Фабрика #17

– Вы в детстве читали про золотой билет и шоколадную фабрику Вилли Вонки? – спросил Директор.

– Моя любимая детская книга. Сразу после «Незнайки на луне».

– Считайте, вы выиграли шанс сменить меня и стать языком, – сказал Директор. – В любом организме должно происходить обновление клеток.

– Есть небольшое отличие: у Вилли Вонки фабрика производила шоколад и сладости, а наша – дерьмо, пусть и метафоричное, – насупился Коренев.

– Грубо и неверно. Мы даем возможность клеткам жить, а это куда важнее. Чтобы организм функционировал слаженно, каждая клетка должна забыть о себе и выполнять возложенную на нее задачу. Вот и Подсыпкин ваш после получения заветной власти стал частью общего тела – по-другому никак. Если он останется бунтарем, организм его выплюнет, посчитает раковой клеткой и избавится. Он, может быть сколь угодно хорошим человеком сам по себе, но если своей деятельностью он мешает функционировать организму, придется им пожертвовать. Малое частное горе ради великого всеобщего блага.

– А как же «гармония мира не стоит слезинки замученного ребенка»?

– За классиков прячетесь? – Директор ухмыльнулся. – Подсыпкин далеко не замученный ребенок и отнюдь не безобиден. Но и он станет частью системы и перестанет отличаться от остальных, а вам и подавно не стоит возмущаться, в вашем случае процесс пройдет легко и безболезненно.

– Почему это?

– Вы слабый и несформированный человек, из вас удобно лепить, у вас гибкая и безвольная натура.

Коренев обиделся, он не считал себя слабым и несформированным.

– Тогда расскажите о ваших убеждениях, – попросил Директор. – А еще лучше, поведайте, что вы сделали для побега с фабрики. Когда именно проявили решительность и настойчивость. Как вы отказали главному редактору и не поехали в командировку, в которую вам было совершенно необязательно ехать. Сколько раз вы отказались публиковать то, что вам противно?

Директор говорил правду. Коренев понуро опустил голову. Он безвольный и слабый человек. Выполняет просьбы и приказы, не имея сил и желания возразить и отстоять свою личную точку зрения.

– Вы идеальный кандидат для этой работы, вы умеете доносить чужое мнение лучше собственного. Я подразумеваю вашу деятельность в «Вечернем городе», – продолжал Директор. – Не расстраивайтесь, это ценное качество – уметь убеждать других в том, во что не веришь сам. На новой должности вам придется заниматься тем же, а когда вы по настоящему станете частью фабрики и получите ее защиту, даже сможете посещать большую землю, если я буду убежден в вашей безопасности.

– Зачем мне защита?

– Это именно то, о чем я не могу вам поведать, и в этом и состоит защита. Я пообещал хранить вашу жизнь пуще зеницы ока и на данный момент это моя приоритетная задача.

– Славно у вас получается, – с ухмылочкой сказал Коренев. – У нас на большой земле такой финт ушами зовется котом в мешке.

Директор развел руками.

– Называйте, как хотите, ничего сверху сказанного я вам сообщить не имею права. Да и вопрос не в том, согласны вы или нет – я вас в любом случае из фабрики не выпущу, – а в том, чтобы вы скорее смирились с неизбежным и приступили к вашим непосредственным обязанностям.

– А те люди, которые тут работают, они счастливы? – спросил Коренев.

– Конечно! – ответил Директор без тени сомнения. – Намного счастливее, чем можете представить. Человек, лишенный собственной воли, и исправно выполняющий чужую – более высокую и мудрую, счастлив и получает удовольствие от жизни – простой, понятной, определенной. Он не мучается выбором, он не борется с неизвестностью, он уверен в завтрашнем дне и знает, что его в обиду не дадут. Простота – залог счастья, а сложное ведет к неудовлетворенности, разочарованиям и бессмысленной борьбе.

– Ловко у вас получается, – признал Коренев. – И что мне нужно сделать, чтобы стать частью фабрики? Согласиться и поплыть по течению?

Директор улыбнулся, сверкнув зубами.

– Нет, простого согласия мало. Вы должны под расписку сообщить самую страшную вещь о себе. То, что вы прячете в подсознании, угнетаете годами и не доверили самому близкому другу. У каждого человека есть тайны и скелеты в шкафу.

– Зачем вам это?

– Поверьте, мне в том никакой нужды нет, мне и своих проблем хватает, – Директор открыл папочку, достал из нее чистые, помятые листы бумаги и положил перед Кореневым. – У вас не может быть тайн от фабрики, иначе как она доверит вам свои?

– Я сижу в заключении, – Коренев вспомнил, что лежит в комнате, похожей на камеру заключенного. – Меня пытают и требуют ровно того же.

– Я знаю, но предлагаю вам помощь: возвращайтесь к нам и все ваши секреты останутся на фабрике. А следователям знать о наших тайнах не следует. Вас сгноят в застенках и вы не выберетесь на свободу.

– НЕТ! – закричал Коренев и отшвырнул листок, – я не хочу прятаться на фабрике от непонятных угроз. И вы меня выпустите! По-хорошему или по-плохому, но я не останусь здесь ни секундой дольше! Я устал!

Он приготовился к борьбе не на жизнь, а на смерть. Он готов был вскочить, схватить за воротник это существо с сигаретой, воткнуть ручку в глаз, затолкать сигарету в глотку и бить об стену головой, пока не треснет череп и не покажутся завитушки мозгов. Он напрягся для рывка, каждая клеточка его организма приготовилась к борьбе – физической, ментальной, идеологической…

– Ваше дело, – легко согласился Директор, словно минуту назад не уверял, что ни при каких обстоятельствах не допустит освобождения Коренева. Он порядочно струхнул, но расслабленной позы не поменял. – Если вы так решительно настроены, я не буду вас удерживать, себе дороже. Расхлебывайте последствия самостоятельно, но потом не жалуйтесь, что я позволил вам уйти. Это исключительно ваше собственное решение. Безрассудное и ошибочное. Я обещаю, вы пожалеете, что отказались от моей помощи. Это не угроза, это констатация, – Директор отложил в сторону сигарету и рукой разогнал клубы дыма.

Коренев впервые смог разглядеть его лицо в мельчайших подробностях, будто с глаз спала пелена.

– Вы? – удивился он.

В кабинет влетел золотистый ретривер и трусцой подбежал к Директору, тот наклонился и потрепал пса по загривку, потом поглядел на Коренева:

– Нам придется расстаться. Заметьте, вы сами этого захотели, так сказать.

Его грустное лицо начало трансформироваться, растягиваться и вскоре превратилось в хмурое лицо самого Коренева, постаревшее и замученное.

Он сам придумал фабрику, стал в ней Директором и сбежал туда.

– А знаете, почему вы не любите детективы? – спрашивает Подсыпкин, прорвавшийся через приемную.

Коренев не знает и не хочет узнавать.

– Потому что ваша рукопись – и есть детектив, но у вас рука не поднялась указать читателю на убийцу, а без этого ерунда получается – любое книжное расследование завершается разоблачением преступника, но вы боитесь саморазоблачения. Ведь вы же помните, что нож и блюдо перед тем, как стать орудием убийства, оставались на вашей кухне после ухода Нины Григорьевны?

#38.

Дзинь!

Он снова едет на трамвае, мелко подрагивающем на стыках. За окном совершенная темнота и изредка в стекло бьют капли дождя. Свисающие с поручней ремни свободно раскачиваются, привлекая внимание своим движением.

Напротив сидит следователь и с жалостью глядит на Коренева, как смотрят сердобольные женщины на голодных уличных собак, виляющих хвостом при запахе еды.

Трамвай стучит, стекло дрожит в креплениях. Следователь первым нарушает молчание:

– Готовы признаться или будете дальше изображать жертву продажного правосудия?

Коренев опускает голову и смотрит на свои босые ноги на грязном полу.

– Да, готов, – отвечает глухо, и слова его тонут в шуме едущего трамвая.

Но следователя ничего не смущает – он все слышит и кивает. Перед ним материализуется конторка с чернильницей и торчащей в ней пером. Он макает перо в чернила и начинает вести записи на обратной стороне рукописи.

– Перед нами стоит важнейшая задача, мы обязаны восстановить ваши воспоминания, – говорит он. – Начнем с детства или юности?

– Не знаю. Как пожелаете, мне все равно, – бубнит Коренев.