Фабрика #17

– Что вам обо мне наговорили пугающего? – поинтересовался он.

– Я была на суде, где вас пропесочивали за хищение.

– А-а-а, – протянул он. – Вы считаете меня преступником из-за проклятых кусачек?

– Нет, меня впечатлила смерть вашей соседки. Какой-то кошмар! Я даже представить не могу без содрогания! Я очень впечатлительная.

– Алина, ну вы же понимаете абсурдность ситуации, – оправдывался Коренев, – я никакого отношения к этому не имею! Кусачки украл, а бабушку мне и самому жалко. Запутанная, кстати, история. Хотите, расскажу?

Алина кивнула, и они прогулочным шагом пошли к проходной. Он обрадовался возможностью пожаловаться хоть кому-то на бедственное положение и рассказал о своих злоключениях, начиная с посещения выставки детского рисунка, умолчав об отношениях с Тамой. История в его пересказе казалась не столько пугающей, сколько забавной. Воспоминания всегда лучше действительности.

– Вы думаете, Рея причастна к убийству Нины Григорьевны? – удивлялась Алина и широко раскрывала глаза.

– Не знаю, – отвечал он. – Но что-то в ней есть подозрительное.

– А почему вы не позвонили ее внучке? Или хотя бы следователю?

– Наверное, не хотел навязываться…

При пересказе многое воспринималось по-другому, и особенной очевидной была нелогичность его поступков. Все крепки задним умом.

– Может быть, вы что-то не договариваете? – спросила Алина. – Складывается ощущение, будто вы от проблем скрылись на фабрике.

– Клянусь, ничего не утаил! – заверил он. – И никуда я не бежал. Точнее я хотел бы сбежать, но не НА фабрику, а ИЗ нее.

– Печально, – сказала она.

– Ты мне нравишься, – заявил вдруг он со всей прямотой, без предисловий и прелюдий. Произнес и пожалел о содеянном. Во-первых, никогда никому таких слов он не говорил, а во-вторых, прозвучало слишком жалостно. Алина молчала.

Э-эх, ну и осел. И тупица, и неудачник. Надо же было такую глупость ляпнуть!

– Прохладно сегодня, – незатейливо сменил тему, словно ничего особенного не случилось.

– Угу, – кивнула Алина с тем же самым выражением глубокой задумчивости. – Ты для меня человек чужой… Я не знаю…

– Я почти все о себе рассказал, – возразил он. – А о тебе я знаю, что ты с детства хотела помогать людям.

Из дальнейшей беседы выяснилось следующее: Алине нравятся собаки, она любит рисовать, а читать не любит, за исключением медицинских справочников. А если и берет в руки художественную книгу, то, как правило, это оказываются детективы. Она спросила, не пишет ли Коренев детективов, она бы с удовольствием ознакомилась бы с ними, но пришлось с сожалением сообщить, что детективами, увы, не интересуется и писать их в обозримом будущем не планирует.

– Как жаль! – сказала Алина. – И с пропуском глупо получилось. Бедненький.

– Послушай, – осенило его. – У тебя же дома телефон есть? Я телефонный номер напишу, а ты сообщишь моим друзьям, что я попал в переделку.

Оказалось, Алина живет в общежитии при фабрике и телефона у нее нет, но позвонить можно с вахты, если попросить. Но на деле, все гораздо хуже, потому что из-за секретности производства, городские телефонные аппараты действуют в пределах города, а для звонка в другой населенный пункт необходимо получать специальное разрешение по установленной форме с веским обоснованием причин. Лишь избранные люди из руководства фабрики имеют непосредственный доступ к связи.

– Как у вас все запутано, – разочаровался он.

Очередная попытка сбежать провалилась на стадии планирования.

– Ой, проходная, – сказала Алина. – Прячься.

– Зачем?

– Я про отношения между сотрудниками не шутила, нас никто не должен видеть. Все! Я побежала, меня ждут. В следующий раз поговорим.

Она засеменила к проходной, а он проводил взглядом ее фигурку до самих вертушек и побрел в обратный путь. Когда вернулся в вагончик, бригадир корпел над бумагами. При виде Коренева спросил:

– Почему рожа такая довольная?

– Познакомился с замечательным человеком, – ответил Коренев, не в силах стереть дурацкую улыбку с лица. Завалился на лежак и уставился на обшитый вагонкой потолок.

«В следующий раз поговорим». Самая лучшая фраза за сегодняшний день, в которой и обещание, и надежда на продолжение.

#24.

Так как на фабрике отсутствовали деревья, время года определить можно было только по календарю или по нарастающему похолоданию. До конца недели он не имел возможности повидать Алину, но жил в постоянном предвкушении новой встречи. Надежда на свидание скрашивала бессмысленное нахождение на фабрике.

На деньги Коренева бригадир купил в городе бритву с комплектом лезвий, и теперь Коренев не походил на первобытного человека – полчаса гигиенических процедур вернули человеческое лицо и модельную внешность. Постирал в тазике костюм и развесил на стуле, чтоб не гладить.

В выходные дни он был предоставлен сам себе и маялся от безделья, слоняясь по пустой фабрике. В очередную субботу выспался от души, выбрался из вагончика и неожиданно обнаружил вместо тишины и спокойствия бурную деятельность. Повсюду, куда доставал глаз, рабочие мели пыль, белили, красили, приводили в порядок. Кажется, это звалось субботником.

Бригадир усиленно разметал метлой мусор у вагончика.

– К нам президент с визитом собирается? – пошутил Коренев.

– Нет. Говорят, приглашали, но у него не получается, накладки в графике. Международные встречи, – с серьезным лицом ответил бригадир. – Бери метлу и помогай.

Коренев надел маску-лепесток, пристроился рядом и погнал пыль из щелей вдоль бордюра.

– Если президента не будет, зачем такие усилия?

– На столетие фабрики состоится торжественный митинг-парад, – пояснил бригадир. – Явится все руководство, включая Директора.

Коренев уже и забыл о причине, по которой оказался на фабрике. По иронии судьбы вместо усиленного написания книги, он с метлой греб мусор вокруг вагончика, а в остальное время ковырялся в куче смолы.

В понедельник коллеги по лопате обсуждали предстоящие праздничные мероприятия. Кажется, в финале празднеств ожидался салют на сто выстрелов – по одному за каждый год работы фабрики, но Коренев вырос из того возраста, когда радуются буквальному выбрасыванию денег на ветер. По словам рабочих, после митинга ожидалась прямая беседа с Директором, где любой желающий мог бы задать вопрос или пожаловаться на проблему.

Как оказалось, у каждого из присутствующих нашлись заветные мечты, которые они несколько лет надеялись озвучить в присутствии высокого начальства. Но по разным объективным причинам ни у кого не получалось – нахальные работники других цехов, которых никто не знал и до того в глаза не видел, вырывались вперед и задавали скучные вопросы, на которые Директор «совершенно случайно» давал развернутые ответы.

– В этот раз получится! Чувствую, должно свезти, – приободряли рабочие друг друга. – Не может же все время обламываться, придет и на нашу улицу праздник!

– А Директор-то – молодец, на вопросы отвечает, глазом не моргнет. Ему вопросик, он ответ, ему второй, он и его – щелк! – да так складно! Циферки наизусть помнит, за словом в карман не лезет. Где, чего и на сколько процентов выросло, без запинки скажет. Одно дело – голова! – восхваление директорских качеств пошло на новый круг. Все друг с другом соглашались, ругали руководство, но хвалили Директора, в одиночку тянущего на себе фабрику.

Коренев поначалу сохранял скептическое отношение к этим россказням. За годы работы в журналистике он на собственном опыте обнаружил, что не боги обжигают горшки, а во власти редко попадаются люди высокого ума, хотя порой и с весьма богатой фантазией. Как известно, хуже обычного дурака только дурак деятельный, у которого зудит сочинить что-нибудь эдакое, чтобы все внезапно осознали, как им беззаботно жилось раньше.

Рабочие с такой уверенностью говорили о способности Директора разрешать проблемные вопросы, что даже стреляный Коренев не удержался, поддался общему настроению и тоже решил ждать митинга, чтобы попросить о свободе. Возможно, удастся прорваться к микрофону и разъяснить, что он не простой рабочий и попал сюда по ошибке, а на самом деле он журналист, который по договору с фабрикой пишет о ней книгу.

На следующий день – во вторник – куча внезапно сгинула. Коренев пришел с лопатой и нашел вместо кучи пустое место. Сиротливое черное смоляное пятно на грунте выдавало контуры некогда располагавшейся здесь горы.