Край

– Почему же?

– Не интересно, – ответил он. – Мне кажется, после этого вы можете перестать быть подругами.

Остаток пути прошли в полном молчании. Ольга шла рядом, в полуметре, задевая его рукавом, и в то же время была бесконечно далека и недостижима. И этого становилось тоскливо.

35.

Утром пришел распираемый от гордости Костылев. С плеча свисала кожаная сумка с длинным ремнем, в которую он складывал пожитки, чтобы не мешали орудовать костылем.

– Первая партия, – объявил он с порога и достал из сумки бутылку.

Платон взял пробный образец. Бутылка с широким горлышком выглядела диковинно и несуразно.

– От кефира. Временное решение, – пояснил Костылев. – Новые уже формы заказали, приедут на следующей неделе. Нам повезло, готовые нашлись.

Платон внимательно изучил этикетку.

– Лоскутовское черное золото, – прочитал он нараспев, пробуя название на вкус. – Длинное и провинциальное.

– Неважно. Называй, как хошь, но мужики все одно будут звать по-своему.

– И как же? – полюбопытствовал Платон.

– Знамо как. Платоновка.

У Платона опасно выкатились глаза. Костылев стушевался и суетливо пояснил:

– Ничего не попишешь, прижилось. А над официальным названием поколдуем. Если не понравится, поменяем. Мы с мужиками устроили голосование, победило золото.

– Сколько вариантов участвовало в конкурсе? – поинтересовался Платон, догадываясь, каков будет ответ.

– Семь.

– Красивое число.

– Угу. Что с названием делать?

– Хорошо. «Черное золото» так «Черное золото».

– Кстати, этикетку Клещ нарисовал, – похвалился Костылев. – Он художником-оформителем работал, но решил попробовать деньги рисовать, а когда отсидел, передумал. Но талант не пропьешь, ишь какая красота! – Костыль с любовью посмотрел на бутылку. – Неудобно только вручную клеить наклейки, нужно автоматизировать процесс.

– Пока и так сойдет, – остановил полет мысли Платон, опасаясь, как бы при НИИ еще и типографию открывать не пришлось. «В самом деле, – подумал он, – где это отпечатали?»

Костылев по-молодому резво ускакал на костыле принимать новую технику, а Платон позвонил Валентине и узнал последние новости, сводившиеся к тихому саботажу Лужиным мероприятий по программе развития региона.

– Как Котов? – спросил Платон и добавил оправдательно: – Работы вагон и маленькая тележка, хочу заглянуть, да некогда.

Работы действительно хватало, но при желании выкроить время для Демидовича получилось бы. Однако не хотелось. Он оправдывал себя успешным выполнением поручения Котова.

По словам Валентины, Котов по-прежнему лежал на стационаре, но шел на поправку, для своего возраста хорошо держался и собирался в ближайшее время вернуться в строй. Совсем скоро.

«Скоро – довольно растянутое понятие», – подумал Платон, прикидывая сроки, необходимые на полное развертывание и наладку производства платоновки. Он положил трубку и подошел к окну. На противоположной стороне в одиночестве стоял краепоклонник – тот самый, с грязной бородой из косичек. «Чего тебе дома не сидится?», подумал с досадой.

Отворачиваясь от окна, заметил три грузовика, завернувших во двор института. Видать, приехала обещанная техника. Он вышел из приемной и пробежался в другой конец коридора к окнам, выходящим на противоположную сторону. Грузовики маневрировали возле ворот производственного помещения, пока Костылев показывал охране пропускные документы, подписанные Кольцовым.

Наконец, Костылев пересек двор и, размахивая костылем, принялся руководить разгрузкой. Бригада доминошников извлекала из недр грузовика различной формы конструкции. На свет появились печь-котел, бочки, трубки, огромные котлы и стеллажи. Платон в них не разбирался, но решил выловить Костылева – пусть покажет всю технологию и объяснит предназначение каждой из этих штук.

«Немыслимый прогресс за считанные дни», подумал Платон в противоречивых чувствах. Излишняя самостоятельность Костылева вела либо к неудаче, либо к потере контроля над процессом. Неизвестно, что хуже.

Платон вернулся в кабинет и просмотрел по журналу статистику добычи краенита. Ситуация требовала вмешательства, за три дня производительность вплотную приблизилась к нулю. Он надеялся на разовое отклонение, но прослеживалась очевидная отрицательная тенденция. Так дальше продолжаться не может.

Вызывал Саню. В вопросах, касающихся краенитовой пыли, он предпочитал личное общение, не доверяя телефону.

Через двадцать минут, когда хотел звонить повторно, пришел Саня, безжизненно волоча ноги и придерживая руку со снятым гипсом.

– Плохо выглядишь, – сказал Платон.

Саня пожаловался на сильную усталость. Он был готов на все, только бы покончить с добычей проклятого краенита, сидящего в печенках.

– Погоди, погоди, – принялся увещевать Платон, чувствуя, как угрожает обрушиться вся стройная система. – Не спеши с поспешными заявлениями, о которых впоследствии пожалеешь.

Кроме Сани, никто не знает установку комплексно и не способен отремонтировать в случае поломки, а Тальберг исчез и не явился на военные сборы. «Как вы мне оба дороги! – подумал Платон – Поувольнять бы всех к чертовой бабушке!»

– Не хочу, – отказался Саня. – Хоть режьте.

Он пригорюнился и повесил нос.

– Резать не будем.

Платон понял, что лаборант измучен до предела и кнут не подействует. Оставался пряник. Платон прикинул, что Сане грех жаловаться на отсутствие денег, следовательно, вся загвоздка крылась в личной жизни.

– Проблемы на любовном фронте?

– Это тоже, – признался Саня.

Платон достал из сейфа опытный экземпляр «Лоскутовского черного золота» и налил в стакан, оставшийся от чая.

– Пей.

Саня отказался. Он не хотел пить эту гадость, но Платон повторил еще суровей:

– Пей!

Властный голос сработал, и Саня, превентивно скривившись, выпил.

– А вы?

– Мне нельзя, я на работе. Теперь рассказывай.