Наследник

– Что? – Николай Петрович тоже не понял, и у Людмилы Потаповны отлегло от сердца; неприятно чувствовать себя, как говорится, вне контекста.

– Обнародуешь, – растолковала коммунистка. – В своем докладе. Да?

– Жанна, – он почему-то вздохнул, переставая сиять. – Это, к сожалению, невозможно. Мой сегодняшний доклад совершенно не связан… да кому он нужен, по правде говоря…

– Тогда пошли.

– Жанна!

– Вы мешаете слушать, – сварливо прошептала Светочка. Многие на нее оглянулись.

Судя по шуму и жидким аплодисментам, пекинец закончил. Николай Петрович засуетился, промокнул лысину, встал, сбросив Жаннины ноги, оправил лацканы пиджака и направился было вдоль ряда, тут же снова напоровшись на женские ноги, на сей раз Светочкины. Извинился и, прерывисто дыша, продолжил путь.

Коммунистка же, как ни в чем не бывало, соскользнула с перекладины на его место и удобно устроилась на сиденье. Получилось у нее это как-то особенно панибратски-интимно, как если б она чистила зубы его щеткой. Проститутка!

Теперь Людмиле Потаповне было хорошо видно Николая Петровича, который шумно перевел дыхание в микрофон и уронил листочек, спланировавший по ту сторону кафедры. Увы, ни малейшего интереса это зрелище не представляло. Да и доклад Николая Петровича, как мудро заметил сам автор, никому даром не был нужен.

Зато события в предыдущем ряду, несомненно, приобретали все больше драматизма.

– Ты его жену знаешь? – внезапно спросила девица, повернувшись в профиль.

Судя по всему, обращалась она к Светочке. Спина последней не шелохнулась и не издала ни звука.

– Крокодил? – доверительно предположила коммунистка.

И тут случилось любопытное: Светочка обернулась ей навстречу. Людмила Потаповна увидела два профиля, почти соприкасающихся носами: массивная капля визави пикантной пуговки. И услышала из-под капли душевное:

– Крокодил.

– Строит? – посочувствовала Жанна.

– Еще как! – Светочка грустно усмехнулась.

Они прекрасно понимали друг друга!

Николай Петрович занудно бубнил из-за кафедры, удерживая внимание разве что недоразвитых пекинцев, а тем временем прямо под носом – вернее, над ухом – у Людмилы Потаповны две юные и безнравственные особы горячо общались на тему личной жизни докладчика, и Светочка выкладывала такое, чего, по мнению старшей коллеги, ей вообще не полагалось знать! Людмила Потаповна запоминала. Эллочке будет небезынтересно послушать. Дословно. В красках. В лицах.

Она так увлеклась, что не заметила окончания доклада. Спохватилась лишь тогда, когда оба профиля впереди резко оказались развернутыми в одну сторону. Звучали жидкие аплодисменты, но ни одна, ни другая в них не участвовали.

Николай Петрович прошел к началу ряда и хотел было вернуться на место; занятое, между прочим. Однако коммунистка тут же вскочила, замахала руками и даже хвостом (снова – бр-рр-ррр – задев Людмилу Потаповну по лицу) и стала пробираться к выходу. Светочка грустно смотрела ей вслед. Людмила Потаповна – тоже, правда, с куда более сложными чувствами.

И вдруг девица обернулась.

Ничего не произошло. То есть, Людмила Потаповна не успела понять, произошло ли что-то. Просто вдруг сведения, заботливо записанные на внутренний диктофон – не для себя, для Эллочки и для институтской общественности! – поплыли, смазались, потеряли отчетливость, драматизм, остроту. Кажется, она собиралась открыть глаза всей делегации во время перерыва на кофе… но по какому поводу?

В зале кого-то уже не было. Она никак не могла припомнить, кого именно.

* * *

На правах рекламы: супермаркеты парижской сети «А-ля фуршет»

Делая у нас покупки, вы экономите ваши время и деньги!

Придя в себя, Стив попросил клубники.

Раньше Андрей за ним гастрономических отклонений не замечал; во всей Стивовой коммуне аномалии на почве еды наблюдались только у Жанны. А может, это и не стоит считать отклонением. Не исключено, что даже обывал, очнувшись после пятнадцати часов без сознания, со множественными переломами и повреждениями внутренних органов, тоже попросит чего-нибудь вкусного, из детства. Почему бы и не клубники?

Андрей двигался между рядами супермаркета, толкая перед собой тележку. В Париже удобно. В любое время дня и ночи, независимо от сезона, ты можешь прийти в магазин и купить клубники. Свежей. Почти стерильной, в пластиковой коробочке, затянутой нежным полиэтиленом.

В дедовом саду клубника, поспевая, клонилась к самой земле, и бабушка до половины вбивала ягоды в грунт водой из шланга. Земля потом скрипела на зубах, но донести клубнику туда, где ее можно помыть, у Андрея никогда не хватало терпения. Впрочем, с землей тоже было обалденно вкусно. Он помнил. Но может ли Стив помнить нечто подобное?.. вряд ли. Стива отправили в коммуну еще на первичной сертификации. Не за сексуальные отклонения, разумеется, – за что-то еще. У Стива много достоинств.

Мимо, изящно подталкивая пальчиком тележку, продефилировала юная парижаночка. Андрей обернулся: ягодицы мадемуазель завлекательно покачивались, попеременно выглядывая из-под экстремальной мини-юбки. Почему-то это навевало смутные ассоциации с клубникой, хотя ни по цвету, ни по форме сходства вроде бы не наблюдалось. Под взглядом Андрея парижанка обернулась, и он ей подмигнул. Стив простит. Тем более что вряд ли узнает.

Выражение лица мадемуазель стало каменным. Одернув юбку на пару сантиметров вниз (кажется, в результате маневра наверху разошлась молния), она двинулась прочь гренадерским шагом. Андрей усмехнулся. Самое худшее в Париже – это парижане. И не только те подонки, что избили Стива; они просто чуть наглее, чем все прочие. Карикатура на обывалов, ехидная, но до отвращения плоская. Если б не они, здесь бы стоило жить.

Что-то он никак не мог постичь географию этого супермаркета. Уже прошел несколько рядов – а по сторонам так и громоздились разнокалиберные коробки и консервные банки, никаких натуральных продуктов. Андрей бросил в корзину пару консервов – чтоб было. Хотя зачем? Стиву после операции, конечно, нельзя, сам он с удовольствием поест в ресторане или бистро, а если вдруг встретится Жанна – так у нее на консервы бурная неадекватная реакция. Поставил обе банки на место. Напоролся на очень неодобрительный взгляд низенького парижанина. Как они панически боятся всего неправильного и нелогичного. Честное слово, хуже обывалов.

А вот он, Андрей, с детства ненавидел все правильное, пресное, обывальское, как отмытая клубника в полиэтилене. Что само по себе отклонением не являлось и не давало позитивного результата ни по каким сертификационным тестам: на на первом, ни на втором этапе. Не то чтобы Андрей сознательно стремился в коммуну. И не то чтобы он вправду… Однако тогда, в пятнадцать, до дрожи в коленках хотелось обнаружить в себе что-то аномальное и, желательно, порочное. Кроме того, девчонок Андрей побаивался: они вечно зубоскалили, и никогда нельзя было понять, в чей адрес.

Кто подал тогда заявление в комиссию, он так и не узнал. До сих пор искренне надеялся, что не мама. Которая до сих пор при встрече на улице делала вид, будто они не знакомы. Хотя черт ее знает, что она вообще забывала в радиусе его коммуны.

Впрочем, в той коммуне Андрей давно уже не появлялся. Да и Стивова, если честно, достала по самое не могу. Коммунисты ничуть не лучше обывалов или тех же парижан. Тупые, ограниченные, суетливые, вечно носятся, как с писаной торбой, со своими отклонениями… тьфу!

Слева потянулись ряды молочных продуктов. Андрей взял пакет нежирного йогурта – для Стива. Йогурт ему, наверное, можно. Но где же эта чертова клубника? Он привстал на цыпочки, стараясь заглянуть за стойку. Заметил вдалеке, за следующим, а то и вторым-третьим по счету рядом мерно взлетающий в такт чьим-то шагам рыжий хвост.

Парижанки тоже так носят. И парижане.

Но все же он прибавил шагу. Тем более что нескончаемые кефиры и сырки уже набили оскомину.

За следующим поворотом таки обнаружилась зелень: капуста, латук, укроп с петрушкой в прозрачных могилках, впереди маячили ананасы и кокосы. Наконец в последнем в ряду контейнере Андрей усмотрел красные ягоды. Сманеврировал, чтоб не столкнуться с обширной парижской мадам, подкатил, нагнулся, выбрал клубничины покрупнее и, не глядя, бросил в тележку за спиной.

Судя по звуку – шмяк! – не попал. Обескураженно обернулся.

Похоже, за секунду до броска его полупустая тележка пережила столкновение с другой, самостоятельно вынырнувшей из-за угла и набитой под завязку. И, разумеется, отлетела на несколько метров назад, врезавшись по касательной в стойку напротив; хорошо хоть, оттуда ничего не посыпалось. Виновница ДТП как ни в чем ни бывало дефилировала следом, помахивая рыжим хвостом. Кто бы сомневался. Андрей выхватил помятый контейнер с клубникой буквально из-под тракторной подошвы ее ботинка.

– Жанна, – выговорил с легкой укоризной, и вполовину не отражавшей его истинных чувств.

– Андрей! – по-детски обрадовалась она.

Сердиться на нее было трудно. Но трудностей он с детства не боялся.

– А я тут закупаюсь к обеду, – защебетала она. – Хочу консоме и котлеты де-воляй с гарниром ассорти во фритюре, а на десерт фруктовый салат и маседуан с клубникой. О, вот она как раз, а я ищу-ищу…

– Я тоже долго искал, – неизвестно зачем сказал Андрей.

– Правда?!

Ее глаза сияли так, будто он только что подарил ей особняк в историческом центре Парижа. Андрей поморщился. Конечно, он давно перестал бояться барышень, однако симпатии к ним по-прежнему не испытывал, ни в каком смысле. Впрочем, истеричные педики вроде Стива ничуть не лучше.