Наследник

Последняя мысль отдавала нехорошим душком. Предательская, подловатая мысль.

– Стива избили, – бросил он, переадресовывая раздражение Жанне. – Он в больнице. Перенес тяжелую операцию, полчаса назад пришел в себя. Ты случайно не хочешь его навестить? Я сейчас к нему.

И, естественно, эта сумасшедшая гурманка прежде всего покосилась на свою тележку, из которой аж вываливалась снедь. Согласится ли больничный повар зомбироваться, чтобы реализовать ее кулинарные фантазии? – вот примерно такого плана проблему она решала в данный момент. Этих прирожденных коммунистов ничто не интересует, кроме их собственных драгоценных аномалий. Противно.

– Я так и думала, что это Стив, – внезапно выдала она. И заорала на весь супермаркет: – Николай!!! Это правда был Стив! Я же говорила!..

– Жанна!.. а я тебя потерял.

Он выбежал из-за поворота, запыхавшийся, со съехавшим набок галстуком. Андрей улыбнулся: хоть одно приятное лицо. Николай сразу ему понравился. Еще тогда, защищаясь от парижских отморозков ноутбуком, который, как потом выяснилось, представлял для него огромную ценность. Восхитительная нелогичность!.. особенно для обывала.

– Ты так быстро пошла вперед, – он промакивал носовым платком лысину, – а в этом супермаркете столько проходов… Здравствуйте, Андрей. Рад вас видеть снова. С вашим… другом что-то случилось?

– Добрый день, Николай.

Он ничуть не удивился встрече (а мог бы – все-таки Париж!), и в этом тоже было нечто неправильное, родное. Андрей с легкостью простил Николаю чисто обывальскую паузу на формулировку статуса Стива. С этим человеком Андрей с удовольствием пообщался бы сейчас в ресторанчике или бистро, расспросил бы поподробнее о его «многолетнем труде». Звучит потрясающе нелепо!.. и вместе с тем серьезно, основательно, ничего общего с коммунистической мышиной возней. Да, хорошо посидели бы… Вместо того, чтоб тащиться сейчас к постели Стива с коробочкой мятой клубники в зубах.

Кстати, почему мятой? Может, согласно местным правилам, он должен покупать именно ту, упавшую клубнику? Андрей точным движением запустил коробочку в контейнер и наугад вынул другую, неповрежденную. Вуаля! – выражаясь по-древнепарижски.

Жанна захлопала в ладоши. Дурочка. Как все они в их бабской коммуне. Кстати, интересно, когда она думает туда возвращаться?

Тут он понял, что не ответил Николаю на вопрос о Стиве. По-правде говоря, хотелось не очень. Но все-таки:

– Да, на него напали. На парижских улицах ночью опасно, вы сами убедились. К сожалению, я подоспел поздно, а Стив – кроткая душа, совершенно безобидный человек, не способный дать отпор кому бы то ни было.

Николай озабоченно сдвинул брови:

– Не понимаю. Ваш друг, – теперь он проскочил это словосочетание быстро, почти одним словом, – он же… он ведь тоже коммунист! У меня создалось впечатление, что парижский криминалитет нетерпим только к чужакам, таким, как я. Сомневаюсь, что Стива могли даже в темноте принять за обывала.

Андрей впервые слышал это слово из уст самого… «лица социальной нормы», так они себя называют. Нет, Николай – поистине человек неординарный. Послать бы всех подальше – и говорить, говорить с ним… а потом, возможно… стоп. Хотя почему бы и нет?

– Парижский шовинизм заходит дальше, чем вы думаете, – сказал он. – Они, видите ли, вообще не признают себя коммунистами. Вернее, признают, как миленькие, но в глубине души, боясь это обнаружить. А потому и относятся к нам с особым пристрастием, как старая шлюха к зеркалу. Другое дело, что большинство «зеркал» – скажем, я или ваша подруга Жанна – вполне в состоянии себя защитить.

– Сколько можно?! – вклинился визгливый голос подкатившей мадам с тележкой. – Загородили проход, и ни туда, ни сюда! Я пожалуюсь в администрацию!

– А ничего, что людям нужно поговорить?! – взвилась Жанна. – Сейчас зомбану, честное слово! Проходите сквозь, если приспичило! Мы потерпим, хотя, конечно, с таким коэффициентом по массе надо вообще…

– Жанна! – укоризненно вздохнул Николай. – Ладно, давайте двигаться, Андрей. Но как все это интересно, то, что вы рассказываете! Вы не впервые в Париже, если я не ошибаюсь? Знаете, а я считал этот город сосредоточием коммунизма как явления, и явления безусловно прогрессивного… Если позволите, я объясню подробнее…

Они направились к кассам. Андрей расплатился за йогурт и клубнику и остановился у выхода, поджидая, когда несчастная кассирша разберется с Жанной. Может быть, пристроить гастрономическую извращенку в какой-нибудь ресторанчик со сговорчивым персоналом и, пользуясь случаем, уединиться с Николаем?.. да, еще Стив. Но его можно навестить вдвоем. Николаю будет интересно послушать рассказ о нападении, это пригодится для его труда, посвященного коммунистам…

«Явление безусловно прогрессивное». Наивный. Чем, собственно, и замечателен.

Николай отделился от кассы, груженый Жанниными покупками; сама она налегке дефилировала следом. Андрей шагнул навстречу. Сейчас по-быстрому справимся с этой проблемой в разных ботинках, и…

– Ну, пошли, – скомандовала Жанна. – Бедный Стив, ему, наверное, так грустно одному.

Часть вторая

Справка: извлечение из Кодекса прав личности (версия для коммунистов)

Неотъемлемыми являются следующие права коммуниста:

– на социальное пособие;

– на начальное образование (для сертифицированных на первом и втором этапах);

– на страховое медицинское обслуживание;

– на свободное передвижение внутри радиуса оседлости коммуны;

– на проявление аномальных свойств на территории коммуны;

– на создание семьи любой конфигурации внутри коммуны (интимные связи между членами разных коммун допустимы в том случае, если не ведут к деторождению);

– на посещение Парижа (по результатам регулярного розыгрыша) без ограничения срока.

На территории Парижа коммунисты уравнены в правах с лицами социальной нормы (см. Кодекс прав личности (версия для л.с.н.)).

Стив был сам на себя не похож. Я сначала подумала, что это из-за бинтов и гипса; то есть, оно, конечно, тоже, но не только. Лишь через четверть часа догнала, в чем дело: у него не были накрашены глаза. В коммуне Стив никогда не выходил из своей комнаты без макияжа. Родные ресницы у него оказались белесые, почти невидимые.

При виде нас троих он сказал слабым голосом: «Андрей». Кто бы сомневался.

– Я принес тебе клубники, – отозвался Андрей. Трогательно. Мы с Николаем явно были тут лишними.

– Спасибо, – скорбно шепнул Стив.

Николай глядел на него во все глаза. То есть нет, не так. Он рассматривал Стива с глубоким исследовательским интересом. Коммунист, избитый до полусмерти коммунистами за то, что он коммунист: хорошенький сюжетец для его бессмертного труда. За последние сутки я столько о нем слышала – в смысле, о труде, – что прекрасно ориентировалась, чем его можно украсить и дополнить. Стивом – в самый раз. А вот Андреем – вряд ли.

Но какого черта они мне все время попадаются? Второй раз за два дня. В Париже!..

– Что с тобой стряслось? – спросила я, хотя, в принципе, уже знала от Андрея. Типа в знак сопереживания.

– Жанна, – кажется, он соизволил меня заметить. – Ты пришла… спасибо. Ты всегда меня понимала. Ты одна понимаешь меня.

Везет некоторым, непременно схохмила бы я, если б из-под бинтов торчала хотя бы треть Стивова тела. Меня, к примеру, вообще никто не понимает. Включая меня саму. Ну почему я такая непоследовательная, как верно заметил Николай? Еще вчера, о чем он деликатно не решается мне напомнить, ревела и проклинала этот чертов Париж. А сегодня – ничего, нравится. Особенно Эйфелева башня. Надо будет сходить туда еще раз. Жалко, что я не умею как следует летать.

Но Стив был забинтован по самый подбородок, подхваченный к тому же белой штукой вроде блюда, на котором лежала отдельная от тела голова. Я прониклась к нему неподдельным сочувствием.

– Ты все понимаешь, – в голосе Стива прорезались истерические нотки. – Ты, единственная среди этих… А он предал меня! Бросил в лапы убийц!! И теперь надеется откупиться жалкими подачками!!!..

Из-под простыни, скрывавшей его до пояса, вынырнула вполне здоровая на вид рука и, нащупав на тумбочке коробочку с клубникой, с силой запустила ее в стену. Полиэтилен лопнул, ягоды эффектно поползли вниз кровавыми потоками.

– Стив, – грустно вздохнул Андрей. – Простите, Николай.

И зачем он каждый раз за него извиняется? И почему – именно перед ним?

Когда много мужчин, сразу запутываешься в местоимениях. Правда, «мужчин» – сильно сказано… Однако со стороны Андрея это все равно хамство; я привычно обиделась.