Наследник

– Жанна, – обывал начинал раздражаться, и Луи-Симон с удивлением почувствовал к нему почти симпатию. – Не говори глупостей. И вообще, можешь объяснить, почему ты вдруг так решила? Ведь еще вчера…

Обывал запнулся. И сказал, судя по изменившемуся тону, не совсем то, что собирался:

– …мы обо всем договорились, правда?

Деликатности ему было не занимать. Тупой, обывальской, но все-таки. Даже дурочка-коммунистка не могла этого не оценить. Шмыгнула носом, дунула – ветер пронес мимо Луи-Симона горсть пузырей, уже не таких радужных – и затем громко заявила:

– Я прикалывалась. Пошли.

– Куда? – снова не поспел за ней обывал.

– Куда-куда! На твой симпозиум.

– Но, Жанна…

Их голоса и шаги удалились вниз, и Луи-Симон рискнул обернуться от парапета. Подозвал официанта, выписал чек в уплату завтрака – цены тут, на Эйфелевой башне, были заоблачные, но кайф козырной фразы, произнесенной в компании симпатичных барышень, того стоил; к тому же чеки все равно оплачивал отец. Глянул на часы: без пяти десять! Пожалуй, уже не удастся спуститься, не напоровшись на толпу галдящих обывалов, а все из-за этой странноватой парочки…

Последний раз взглянул на панораму внизу, подавляя острое, щемящее чувство, недостойное парижанина. А ведь так было бы гораздо быстрее. Подтянуться, перебросить ноги через парапет, оттолкнуться и… а главное, уж точно никого не встретишь.

Луи-Симон с сожалением выпустил теплую трубу, развернулся и зашагал вниз. Последний раз он летал лет в одиннадцать, поздно ночью, по саду отцовского дома. И то соседские мальчишки прознали и потом две недели дразнили его коммунистом.

* * *

На правах рекламы: Сорбонна

Действующий университет, одновременно являющийся достопримечательностью Парижа как памятник старины. Рекомендуем как удобнейшую базу для проведения междугородних симпозиумов наивысшего уровня аккредитации.

– А где Николай Петрович? – поинтересовалась Светочка.

– Проспал? – предположил Иван Алексеевич, тюфяк, но добрая душа.

Людмила Потаповна выдерживала паузу. С подобными сведениями на расстаются просто так, за здорово живешь. Следовало добиться максимального эффекта, а она владела этим искусством как никто другой.

– Николай Петрович никогда не просыпает! – горячо вступилась за коллегу Светочка.

Весь отдел был в курсе, что она в него влюблена. Людмила Потаповна прилагала все усилия, чтобы скудные перипетии этого романа (к сожалению, одностороннего) не прошли также мимо внимания дорогой Эллочки, ее школьной подруги. Из одного факта, что зеленую ассистентку Светочку включили в состав делегации, можно было развить длинную цепочку версий и предположений. Если б не события вчерашней ночи, заслонившие собой все. До чего же хорошо, что делегацию из соображений экономии расселили по разным отелям, и обладательницей сногсшибательной новости оказалась она одна.

– И у него же доклад! – не унималась Светочка.

– Да, – глубокомысленно согласился Иван Алексеевич.

Людмила Потаповна выжидала.

Участники симпозиума постепенно сходились. Улыбались, приветствовали друг друга, рассаживались по местам. Прибыла в полном составе делегация из города Пекина: в дальневосточном регионе по демографическим причинам под социальную норму подпадают как вариант желтая кожа и узенькие, как щелочки, глаза; Людмила Потаповна поморщилась. Все-таки мировое общество взаимоинтегрировано далеко не так идеально, как это хотят представить. Да, когда-то этих китайцев расплодился целый миллиард – ну и что с того? Все равно коммунисты, и сертификации не надо, видно и так!

С торцового входа в зал вошел председательствующий, кивнул собравшимся и направился к кафедре. Людмила Потаповна напряглась. Новость надо выдать за минуту до того, как будет открыта секция. Чтобы прозвучало достаточно громко и внятно, а вот подробности пришлось бы вытягивать из нее по крупицам, шепотом, шуршащим по рядам, а тем, кто сел далеко, вообще осталось бы лишь ерзать в ожидании перерыва на кофе.

– Где же…?! – ни к кому не обращаясь, трагически прошептала Светочка.

Момент истины!

– Боюсь, он не придет, дорогуша, – звучно изрекла Людмила Потаповна. – Вчера нашего Николая Петровича выселили из номера. Со скандалом! – она обвела взглядом делегацию, рассыпавшуюся по залу; удовлетворенно улыбнулась. Все, кто нужно, синхронно обернулись и навострили локаторы.

Председательствующий кашлянул в микрофон. Людмила Потаповна сделала большие глаза и сокрушенно развела руками.

И в этот момент отворилась входная дверь. По залу прошел ропот: действительно, каков моветон, выражаясь по-древнепарижски! – и все снова обернулись, как один человек, но, увы, уже не в сторону Людмилы Потаповны. Ропот враз захлебнулся, перед этим успев на мгновение перейти в тихий стон.

Николай Петрович вошел в зал, явно стараясь ступать потише и вообще привлекать поменьше внимания к своей персоне. Наивный! Как он себе это представлял? – если на его локте как ни в чем не бывало висела рыжая девица (да-да, та самая!), и уж стук ее ботинок разносился, наверное, по всему зданию. И если бы даже ботинки были одного цвета, никому не пришло бы в голову усомниться: барышня – коммунистка. Жаль. Эту новость Людмила Потаповна собиралась обнародовать сама и уже предвкушала эффект… ничего. Все равно ей известно куда больше, чем кому бы то ни было. Той же Светочке, например.

Светочка махала правой рукой, левой постукивая по сиденью кресла, занятого для Николая Петровича. Сидела она – и, соответственно, заняла место – как раз перед Людмилой Потаповной, и сейчас извернувшуюся Светочку было видно в профиль. На профиле с большим каплеобразным носом было написано безысходное отчаяние с примесью любопытства.

Председательствующий нетерпеливо, но деликатно покашливал. Николай Петрович, что-то бормоча – вероятно, извинения, – протискивался между рядами на маяк Светочкиной руки. Коммунистка резво топала за ним. При том, что свободное место было одно: ну-ну, посмотрим.

Но ожидаемого замешательства не произошло. Николай Петрович шепотом поблагодарил Светочку и сел рядом с ней, шумно дыша и промокая платком лысину, а рыжая девица как ни в чем ни бывало устроилась на перекладине между креслами, подобрав ноги, уже без ботинок, Николаю Петровичу на колени, повернувшись к бедной Светочке спиной и к тому же закрыв Людмиле Потаповне вид на кафедру. Нет слов!

Разумеется, слова у Людмилы Потаповны нашлись бы. Однако в данную минуту никто не торопился обратиться к ней за разъяснениями. Во-первых, все наблюдали за развитием событий собственнолично; во-вторых, сказать что-либо, находясь в непосредственной близости от объекта (а у коммунистов, говорят, вообще нечеловеческий слух!) она все равно не могла. Ничего-ничего. Впереди перерыв на кофе. А в том, что они сели так близко, есть свой неоценимый плюс.

Невидимый за коммунисткой председательствующий объявил, наконец, открытие секции. Все зааплодировали. Людмила Потаповна тоже несколько раз бесшумно сложила ладони. Как всегда в подобных ситуациях, она превратилась в одно широко раскрытое ухо. И все коммунисты мира могли отдыхать по сравнению с ней.

– С ума сойти, сколько обывалов! – сказала коммунистка еще под аплодисменты, но слышно ее было прекрасно – не только Людмиле Потаповне. Николай Петрович обреченно шикнул:

– Жанна!.. – и тоном тише, поскольку аплодисменты уже смолкли: – Мой доклад вторым по списку. И мы сразу уйдем.

– Да ну, – не согласилась девица. – Прикольно.

Светочка толкнула ее локтем в бок – резко и, наверное, чувствительно. Людмила Потаповна от нее не ожидала. Но вполне одобрила.

Коммунистка Жанна – что, признаться, тоже было неожиданно – не возмутилась, а послушно умолкла. Запрокинула голову, и ее рыжий хвост мазнул Людмилу Потаповну по лицу. Бр-рр-ррр!

Тем временем кто-то поднялся на кафедру. Прокашлялся в микрофон и начал говорить. И не видя докладчика, Людмила Потаповна ни на миг не усомнилась, что это пекинец: только они разговаривают с такими сюсюкающими интонациями. Выучили бы как следует общесоциальный, а потом уже вылезали из коммун! Да еще имеют наглость совать свои плоские носы на парижский симпозиум!..

Впрочем, сейчас ее интересовало не это. Сделав небольшое усилие – механизм был отработан давно и досконально – Людмила Потаповна переключилась на другую звуковую дорожку. Докладчик для нее онемел. Зато ни один звук, произнесенный Николаем Петровичем и этой, как ее?.. Жанной не имел шанса пройти мимо ее чуткого уха.

Однако они молчали. Слушали внимательно, а девица – даже с интересом. Если, конечно, ее сосредоточенное сопение не объяснялось как-то иначе.

Минут семь ничего интереснее сопения Людмила Потаповна не услышала.

– А что такое «профицит»? – шепнула вдруг Жанна. Есть!

Николай Петрович вздрогнул, но начал объяснять сбивчивым шепотом. Светочкина спина, явно настроенная на ту же звуковую дорожку, выражала крайнее возмущение.

– Фигня, – вклинилась на полуслове коммунистка; впрочем, слишком тихо, чтобы нарваться на замечание о неуважении к докладчику. – Одна Маринка за день бы им показала! Правда, она сжирает киловатт триста, не меньше …

Светочка снова пихнулась локтем, добившись того, что Жанна склонилась к самому уху Николая Петровича, и Людмила Потаповна при нечеловеческих стараниях ничего не смогла расслышать. Однако в трактовке выражения видимой части лица коллеги было трудно ошибиться. Николай Петрович просиял! Весь, включая мясистое ухо и лысину.

– Замечательно! – выдохнул он, к счастью, достаточно громко. – Именно это я и хочу доказать… да хотя бы обнародовать!

– Прямо сейчас? – перебила Жанна.