Наследник

Я рыдала, уронив голову на колени, краем глаза наблюдая, как кончик моего хвоста разметает в стороны золу с пепелища. И пофиг! Пофиг, пофиг, пофиг!!!

– Я что-то не так сказал?

Я не могла ему объяснить. Даже если б хотела.

Как это противно и гадко: вздрагивать при слове «коммуна», при мысли о коммуне, при малейшем намеке на коммуну!.. и уговаривать себя наслаждаться воздухом Парижа и свободы – при встрече так зомбирую этого Луи-Симона, что до самой смерти не отойдет! – и в то же время плевать на этот воздух, на эту свободу, на этот Париж!.. потому что есть коммуна, родная коммуна, глаза б мои ее не видели, этих уродок лоточниц, и электрозависимую дурочку Маринку, и толстуху Нату с ее идиотскими стихами, и Данку с ее ублюдком, от кого только такой родился у обывалки?.. и уж тем более извращенца Стива, а про Андрея и вспоминать не хочу! – ненавижу само слово «коммуна», даже мысль о коммуне, и намеков не желаю слышать!!!.. и останусь в Париже, назло сумчатой и штангисту, на все три дня останусь, пока Николай здесь, помогу ему, хоть какая-то польза, как-нибудь выдержу, а зато потом… Ненавижу!!!

Ненавижу себя. А от себя никуда не денешься.

– Жанна… ну успокойся, прошу тебя… У тебя был тяжелый день, я понимаю.

Понимает он!..

– Париж… это всегда испытание для коммуниста… Я знаю, я изучал… ляг поспи…

Он привлек меня к себе и ритмично гладил по голове. Обывалы почему-то думают, что это помогает от всего на свете.

ИНТЕРЛЮДИЯ

На правах рекламы: Эйфелева башня

Одна из главных достопримечательностей Парижа. Не пропустите!

Вообще-то Эйфелева башня ничего ему не сделала. Древность как древность, пока не рассыпается да еще приносит городу деньги. Луи-Симон был прагматичен и на экономическом факультете старинной Сорбонны учился по собственному выбору, а не по протекции отца, как многие почему-то думали. Вот при этих многих и было стильно произнести: «Терпеть ее не могу, претенциозное убожество. Завтракаю там каждый день… Вы удивлены? Как же, ведь это единственное место, откуда ее не видно!»

Девушек впечатляло. Впрочем, девушек впечатлял любой текст в его исполнении. В противном случае Луи-Симон обижался. И сейчас был очень обижен – со вчерашнего дня.

А он еще приглашал ее на Елисейские поля! Коммунистку несчастную!..

Он, Луи-Симон, парижанин. А не чувствовать разницы между парижанином и коммунистом может только заезжий обывал.

Обывалов на Башне пока было немного. Первая экскурсионная группа формировалась у подножия в десять, вторая следовала за ней по пятам, а тогда уж – третья, четвертая и так далее – они начинали толпиться здесь легионами, оскорбляя эстетическое чувство коренного парижанина. Но к тому времени (рассчитано математически, по минутам) его уже здесь не было. В четверть десятого приносили кофе. В девять тридцать Луи-Симон спускался вниз – разумеется, обычным путем, и никак иначе! – садился в свой черный кадиллак и уезжал в университет.

Кофе он привык пить у самого парапета. Покуривая сигару, облокотившись о теплую трубу и созерцая панораму Парижа. Снисходительно: чего он тут не видел? И в то же время одобрительно, по-хозяйски: это мой город. Знаменитый на весь мир, уникальный город свободных людей.

На редких обывалов-энтузиастов, по одному и небольшими группками, а чаще парочками торчащих у парапета, Луи-Симон смотрел тоже снисходительно, однако без одобрения. Впрочем, эти люди оставляют в парижской казне свои деньги. За что их, пожалуй, стоит потерпеть.

А панорама завораживала; особенно вместе с ароматом сигары и вкусом кофе. Хотелось подтянуться на руках, перепрыгнуть через парапет и… Разумеется, такие желания, нормальные для коммуниста, но совершенно недопустимые для парижанина, он подавлял в зародыше. Но панорама действительно завораживала. В чем истинному эстету не стыдно себе признаться.

– Супер! – чирикнул в двух шагах девичий голос. – Нет, правда, супер?!

– Правда, – скучно отозвался барышнин спутник.

Луи-Симону не было до них никакого дела. Он не удостоил их даже скользящего взгляда; впрочем, даже по голосам было ясно, что обывал немолод и рыхл, а его спутница неприлично юна и вряд ли приходится дяденьке законной супругой. С законными супругами обывалы редко летают в Париж. Максимум привозят им отсюда сувениры. Как правило, традиционные «Шанель № 5» и что-нибудь из белья. Легкая промышленность города имеет с этого отдельную статью прибыли.

Барышня продолжала щебетать; ветер, к счастью, уносил ее слова, оставляя лишь общий звуковой фон. Фон вызывал смутные ассоциации, не слишком приятного толка, и Луи-Симон их прогнал. В конце концов, с музыкальным слухом у него не сложилось, и голоса он привык делить на мужские и женские, без личностной дифференциации. Но все равно неприятно. Что мешало этой обывальской парочке подняться на Башню четвертью часа позже, когда он уже допил бы кофе?

– Жанна! – испуганно вскрикнул мужской голос.

Луи-Симон обернулся чисто рефлекторно. В его планы это совершенно не входило.

Барышня стояла на парапете.

Стояла – не совсем правильное определение. Ненавязчиво балансируя раскинутыми руками, она танцевала, грациозно кружилась по узкой трубе стройными ножками в ботинках на тракторной подошве; между прочим, разного оттенка. А волосы, собранные в хвостик, который послушно вертелся вслед за изящной головкой, были рыжие, совершенно огненные на солнечный просвет.

Зрелище желтоватой лысины и землистой физиономии ее спутника оказалось не в пример менее эстетичным.

– Жанна, – промямлил он. – Слезь. Пожалуйста. Осторожнее!!!

Вот тут Луи-Симон ее и узнал. И скривился, хлебнув кофейной гущи.

А девушка расхохоталась, высоко подпрыгнула, взмахнув руками, в прыжке изо всех сил дунула, выпустив изо рта целый рой радужных пузырей, и приземлилась на парапет так, что от ее тракторных подошв содрогнулась вся Эйфелева башня:

– Ты видишь, как здорово?! Николай?!! Здо-ро-во-о-о-о!!!

Коммунистка; этим все сказано. Луи-Симон старался отплевываться поделикатнее. Получалось неважно.

– Слезь, – почти прошептал названный Николай.

Самое забавное, что он таки действительно был обывалом. Мелким лысым обывалом не первой молодости. Луи-Симон тщетно культивировал в себе здоровую иронию, разглядывая его. Короткие ноги, впалая грудь. Нелепый костюм фасона «обывал собрался в свет», единственной, кажется, модели, которую серийно производят в других городах. Правда, не исключено, что дядя приоденется в Париже во что-нибудь поприличнее: еще одна постоянная статья городского дохода. Кольцо на пальце: разумеется, его надевала не эта плясунья по парапету. Обывал и коммунистка! Это что-то новенькое. И где, интересно, он ее подцепил?

Как он ее подцепил?! Ее, которая… Нет, допустим, он, Луи-Симон, был вчера не совсем в форме после незачета по внешней экономике. Однако брутально бросать его – его!!! – и пересаживаться за столик к двум голубым, только потому, что они якобы из ее коммуны! Он был крайне уязвлен, хоть и не подал, конечно, виду. Коммунисты невероятно ограничены. Неизвестно, как они чувствуют себя дома, но, попадая в Париж, начинают вести себя как форменные идиоты. Разумеется, хорошеньким девушкам интеллект, по сути, ни к чему, именно поэтому Луи-Симон и решил вчера потратить вечер на эту коммунисточку. Но она… да чтоб его кто-нибудь когда-нибудь так… И вот теперь – обывал!!!

Он отвернулся: не хватало еще, чтоб она его узнала и, не дай бог, показала своему кавалеру. Услышал за спиной чувствительный грохот. Спрыгнула.

– Не делай так больше, – попросил обывал.

Жанна рассмеялась. Луи-Симон успел вздрогнуть, прежде чем понял, что не над ним.

– Ничего мне не будет, – сказала она. – Летать я, правда, не умею, но спланировать, если что, вполне, да и вообще, баланс у меня хороший. Нет, правда, до чего же здесь здорово! Если б я тут жила, ходила бы каждый день. Давай?

– Что?

Луи-Симон, в отличие от обывала, прекрасно ее понял. Это пунктик всех коммунистов – жить в Париже. Другое дело, что у них почти никогда не хватает пороху; такова закономерность коммунистической ментальности. Так что перенаселение нашему городу не грозит: просчитано лучшими парижскими социологами и экономистами.

– Давай останемся, – прошептала Жанна. – Насовсем. Тут.

– Что?

Обывалы всегда соображают медленно. Но чтобы настолько!.. Луи-Симон усмехнулся. Ну-ну, послушаем, как он выкрутится.

– Жанна, – мучительно начал Николай, – ты же вчера… Ну почему ты такая непоследовательная? А главное – причем здесь я?

– Не при чем? – голос коммунистки дрогнул. Сейчас расплачется, удовлетворенно констатировал Луи-Симон.

– Ты прекрасно знаешь… У меня самолет через три дня!.. У меня жена. И сын! Я обещал ему привести действующую модель космического корабля… поможешь выбрать? И до открытия секции сорок минут, я уже опаздываю! Пойдем, Жанна…

– Плюнь.