Изгнанники. История, написанная по снам

– Что теперь будет? – Я плакала и дрожала, не замечая этого.

– Все будет хорошо! Все кончилось!

Том успокаивал меня и гладил по голове, но я чувствовала его страх и растерянность. Я подняла взгляд на его лицо: оно было белым, как бумага. Под скулами нервно ходили желваки. И глаза: такие страшные… Это был жуткий взгляд, обращенный словно сквозь меня. Он боялся не меньше, чем я, даже несмотря на то, что наши жизни теперь были вне опасности. Он был шокирован.

Немного успокоившись, я села на диван, а Том остался стоять. Он напряженно о чем-то думал, не глядя на меня. Я смотрела на лежащее у его ног окровавленное тело Дарса Оловича. Видеть его гримасу было невыносимо. Я встала и подошла к телу, чтобы перевернуть его лицом вниз, Том даже не посмотрел на меня. Переворачивая Дарса, я зачем-то сняла с него сумку и стала ходить по комнате, расставляя по местам наши так и не украденные вещи. Я не совсем понимала, что делаю, просто ходила по комнате и расставляла статуэтки, убирала украшения, прятала по ящикам портсигары и блюдца, вынимала из сумки папины древние монеты… Старинное серебряное зеркальце, в которое мама смотрелась каждое утро, не удержалось в моей дрожащей руке и с неприятным хрустом упало на пол.

– Что ты делаешь? – Воскликнул Том, обернувшись на звук.

– Я…

– Аля, ведь это улика! Мы скажем, как было, скажем, что он пытался ограбить нас, хотел убить меня, а ты меня защитила. Не трогай его сумку!

Но сумка была уже давно пуста. Оказывается, несколько минут я просто переставляла предметы с места на место в сомнамбулическом состоянии.

Пришли родители. Я не могу себе и представить, что они испытали, увидев труп возле двери. Мы с Томом сидели на диване – так мы провели час до их прихода. И все это время я смотрела на тело Дарса, почему-то боясь оказаться к нему спиной. Когда вошли мама с папой, я только вздрогнула, но даже не подняла глаз. Я увидела, как их ноги остановились, как полы пальто метнулись от ног к вешалке, как ноги делают несколько шагов вперед и замирают, едва включается свет.

Том встал и сказал:

– Он пытался ограбить нас и напал на Алю. Это я убил его.

Мама зажала рукой рот и убежала в ванную. Отец несколько секунд не мог сдвинуться с места, переступить через лужу крови и пройти в комнату. Наконец, он сделал этот шаг и подошел к нам. Спросил, целы ли мы.

Через минуту вернулась мама. Она обняла меня и настойчиво повлекла за собой, проводила в мою комнату, тоже спросила, цела ли я. Я видела, как она испугана и растеряна, какое бескровное у нее лицо. Она вскоре ушла, и я осталась одна. Она забыла закрыть дверь, и я слышала, как внизу они с отцом обеспокоенно говорят с Томом. Потом папа начал звонить по телефону.

Я почему-то думала о том, что будет с телом Дарса. Как его похоронят? На чьи деньги? Будут ли его искать? Есть ли у него родные и друзья?.. Я еще не понимала, что и наши заботы не кончились.

В комнату вошел Том. Он сел на мою кровать, а я повернулась к нему и тихо спросила:

– Почему ты так сказал?..

– Я боюсь за тебя. Вдруг они не поверят, что это было вынужденное… – Он не хотел произносить слово «убийство».

И я ощутила: наша беда продолжается.

– Но ведь тебя будут судить!..

– Ну и пусть. Я старше, я справлюсь. Ведь мы ни в чем не виноваты, так что все будет хорошо.

Я расплакалась. Совсем по-детски: обняла его, уткнулась носом все в ту же окровавленную футболку и разрыдалась. Том в тот момент был самым моим дорогим человеком. Я впервые поняла, что он любит меня, и всем существом, каждой клеткой почувствовала, что такое «брат» и как я тоже люблю его. И мне стало нестерпимо жаль времени, когда мы беззаботно играли вместе на заднем дворе, Том брызгал в меня водой из шланга, а я обижалась; мне до боли, до режущей тоски захотелось вернуть те дни. А сердце мое подсказывало, что все теперь будет иначе, что смерть Дарса принесла нам что-то очень плохое. Я плакала и дрожала, Том гладил меня по голове и прерывисто вздыхал. Никто из нас ни слова больше не произнес друг другу в тот вечер.

ГЛАВА 2

На следующий день Архента уже знала о произошедшем. Наш милый тихий городок испытал шок. Из властей у нас был только прокурор, а судьями в чрезвычайных случаях выступали горожане, собиравшиеся на совет. Но обычно на советах решали бытовые вопросы вроде графика чистки дороги на предстоящий зимний сезон. А тут – убийство. Таких внеплановых советов город не помнил, кажется, со времени убийства моей первой мамы…

Совет был назначен через день. За сутки все жители были уведомлены, что вечером им нужно явиться в здание школы. Эти два дня я провела дома, мне нельзя было никуда выходить, как и Тому. Прокурор задавал нам много вопросов. Я отвечала так, как просил Том. Прокурор ходил по нашему дому, собирал разные предметы, разглядывал потемневшие от крови прорези кафеля, забрал нож. Мама оставалась с нами, отец куда-то уходил, но ненадолго. Я почти ничего не ела. Я вообще старалась не выходить из своей комнаты, не спускаться вниз: там, между диваном и дверью, мне все виделось лежащее мертвое тело.

В назначенный вечер к нашему дому стали стекаться люди. Они шли к школе, но останавливались у нашего дома. Они стояли за оградой и смотрели в наши окна. Ждали.

Зашел только прокурор. Он сказал, что нам пора идти и что он проводит нас. Мы вышли вслед за ним, за нами устремилась толпа. Я старалась не смотреть по сторонам, но все равно видела, как из-за поворотов появлялись новые люди. Они пропускали нас вперед, а потом присоединялись к горожанам. Среди них мелькнули лица нескольких моих одноклассниц, учителей. Мама комкала в руке платок и кусала губы. Папа был очень серьезен. Он смотрел вниз, его острая борода была печально опущена. У Тома на лице отчетливо выделялись скулы, они ходили ходуном так, словно он то и дело стискивал зубы. В остальном он вел себя спокойно, смотрел прямо, держался сдержанно. Он даже обернулся ко мне и попытался улыбнуться. Лицо его было бледным, улыбка получилась странной, пугающей.

У своей калитки стояли Пол и его мама. По-видимому, они нас ждали. Мама Пола поспешила к моей, а Пол, увидев меня, только сказал:

– Привет… – и замолчал. Я смотрела, как его мама успокаивает мою, и тоже молчала.

– Он хотел убить тебя? А мы ему так верили…

Я кивнула.

– Я восхищаюсь Томом.

Я снова кивнула.

– Все будет хорошо, Аля, ведь он невиновен. Его оправдают.

Я всхлипнула, но ничего не сказала Полу. Прокурор жестом поторопил нас.

У самой школы Том остановил меня и тихо шепнул:

– Что бы ни случилось, Аля, молчи. Пожалуйста, сделай это для меня. Молчи.

Я опустила глаза.

Совет показался мне долгим и мучительным. Том рассказал им свою версию, но они не могли поверить, что Дарс Олович, этот «милый, приятный гражданин», этот «умный и общительный человек» – грабитель. Они не хотели слышать, кем Дарс был в действительности. Они рассказывали, как он помогал им. Хозяин кафе вспомнил, что у Дарса были проблемы с деньгами, но он их решил: оказывается, за несколько дней до происшествия Дарс обзавелся бюджетом и объяснил, что средства прислал ему некий работодатель. Вдруг о Дарсе стало известно очень много. Что он не просто путешествовал, а писал статьи и книги, делал фотографии, регулярно пересылал свои работы куда-то и хорошо получал. Кто-то сказал, что у Дарса не было семьи, и теперь долг горожан – похоронить тело со всеми почестями. Всплыло, что Тому не хватало средств на мотоцикл, о котором он давно мечтал. Родители не позволяли ему водить мотоцикл и, тем более, не давали на покупку денег. Наконец, выяснилось, что Том за неделю до происшествия приглашал Дарса к нам на ужин при своих друзьях. Последним было показание одного из учителей. Он рассказал, как в позапрошлом году Том несколько раз крал у одноклассников мелкие предметы прямо во время урока. Том пытался возразить, что это была такая шутка, что, посмеявшись над растерянностью человека, он всегда возвращал вещи. Но люди уже смотрели на него как на какого-то чужого Тома. Крал вещи? Хотел купить мотоцикл без ведома родителей? Искал деньги на покупку? «Мы его таким не знали», – говорили одни. «Дитя художников, он странно воспитан», – вторили другие. «Нельзя доверять людям из богемы, странная семья», – присоединялись третьи. И я уже слышала, как все вокруг осуждают нас четверых.

Мама рыдала, когда они принимали решение, и отец обнимал ее за плечи. «Кто считает, что Томас Алинор Маргори виновен в убийстве Дарса Оловича с целью грабежа?» За, за, против, за, против, за, за, за… Руки поднимались одна за другой.

– Но ведь это Олович хотел обокрасть нас!

– Почему же его сумка была пуста?

Как мне было плохо в эту секунду! Ведь это я достала наши вещи из его сумки…

Сто двадцать восемь «против», сто сорок девять «за». Эти люди предпочли сохранить миф о незнакомом человеке, чем оправдать невиновного, того, кого они знали всю жизнь. Вдруг они решили, что все это время они обманывались в Томе. Почему они не допускали, что обманулись в незнакомце? Как он мог так очаровать их меньше чем за месяц?..

Приговор был прост – изгнание. Тома изгоняли из города. Так поступали с преступниками: пусть, мол, творят зло где-нибудь в другом месте. Том должен был уйти из города, он не мог поддерживать отношения с кем бы то ни было из Архенты, он не должен был возвращаться. Никогда.

Я чувствовала гнев, я не хотела жить в этом городе, с этими людьми. Я что-то кричала сквозь слезы, кого-то обвиняла. Папа крепко держал меня. Маму трясло. Когда ярость чуть поутихла, я начала понимать, что завтра Том уйдет из Архенты навсегда, и что виновата в этом я. Я по какой-то нелепой прихоти уничтожила улику, я убила человека, а Том взял мою вину на себя. Я боялась на него посмотреть. Мне казалось, что он самый лучший человек на свете, а я – самый гадкий, самый ничтожный предатель. Я словно отправила его на казнь за пару серебряных подсвечников и побрякушек. Все виделось мне во мгле, я не понимала, как мне теперь жить. Меня держала только беспричинная надежда, что все обойдется, что Том останется, что до утра произойдет какое-то чудо.

Пол сжал мою руку и сказал:

– Скажи Тому, что я ему верю. Я знаю, что он сделал это по необходимости. Скажи ему это.

Он не отпускал мою руку, сжимал ее крепко. Мои губы дрожали. Я отвернулась и смотрела на окно, стараясь сдержать слезы. Начался дождь. Школа стояла на холме, и я видела, как город скрывался под наступающей пеленой воды. Капли застучали по карнизам и крыше. Том сидел невдалеке, рядом с мамой, – он тоже смотрел на дождь. Смотрел и дедушка, сидевший подле сына – нашего отца. Больше никого в огромном зале не интересовали эти «слезы грусти».

На следующее утро Том собрал все вещи, которые хотел взять с собой, и спустился в гостиную. Мама дала ему еду и деньги. Я старалась ни на кого не смотреть. Они обнимались так долго и так крепко, как никогда в жизни, и впервые я заметила слезы на папином лице. Только Том не плакал. Он даже старался улыбаться, и каждая его улыбка обжигала меня, ведь он уходил вместо меня.

Наконец, он подошел ко мне.