Зеркало Умбры

Около полугода я разбиралась в челночной системе, строила себе лифт для быстрого подъема из Чешира в мастерскую.

У меня вся комната в ссылках — сплошные ссылки на те местечки, куда постоянно требуется проникнуть. Сама же мастерская располагается на третьем уровне — это как раз та граница, после которой начинается отвесный склон.

Чтоб вы понимали, ключевая музыкальная дорожка создается заранее и, конечно же, загружается в интернет-пространство.

Я подвешиваю дорожку в виде игольчатой диаграммы посреди мастерской. Включаю хитрую программку, написанную Юджиным на основе обычной экранной лупы. И увеличиваю масштаб.

В векторной графике, например, есть такое понятие, как кривая и объект. Если мы будем приближаться к кривой, она не изменит своего вида тончайшей линии, однако если перевести ее в объект…

Стоит поработать лупой, как наша музыкальная диаграмма увеличивается в размерах настолько, что обретает размер провода от наушников. Увеличим еще сильнее, и перед нами уже изогнутая черная труба толщиной с поливальный шланг.

Нож, который справляется с Чеширскими струнами, прекрасно работает и здесь. Я надрезаю трубу диаграммы вдоль, словно здоровенную вену, и осторожно упаковываю внутрь код эмоции, похищенной из Чешира. Здесь нужно работать аккуратно, чтобы ничего случайно не помять, не порвать, не зацепить.

Всегда любила работу, требующую мелкой моторики. Вот она здесь и пригодилась.

Когда дело закончено, я осторожно склеиваю разрезанные края. Это несложно. Как затереть пластилин. А потом просто отдаю дорожку на окончательную обработку звукарю Сане, чтобы он облепил ее всякими плюшками в виде дополнительных звуков и всего прочего. Единственное условие, как вы понимаете, — не резать.

В остальном же — полный вперед!

Можно взять воспоминание о пережитом стыде. Спрятать его внутри песни про любовь и навсегда привить человеку отвращение к этому чувству. Можно взять самую печальную оду на скрипке и дополнить ее желанием разрушать, создав тем самым оружие. Можно было бы лечить психически больных. Можно было бы исправлять преступников.

Но мы, разумеется, решили пустить все в развлечения, ибо а почему нет?

Я в узких черных джинсах с невозможно низкой талией. В черной футболке с красными розами. Мои длинные светлые волосы собраны в два низких хвоста.

Я всегда говорила Юджину, что настоящий технарь вовсе не обязан выглядеть всрато.

Сегодня важный день.

На шее у меня тонкий бархатный чокер, а глаза густо накрашены. Пусть думают, что я одна из фанаток, если увидят за кулисами.

Все описанное выше было сделано и протестировано задолго до концерта, а сейчас я занимаюсь тем, что очищаю зал от фоновых шумов.

Точнее, мы с Юджиным написали ластик, который действует как эквалайзер, и теперь тестировали его на собирающихся гостях.

– Эй, Ткач! – я ненадолго высунулась из зеркала, ссылку на которое тоже разместила в своей мастерской. – Сейчас сходи в зал и послушай, становится ли тише.

Внутри Сети наша программа выглядит как прямоугольник примерно метр на полтора, представляющий собой условный план зала. Все двухмерное, очень схематичное, лежит прямо на полу. Как только уровень шума в зале поднимается выше определенного значения, я накладываю маскирующий фильтр, отсекающий все лишние звуки. Люди, разумеется, продолжают говорить, но их голоса звучат тише, чем обычно, раза в три. У всех одновременно.

Для того чтобы провернуть эту махинацию, мне пришлось подключать к плану зала ссылки на каждого из пришедших гостей. А для этого — к каждому из них прикасаться, чтобы потом найти в контактах со своей собственной Чеширской линией.

Благо, это оказалось несложно — я стала надевать браслетики в вестибюле.

Потом мы догадались подключить к этому делу Бориса, и стало совсем легко.

Все это дико напрягает, особенно когда требуется работать быстро на протяжении нескольких часов. Я чувствовала, что устаю, но бросить дело сейчас — означало бы поставить под угрозу все мероприятие. При слишком высоком уровне шума синесцена перестает работать должным образом, эмоция теряется в налипшем на нее постороннем шуме или – еще хуже — вступает с ним в резонанс.

У нас было два прецедента на прошлом концерте, в связи с чем повторять не хотелось. Я решила хорошенько заморочиться.

Ткач между тем вернулся, показывая большой палец.

– Это поразительно, ребят, но работает! – сказал он не без восхищения. – Действительно стало тише на порядок!

– Народ ничего не заметил? – стоило мне высунуться наружу, как уши пронзил чудовищный, оглушительный звон. Будто исчезли все звуки, оставив только недискретную струну страдания.

Надо было уже тогда бить тревогу… Почти сразу стало ясно: что-то идет не так. Но я упорно игнорировала признаки проблемы, продолжая орудовать ластиком и подчищать налипающий код с действующей дорожки.

Ткач мне ответил, но я не услышала. Вернулась в Сеть. Звон исчез.

Моя мастерская — на третьем уровне даркнета. Чешир — гора-а-а-аздо, гораздо ниже. То, что знание об этом попало к нам с Юджиным в руки, ничего не меняет. Такое количество перемещений туда-сюда за час не могло не сказаться на самочувствии.

Я разместила рабочее место максимально высоко для своей безопасности. Чем глубже в Сеть, тем меньше по времени можно проводить внутри. Обычно высокое расположение мастерской мне на руку, но не теперь, когда требуется постоянно скакать туда-сюда.

В глазах все плыло, и руки дрожали как у алкоголика.

Однако я хорошо слышала музыку, идущую из зала. Все, кто работал за кулисами, надевали беруши, дабы не попасть под воздействие синесцены. И это защищало, пусть не на сто процентов.

Я из Чешира почти ничего не чувствовала, поэтому решила обойтись без защиты. На прошлом концерте, когда Юджин пригласил меня на сцену по окончании программы, все прошло великолепно.

Я надеялась, это минутная слабость, сетевая аура, которая нахлынет прибоем и уберется восвояси. Но не тут-то было.

Сквозь пол мастерской начала проступать черная роса. Понятия не имею, что, как и почему. Я испугалась. Вся подошва кроссовок изляпалась в этой непонятной херне, и я сразу бросилась ставить ластик в автономный режим.

Это отчасти выход, но, например, когда зрители начинают аплодировать или громко подпевать, может случиться коллапс. Погуглите, что такое резонанс. Погуглите, чем он опасен.

Я в полнейшем недоумении наблюдала за тем, как пульсирует на полу эта густая бурлящая жижа, напоминающая демонов из мультика о принцессе Мононоке.

Я бросила дорожку, облипшую посторонним звуковым кодом, и выскочила в гримерку. Тогда-то и начался настоящий кошмар.

Комната переполнялась насекомыми. Сороконожки и мокрицы ползали по стенам, по нашей одежде, по моим кроссовкам. Я отшатнулась к зеркалу и случайно прикоснулась к стене — меня прошибло ледяным электричеством.

– Валера! – я пыталась позвать кого-нибудь, но тело меня не слушалось, словно сонный паралич наяву. Гримерка была пуста, ноги подкашивало, но насекомых на диване и стенах становилось все больше.

Мелкие, быстрые и проворные, они ловко забирались в щели, прятались под поверхностями.

– Юджин!!! – я двинулась в сторону выхода, но страх и отвращение не давали прикоснуться к ручке двери. Стены будто плавились, превращаясь во влажные своды какой-то восковой пещеры. – Кто-нибудь слышит меня?!

Я кричала, но рот не издавал ни звука. Ничего. Двигаться мне удавалось лишь с огромным, нечеловеческим усилием.

У вас когда-нибудь случался сонный паралич? А он случался у вас во время бодрствования? Я твердо помню это неописуемо ясное осознание присутствия чего-то постороннего. Я их слышала, их шаги, голоса, чувствовала, что они совсем близко, но при этом не могла увидеть. Опасность, переполняющая каждый кубик пространства, становилась все чудовищнее.

А потом в комнату вошел Ткач. Понятия не имею, что ему понадобилось, но, увидев меня, он замер. А я закричала и упала на пол, запнувшись спиной о какую-то сумку. Лицо Ткача пульсировало тысячей переливающихся под кожей темно-синих вен, делаясь мертвенно-бледным. Жуки и сколопендры уже заползли к нему под кожу, вот только сам он этого еще не знал.

Помню, как зарыдала, помню, как поползла к зеркалу — к единственному выходу из этого ужаса, а Ткач… разумеется, двинулся ко мне.

Он, наверное, не понимал, хотел помочь, но я-то видела все по-настоящему.

Что делает человек в критической ситуации? Как спасает свою жизнь?