На другом конце света

– Действительно хорошо! – подтверждает она. – Ну что, зайдёшь на чашку кофе?

– Эээ… что? Мы же… – мямлю я, когда понимаю, что она меня разыгрывает. – А ты жестокая! – смеясь, оцениваю её шутку.

– Но могу быть и нежной! – подмигнув, отвечает она, целует меня в щеку на прощание и уходит, оставив переваривать происходящее.

Заходя в дверь, она оборачивается и ловит мой взгляд, который совершенно непонятным образом был устремлён ниже её талии. Она снова улыбается, и ещё более усиленно виляя бёдрами, скрывается за дверью, не оставив мне иного выбора, как сгорать со стыда по дороге в общагу.

Глава 3.5. Месть

Кирилл

Ширина взлетно-посадочной полосы нашего аэродрома позволяет совершать взлет сразу парами. Это очень кстати, когда счет идет на секунды, как сейчас. Поэтому два дежурных звена во главе со мной один за другим поднялись в воздух, но высоту набирать не стали, а наоборот, прижавшись к земле, собрались в очень плотную группу и двинулись в сторону юга.

Семь минут назад станции дальнего обнаружения засекли четверку самолетов, взлетевших с аэродрома Южной Кореи. Именно на этом аэродроме базируются те самые Рэпторы. Да и информация, полученная от радиотехнических войск, подтверждает то, что взлетели ни кто иные, как истребители, оборудованные технологией стелс, а значит это точно F-22. Встречу с ними я жду уже две недели и хорошо к ней подготовился. Я долго просчитывал варианты развития событий, думал, как применить сильные стороны наших самолётов и как использовать слабые стороны Рэпторов. В итоге я пришел к выводу, что единственная наша возможность победы – это вынудить противников вступить в ближний маневренный бой. Они, конечно, попытаются не допустить этого и посбивать нас с большой дистанции, пока наши низкочастотные радары их не видят, а ракеты не могут захватить цель. Поэтому мой замысел таков: используя рельеф местности, укрываясь ущельями гор, подобраться к ним как можно ближе. Корейский полуостров не велик. От Сеула до Пхеньяна всего двести километров по прямой. Поэтому, тщательно изучив топографию, я пришел к выводу, что сблизиться с врагом вполне реально. Конечно, нам не удастся оставаться незамеченными на всем пути сближения, но для этого мы и летим плотным строем. Даже когда мы появимся на радарах американцев, они будут видеть одиночную неопознанную цель, а не четыре истребителя. Но идти на малой высоте над территорией противника более чем небезопасно. Поэтому, как только мы пересечем линию фронта, нам придется покинуть наше “убежище” и начать набор высоты. По моим прикидкам, в этот момент до противника останется восемьдесят-девяносто километров, а по оценкам аналитиков этого расстояния уже должно хватит для того, чтобы наши радары смогли “увидеть” истребители стелс. Единственной проблемой остается набор высоты для ближнего боя, ведь Рэпторы будут ждать нас с приличным превышением.

Лететь в плотном строю – очень сложная задача и на многих типах самолётов практически не выполнимая. Тем более в гористой местности на малой высоте. Именно поэтому сейчас со мной летят трое самых опытных летчиков из моей эскадрильи. “В итоге четвёрка Су-35 против четвёрки F-22”, – мысленно подвожу итог я. Многие бы сказали, что расклад сильно не в нашу сторону, но не я.

Облизывая местность, идя чуть ли ни на бреющем, мы сохраняем радиомолчание. Я бросаю взгляд в зеркало и вижу, как Влад, держа дистанцию в пару метров справа сзади от меня, предельно сосредоточен. Ещё бы. Малейшая неточность приведёт к столкновению. Слева Вано делает то же самое. А вот и линия фронта впереди. Двигаться на малой высоте больше небезопасно. Я командую разомкнуть строй и на форсаже начать набор высоты. Двигатели взревели, выдавая максимальную мощность, и я тяну ручку управления самолётом на себя. Горы, нависающие над нами, резко поползли вниз, уменьшаясь в размерах, а стрелка высотомера быстро закрутилась, что хоть немного обнадеживало. Сейчас надо как можно раньше набрать высоту. Я бросаю взгляд на экран радара, и холодок пробегает по спине. Рэпторов не видно, а судя по моим расчётам до них должно быть не более восьмидесяти километров. Неужели просчитался? Чувство страха наваливается на меня от осознания, что мы у них как на ладони и даже не знаем, где они. Именно в этот момент радар отображает групповую цель в девяноста пяти километрах от нас, движущуюся пересекающимся курсом. Руки сжимают ручки управления крепче в предчувствии надвигающегося боя.

У каждого из нас есть по четыре ракеты ближнего и по две ракеты среднего радиуса действия, но пускать их по цели с такого расстояния и таким превышением – глупость, ведь ракеты будут на излете и, скорее всего, не смогут поразить цель. Но я в срочном порядке приказываю всем отстреляться обеими ракетами среднего радиуса действия.

Подполковник ВВС США Джордж Дуглас.

С первого дня пребывания на корейском полуострове мне дали чёткие указания. Я, как командир эскадрильи истребителей F-22, должен организовать работу так, чтобы быстрыми и уверенными ударами завоевать господство в воздухе, что я и сделал. Не знаю, что там возомнили о себе русские, но теперь мы будем диктовать условия в этой войне. Никакой жалости к ним не будет.

В первом же бою мы им показали, как будем действовать. И пара сбитых нами самолётов – это только начало. Жаль, что времени было мало, и я не смог расстрелять парашют того пилота, что смог катапультироваться. Ещё десять-двадцать секунд задержки над чужой территорией, и нас сбили бы русские зенитчики. Но план операции был просчитан до мелочей и выверен до секунды. Именно поэтому нам удалось избежать потерь и уничтожить аэродром русских. В том, что он был уничтожен и неделю не мог работать, сомнений не было. Почему же ещё русские возобновили полеты только недавно?

Ну что ж, сегодня мы окончательно закрепим успех. План операции предельно прост. Мы отвлечем и собьем с большой дистанции их истребители, прикрывающие аэродром, а в это время военно-морские силы, учитывая ошибки прошлой бомбардировки крылатыми ракетами, окончательно уничтожат аэродром русских со всей их допотопной техникой.

После сегодняшнего дня они уберутся обратно в свою дремучую страну, ведь воевать им будет больше нечем. Поговаривают, что после того, как мы прямо над аэродромом сбили пару русских истребителей, боевой дух среди лётного состава, мягко говоря, опустился ниже среднего. Что же будет после сегодняшнего боя?!

И вот мы занимаем высоту тридцать пять тысяч футов и начинаем ждать, когда появятся наши мишени, сканируя пространство в пассивном режиме, чтобы не выдавать себя раньше времени. Нашими «глазами» сейчас выступает самолет дальнего радиолокационного обнаружения, который держится на значительном расстоянии под прикрытием систем ПВО и передаёт нам данные по воздушной обстановке. Но проходит десять минут, а русских все нет. Неужели они испугались и решили даже не взлетать, предпочитая не встречаться с нами? Хотя стоп. На несколько мгновений радар засёк одиночную цель, двигавшуюся на малой высоте. Но цель тут же пропала и снова появилась на пару секунд в другом месте. По скорости движения и размеру пятна отражения бортовой компьютер охарактеризовал цель, как фронтовой бомбардировщик. Чертовски странно. Одинокий бомбардировщик, движущийся таким необычным образом. Ну да ладно, опасности он для нас не представляет, а отвлекаться на него мы точно не будем, ведь у нас совершенно иная задача – перебить прикрытие аэродрома.

Да что же эти проклятые русские не взлетают? Может тактическая обстановка нам передается не верно и русские уже давно в воздухе. Я приказываю включит наши радары чтобы своевременно узнать о приближении противника, но на радаре пусто, а, судя по данным GPS, мы вплотную подлетели к линии фронта. Делаю левый вираж, меняя курс на девяносто градусов, когда мой ведомый неожиданно кричит: “Flankers!”. Фланкер – это общепринятое в НАТО название самолетов семейства Су-27. Я быстро перевожу взгляд на радар и вижу четыре отметки в пятидесяти милях от нас. Откуда они взялись? Думать времени нет, и я командую совершить разворот и в срочном порядке готовлю оружие. В этот момент русские совершают захват цели и пускают по нам ракеты. Черт возьми, все идет не по плану.

– Приготовиться к противоракетному маневру, – командую я своим.

Я сверяюсь с показанием приборов и немного успокаиваюсь. Подобная атака изначальна малоэффективна. Ракеты русских скорее всего даже до нас не долетят, а если и долетят, то мы от них легко уклонимся. Похоже, их командир сам, увидев нас так близко, наделал в штаны и совершил эту атаку со страха. Наверняка они сейчас развернутся и дадут деру, подставляя свои хвосты нашим ракетам большой дальности, которые и покончат с незадачливыми вояками.

Все мои парни строят противоракетный маневр идеально, как по учебнику, и атака восемью ракетами, оказывается совершенно неэффективной. Бедной в экономическом плане России надо бы беречь такие дорогостоящие ракеты, как эти, и не давать их подобным простофилям. Я выравниваю самолет, одновременно готовя к применению ракету большой дальности, но тут же замечаю данные по самолетам русских. За эти пятьдесят секунд они уже успели набрать высоту в тридцать тысяч футов и продолжают сближение. До них уже меньше шестидесяти тысяч ярдов. Похоже, они и не собираются отворачивать, а хотят атаковать снова. Самоубийцы!

Делаю быстрые расчеты и понимаю, что до встречи с ними осталось около минуты. Они хотят навязать нам ближний бой! Ну что ж, наши ракеты малого радиуса действия не хуже их. Разворачиваю эскадрилью навстречу русским. Им не удастся нас запугать. С их ведущим я покончу лично!

Кирилл

Американцы заглотили наживку! Пущенные нами с большого расстояния ракеты, лишь, раззадорили их командира, и теперь он обязательно захочет не просто уничтожить нас издалека, а с особым цинизмом проучить русских, дерзнувших бросить им вызов. Возможно, ему даже захочется сойтись с нами в ближнем бою, чтобы наслаждение от победы было ещё большим. Это подтверждается тем, что они продолжили сближение, не обращая внимания на давно пройденное расстояние эффективного пуска ракет средней дальности. Тридцать километров до противника, двадцать, пятнадцать, десять. Пора начинать действовать.

– Вано, Саня, действуем, как планировали, – командую я, когда на горизонте стали различимы точки истребителей противника, быстро растущие в размерах.

Вторая пара немедленно расходится в разные стороны. Вано набирает высоту, заранее готовясь спикировать и зайти им в хвост, когда они проскочат мимо. А Саня сейчас играет роль «удобной мишени». Он начинает вираж влево, условно подставляя свой хвост противнику, но на самом деле он, завязывая бой на наших условиях. Мы же с Владом идём по центру, готовые среагировать в любую секунду и прийти ему на помощь и неприятно удивить американцев, погнавшихся за Саней.

Противник реагирует мгновенно. Ведомая пара тут же отделяешься от пары ведущей, и начинает разворот, чтобы зайти Сане в хвост и покончить с ним.

– Влад, давай за ними! – я отдаю команду своему ведомому, чтобы он пустился на помощь Сане.

Сам же я решаю выйти в лоб паре командира противника. Скорость сближения на встречных курсах огромна! Рэпторы держат около семисот километров в час. Я же, теряя энергию на набор высоты, иду с чуть меньшей скоростью. Ещё тридцать секунд, и мы сойдёмся на встречных курсах, что означает возможность использовать пушечное вооружение. Лишь бы командир американцев не передумал идти в лобовую и не пустил по мне ракету. В такие моменты, как сейчас, от навалившейся ответственности чувство реальности притупляется. Создаётся ощущение, что все происходит не с тобой, а с кем-то другим за кем ты наблюдаешь как бы со стороны. Но при всём при этом думать и действовать получается даже быстрее, чем обычно. Немалую роль в этом играет опыт, ведь большинство действий отточены до автоматизма. Не надо соображать, какую педаль нажать, и какой режим выбрать. Все происходит само собой. Тем временем я вышли на заданную высоту и сейчас сближаюсь со звеном командира американцев на строго встречных курсах. Расстояние до них уже около семи километров, а значит, он приняли вызов и согласен на ближний маневренный бой. Напряжение растёт с каждой секундой. В эфире стоит тишина, ведь каждый из моих товарищей сейчас занят своим делом и сосредоточен не меньше меня. Когда до противника остаётся четыре километра, я уже хорошо вижу их ведущего и ловлю прицельной маркой его самолёт. Ещё десять секунд, и можно открывать огонь. Тут главное выбрать правильную дистанцию и не начать атаку раньше времени. Но и опаздывать нельзя, ведь противник может открыть огонь вовремя. И в этот момент я вижу, как от самолета их командира отделяется точка и начинает нестись в мою сторону. Рефлексы срабатывают раньше, чем я осознаю, что произошло. Левая нога до упора топит педаль, левая рука плавным, но быстрым движением уменьшает тягу двигателя почти до минимума, правая рука тянет ручку управления на себя и рывком отклоняет в сторону. В это же мгновение горизонт с огромной скоростью начинает вращаться по часовой стрелке, и я выпускаю тепловые ловушки. Невыносимая боль пронзает не до конца зажившую рану, будто кто-то вонзил в грудь раскалённый кинжал, и сейчас с особой жестокостью проворачивает его прямо внутри меня. В глазах темнеет, и хочется прекратить пытку своего организма, но этого делать нельзя. Сейчас прекратить маневр – равносильно смерти. Теперь становится ясно, почему меня не хотели допускать до боевых полётов. Первая же серьёзная перегрузка чуть не прикончила меня, но все же я цел. Только в этот момент приходит осознание того, что произошло. У американца сдали нервы, и он пустил по мне ракету с тепловым наведением. Именно для этого я убавил газ, уменьшая тепловое пятно, исходящее от двигателей. Для физиологии человека левые манёвры гораздо более просты, чем правые, поэтому я крутанул самолёт влево, совершив косую бочку или, как её ещё называют, «Ухо».

Ракета проносится мимо, так и не разорвавшись. Если её пустили с такого маленького расстояния, значит, у неё хватит топлива и кинетической энергии чтобы развернуться и атаковать снова. У меня есть пять-десять секунд. Но до американца всего километр, и я ещё успеваю применить по нему пушечное вооружение.

Я спешу выровнять самолёт, добавляю тягу и ловлю в прицеле противника. Неизвестно откуда появилось странное чувство в животе. Чувство сомнения в успехе и правильности моих действий. Но тут же я как будто ощутил чьё-то прикосновение к плечу, и в голове прозвучал знакомый голос: «У тебя все получится! Я верю в тебя!». И мне прекрасно известно, чьи это слова и чей голос возник в моем подсознании, ведь это сказала мне Лани, когда мы гонялись с Антоном на скутерах во Вьетнаме. Мощный заряд уверенности в себе очищает голову от всех сомнений. Теперь надо закончить начатое. На все про все у меня пара секунд, но ощущение времени как будто замедляется, а моя рука тверда, как никогда. Слившись с истребителем в единое целое, в последнее мгновение нажимаю гашетку и даю короткую очередь. Пушка возмущённо фыркает, посылая в неприятеля десяток тридцати миллиметровых снарядов. Пара из них точно ложатся в кабину летчика, разбивая зеркальное бронестекло фонаря. Проносясь мимо на огромной скорости, краем глаза успеваю заметить тот самый номер на борту самолёта, что расстрелял Титаренко – HH001. Пилот в противоперегрузочном костюме и шлеме. Рассмотреть его невозможно, но и так видно, что голова завалена в сторону. Он мертв, но жалости к нему я не испытываю. С удовольствием всадил бы ещё одну очередь в труп этого мерзавца, но это, к сожалению, невозможно. Ведомый командира противника, летящий несколько позади него, запоздало открывает по мне огонь из пушки, но его очередь проходит сильно в стороне. Похоже, прицелиться, как следует, он не успел.

Но обдумывать это сейчас нет времени. Ракета пущенная по мне уже наверняка развернулась и сейчас атакует в заднюю полусферу. От такой атаки увернуться сложнее всего. Почти невозможно. Я перевожу взгляд на небо, словно ища там подсказки, но вижу только белый диск солнца прямо передо мной. Точно! Ещё в училище нам рассказывали про этот трюк. Если ракета с инфракрасной головкой самонаведения атакует сзади, то её можно обмануть, направив свой самолёт на солнце. Она потеряет след от двигателей и выберет целью горячее солнце. Так и делаю. Тяну ручку на себя, летя точно на солнце, уменьшаю тягу двигателей до минимума и выпускаю тепловые ловушки. В эту же секунду слышу разрыв где-то позади и облегченно выдыхаю. Ракета ушла в ловушки, где и сработала, не причинив моему самолёту вреда.

Дальнейший бой, был скоротечный и крайне жестокий. Вано обрушился сзади сверху на ведомого их командира, который только что обстрелял меня и пронёсся мимо. Янтбелидзе Иван очень опытный лётчик-истребитель и заслуженно считается ветераном. Если противник попал ему в прицел, то, уйти от него целым, шансов практически нет. Короткой очередью он расправляется с Рэптором. Влад, действует менее тонко. Хоть он и зашёл в хвост второй паре противников, преследующих Саню, он не теряет время на сближение, чтобы не подставлять товарища под удар, ведь американцы могут открыть огонь в любую секунду. Пуском ракеты с инфракрасной головкой самонаведения в хвост противнику, он уничтожает одно преследователя и отгоняет в сторону второго, который оставшись в одиночку против четверых, срочно пытается покинуть бой, но, по сути, становится удобной мишенью для меня.

Агрессивный вираж максимальный по тяге, вырвавшийся от боли стон, захват цели, пуск ракеты. Последний Рэптор отправляется догорать на землю. Я облегченно выдыхаю и ловлю себя на том, что руки и колени немного потряхивает. Добавив подачу кислорода, делаю пару глубоких вдохов, приводя нервы в порядок. Весь бой занял едва полминуты – минуту, но по интенсивности и утомлению не уступал предыдущим сражениям, где мне довелось участвовать.

– Три сотни первый, – прерывает мои раздумья оператор с земли, обращаясь ко мне по бортовому номеру. – Срочно следуйте курсом ноль-три-пять. Флот США совершает массовый пуск крылатых ракет. Ваша задача проредить рой Томагавков. На данный момент мы засекли шестьдесят четыре запуска!

Все ясно! Рэпторы были лишь отвлекающим маневром. В прошлый раз наша ПВО, прикрывающая аэродром, худо-бедно справилась с отражением бомбардировки, но в этот раз американцы крылатых ракет не пожалели и запустили вдвое больше Томагавков. С этим Панцири, стоящие на дежурстве, могут не справиться.

Собираю эскадрилью и даю своей Сушке полный газ, мчась на перехват крылатых ракет. Двигатели, работающие на полной мощности в считанные секунды разгоняют нас до скорости одного маха. При прохождении бартера скорости звука резко становится тихо. Теперь мы летим быстрее, чем звук и шум от работы двигателей просто не догоняет нас.

Радарные станции, установленные на наши Су-35С, гораздо превосходят те, что были на Су-27, и рой Томагавков мы замечаем аж за двести километров. Но ракет средней дальности у нас не осталось, а те, что есть можно пускать, лишь, с тридцати километров. Поэтому придётся сближаться.

На четверых у нас осталось всего двенадцать ракет, но это хоть что-то. Сближаемся и совершаем пуски. Крылатые ракеты не имеют тепловых ловушек и не могут интенсивно маневрировать. Поэтому двенадцать томагавков уничтожаются нашими ракетами ближнего радиуса действия.

– Атакуем крылатые ракеты из пушек! – командую я, и мы пускаемся вдогонку.

До подлёта томагавков к аэродрому было около пяти минут. За это время пушечным огнём мы смогли сбить ещё шесть ракет. Но когда они вошли в зону ответственности наших сил ПВО, я приказал набрать высоту чтобы случайно не попасть под дружественный огонь. Комплексы ЗПРК Панцирь-С1 принялись за дело и начали методично сбивать Томагавки пусками ракет. Когда ракеты на Панцирях закончились, а оставшиеся томагавки подлетели ближе, заработали спаренные противозенитные пушки. И тут я вижу взрыв. Но не на аэродроме, а где-то рядом. Все ясно. ПВО-шники, не справляясь со всеми крылатыми ракетами, выбрали приоритетными целями те, что были направлены непосредственно на аэродром. С высоты рассматриваю место взрыва и с ужасом осознаю, что это госпиталь, в котором я лежал. “Фашисты!” – проносится в голове. Кому это в голову пришло бомбить госпиталь? Или американцев подвела разведка, и они не знали, что навели ракеты на больницу. Но есть возможность, что они знали, что в этом госпитале лечат раненых российских военнослужащих, в том числе пилотов.

Бросаю взгляд на монитор радара и вижу, как пара отметок, обозначающих крылатые ракеты, обошли по широкой дуге аэродром и направлены в сторону военного городка и частично разрушенного госпиталя.

– Эскадрилья, делай как я, – командую своим парням и закладываю вираж со снижением, заходя паре Томагавков наперерез.

Снижаясь, понимаю, что крыло госпиталя, где находились процедурные кабинеты, в том числе СПА, сильно пострадало, а из главного выхода тянется вереница людей, срочно покидающих поврежденное здание. Если ракеты не будут сбиты, то пострадает огромное количество людей.

– Задача – уничтожить пушечным огнем крылатые ракеты противника и не допустить потери среди гражданских, эвакуирующихся из повреждённого здания госпиталя, – отдаю приказ я и устремляюсь на перехват крылатых ракет, надеясь, что Алиса с Василием Петровичем не пострадали.

Сейчас я просто не имею права промахнуться. От того, попаду я или нет, не зависит моя жизнь или жизни сослуживцев. От этого зависят жизни всех тех, кто не успел эвакуироваться или отойти на безопасное расстояние от госпиталя. Ракеты уже можно рассмотреть невооруженным глазом, и я накладываю прицельную марку на несущийся Томагавк. Задерживаю дыхание, беру упреждение и даю очередь. Мгновение ничего не происходит, но вот ракета пускает облако дыма, делает неестественный переворот и падает в лес за пару километров от нас. Ищу глазами вторую ракету, и в этот самый момент Влад и Вано одновременно открывают по ней огонь. Ракета тут же взрывается в воздухе, так и не долетев до своей цели, а мы проносимся над эвакуирующейся толпой, на минимальной высоте.

Глава 3.6. «Гора с плеч»

Лани

Сказать, что у меня болит голова – ничего не сказать. Ощущение, что от виска до виска натянули раскалённую добела струну, прожигающую мозг каждый раз, когда я пытаюсь пошевелиться. Очень аккуратно, даже с опаской, открываю глаза. Утренний свет, льющийся из окна, безжалостно бьет по глазам, и я инстинктивно отворачиваюсь. Ой, лучше бы я этого не делала. Мозг обжигает очередной, особенно сильной вспышкой боли, и я решаю больше не рисковать понапрасну, закрываю глаза и собираюсь попытаться снова уснуть. Как я вчера вернулась домой с девичника Ленки, хоть убейте, не помню.

Какая неудобная у меня подушка. Что это с ней случилось? Аккуратно, чтобы не потревожить больную голову, тянусь к ней и понимаю, что это вовсе не подушка, а моя кофта, свернутая в комок. Странно. Ещё раз приоткрываю глаза и упираюсь взглядом в стену, обитую вагонкой. Я что не дома? Думать сложно, но я пытаюсь вспомнить вчерашний день.