Фетиш постмодерна

Фетиш постмодерна
Ярослав Сергеевич Шумахер

«Фетиш постмодерна» – книга-посвящение авторам, с которыми завел тесное общение Ярослав Шумахер, публикуя свои произведения на портале stihi.ru с 2009 года. Также она отражает неуёмный дух модерна, на котором вырос Ярослав Шумахер. Книга во многом смелая и откровенная, даже бескомпромиссная, в ней переплетаются современные реалии и отголоски прошлых эпох.

Фетиш постмодерна

Миниатюры, пьесы, стихи

Ярослав Сергеевич Шумахер

© Ярослав Сергеевич Шумахер, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Миниатюры

Домик, в котором живет Берлиоз[1 - Зд. и ниже миниатюры, посвященные Лил, Лилит (Фрау Лигейе), некая перекличка с Набоковской «Лолитой» (прим. автора)]

– Ты выглядишь усталой, Ли, ты чем-то расстроена или утомлена?

– Я? Нет, похоже, это ты все время о чем то думаешь, – она улыбается и проводит пальцем по лбу вниз к его переносице…

– Да… я просто подумал, что это путешествие совсем тебя утомило, ты можешь прилечь, а я схожу и раздобуду еды, надеюсь, этот отель регулярно пополняется свеженькими бифштексами, круассанами, маринованными ананасами, осьминогами… и яблочными пирогами, может быть, захватить тебе бутылку виски или джина, моя милая Ли-Лит?

– Может быть, ты скажешь все-таки, о чем ты думаешь и перестанешь поясничать, мой милый Гумбольд?

– Скажем ничего примечательного…

– И, что же ничего примечательное так тревожит Вас?.. – притягивает его за ворот рубашки к своим губам и кончику носа…

– Ли… я думаю о домике, в котором живет Берлиоз.

– Берлиоз? Это что шутка?.. Постой это тот самый Берлиоз…

– Нет, другой Берлиоз, мой Берлиоз самый прекрасный, самый счастливый и самый любимый Берлиоз… по утрам слушает Оззи Осборна, а по вечерам Вагнера, я хочу написать ему сонет.

– Хих… ты, по-моему, сошел с ума, Гуми! Тогда напиши ему о трамвае номер 6 и о подсолнечном масле, и об…

– Аннушке?.. Нет, он не употребляет подсолнечное масло в пищу, а трамваи… мой Берлиоз глух к трамваям, он включает по утрам Оззи Осборна, а по вечерам Вагнера, чтобы не слышать их шум.

– Нет, ты притащил меня сюда, чтобы думать о трамваях и домиках для Берлиоза?! Я задушу тебя щас…

– Ли-Лит, Ли-Лит! Откуда в тебе столько сил, я сдаюсь, смотри у меня белый флаг, у меня белый флаг.

– Ты невыносимый зануда, если ты будешь рисовать домики для Берлиозов, я сбегу к бармену от тебя, улизну как хитрая кошка, – она проводит по его груди острыми коготками.

– Ты только представь счастливый Берлиоз, Ли, у него свой домик, вокруг которого ездят трамваи, кошка и большой самовар, он приглашает нас в гости пить чай, а Ли-Лит, чай с облепиховым вареньем, нет, лучше, наверно, вишневым… нннет, вишневое тоже не подходит, я так люблю запускать вишневые косточки куда ни попадя… малиновым вареньем. Мы беседуем о ценах на билеты на дирижабли, обсуждаем уход со сцены Мэрлин Монро… Ли, Ты спишь?

– Ли-Лит, если бы ты знала, как я люблю тебя такой, – он укрывает её и нежно проводит ладонью по её аккуратно причесанной головке.

– Мой прекрасный, мой любимый, мой счастливый Берлиоз – нет, это нужно записать где-нибудь, – он берет ручку с блокнотом и записывает.

    14.10.2010

Лилит, я погиб

– Лилит, я погиб… погиб, – теперь ты будешь плясать на моей могилке, поросшей фиалками,

со своими подружками… Мне больно, мне стыдно, Лилит… один, один твой поцелуй вернет меня к жизни.

– Какой ты подхалим, Гуми, и раб коленопреклоненный. Ты не получишь больше не единого поцелуя… И, вообще, как не пристыла тебе эта заученная роль? Я уже давно выросла из кукольного возраста, а ты все продолжаешь волочиться за каждой юбкой, изыскивая всевозможные способы произвести впечатление. На тебя жалко смотреть, – деловито отворачивается в сторону, вскидывает брови и кровоточит воздух алыми кистями в атласных перчатках.

– Что с тобой? Такую тираду услышать из уст моего возвышенно циничного ангела… Чем я мог заслужить это?

– Гуми, ты никого не видишь вокруг себя… одни позы, которые картонными реверансами шуршат по сукну игорного борделя твоей жизни, а ты с ослиным спокойствием продолжаешь гадать на кофейной гуще своего скверного прожектерского талантишки. Посмотри! В кого ты превратился, ты был настоящим львом, когда я тебя повстречала, а теперь ты похож на взнузданного платеро[2 - ослик].

– Лилит! Тчерт, а ведь ты права. Пора положить конец этой драме (дрёме). Этой кисейной (китайской) метаморфозе… Однако, ты всегда была холодна ко мне; ты все считала игрой, фарсом, шаржем, разве нет? Чем бы я мог удивить тебя тогда и теперь, как мог пробиться чрез этот возвышенный циничный дендизм; неужели ты любила меня когда-нибудь?

– Гуми, ты так резко переключаешь лампочки на панели моих чувствительных приборов, что с тобой опасно выходить в открытый космос… Хи-хи.

– Да, только там преобладают два цвета – фиолетовый и пепельно голубой, в этом вся проблема.

– Хам… надоедливый старый трюфель, ты сам меня по-настоящему никогда не любил, я для тебя вычурное искусство на железном каблуке, а теперь тебе больно, потому что этот каблук вдавил тебя в асфальт твоей бедненькой жертвенной натурки.

– Я право не узнаю тебя, Лилит… и раньше, и теперь я искренне восхищался тобой; твои капризы, твой гнев, твоя экзальтированность трогали мое сердце и оно отзывалось тебе, может быть, глупо и наивно, но неподдельно и живо… сколько раз я с улыбкой сносил твои выходки, твои безумства… утешал и сокрушался, когда тебе было действительно нестерпимо больно, бинтовал твои кровоточащие раны, накладывал охлаждающие компрессы на твою ангельскую головку…

– Все! Ладно-ладно прекрати, Гуми, ты невыносим… Почему ты такой, ты все принимаешь за чистую монету, словно ребенок, тебя ничего не стоит обвести вокруг пальца, понимаешь, стоит поманить зонтиком и ты как голый карапуз ползешь в указанном направлении. Гуми, тебе не хватает степенности, высокомерия даже, нельзя же быть таким простаком с женщинами.

– Ты теперь будешь меня учить, каким быть с женщинами?

– Да, Гуми, я буду твоим душевным лекарем и помощником, а то ты не ровен час соскользнешь в бездну.

– Лилит, спасибо… но если бы ты знала, как ранит меня твоя необузданная веселость, то, наверно, предпочла холодную невнимательность, относительно которой я уже давно выработал надежное средство в довесок к твоему бессердечию…

– Гуми, если бы ты знал, как меня тошнит от твоего пуританского романтизма, то предпочел бы мою инфантильную всепрощающую веселость…

– Ты не терпишь мою слабость, Лилит… почему? Неужели я не имею права ошибиться, неужели я обязан нести бремя твоего идеала, о котором не имею ни малейшего представления? Лилит, посмотри на меня, ты ведь никогда меня не видела: на мне белые штаны, зеленая клетчатая рубашка с коротким рукавом, трость с изумрудным набалдашником, бежевые итальянские туфли и белый цилиндр… Хочешь, я буду Оскаром Уайльдом сегодня?

– Гуми… ты неподражаем!

– Просто пророни – да, Лилит.

– Да.

p.s.: Гуми, по-моему, ты сумасшедший…

– Однако, я этого не говорила, потому что ты ни капельки не похож на Оскара Уайльда…

– Но кто-то же отчетливо произнес – «да».