Роза – стервоза. Повесть

– Ты получишь все-все главные роли в спектаклях Кулинича, потому что ты, Илонка, самая красивая и талантливая! А я выйду замуж за Женечку, и у нас будут дети… много-много детей! И большая, чёрная, лохматая собака! И у вас с Гришкой скоро будут дети! И вы поженитесь, и мы устроим свадьбу! Нет, две! Нет, мы устроим двойную свадьбу! Ура! Ура! Ура!

– Тройную, – поправила я.

– А кто ещё будет жениться? – Удивилась Катька.

– Большая чёрная собака, – объяснила я. – Ей, ведь, тоже хочется счастья и щенков, щенков побольше!

Мы расхохотались, заплясали снова, а после рухнули на кровать, где Катька долго пыхтела, переводя дух, а я опять глядела в потолок и мечтала. Мечты мои были о том, как я выйду замуж за Кулинича, и у нас с ним будет много-много новых спектаклей, денег, драгоценностей, недвижимости. Мы объездим со своими постановками весь мир, и мои героини долго потом будут сниться разноликим и разноязыким его обитателям. После я снимусь в кассовом фильме и в крутом сериале и стану звездой.

Мега-звездой… Ивановной!

Как мы обе заблуждались тогда насчёт своего будущего! В нём не было почти ничего из того, что мы нафантазировали, и даже большая чёрная собака умудрилась…

Впрочем, не буду так сильно забегать вперёд. Я и без того была в тот странный вечер нисколько не умнее Катьки.

Глава 17

– Расскажи мне о нём! – Попросила Катюня, пропыхтевшись.

– О ком? – Прикинулась я шлангом.

– О Женечке, – мечтательно протянула она. – Я хочу всё-всё о нём знать!

– Набери Марченко в поисковике, и он тебе…

– …выдаст: бывший центральный полузащитник таких-то и таких-то клубов, рост сто восемьдесят два сантиметра, вес семьдесят два килограмма… был в девятьсот заплесневелом году… Мне это не интересно! – И Катенька капризно поджала губки.

– Что же тебе интересно? – Дразнила я несносную девчонку. – Личная жизнь? Набери: Евгений Марченко, личная жизнь.

– «Женат на Альбине Марченко, спортивном психологе своего клуба, пара воспитывает сына от предыдущих отношений Альбины. Евгений Марченко также имеет двух дочерей от первого брака. Фотографии, на которых ни шиша не различишь, прилагаются». Всё.

– Вот, именно, всё. Всё, что тебе нужно знать о нём!

«Чтобы понять, что тебе там ничегошеньки не светит!» – Добавила я мысленно. Могла бы сказать и вслух, но знаю по опыту, что это бесполезно.

– Не-е-е-т! – Настырничала Катька. – Расскажи мне о нём всё-всё-всё! Вот, прямо всё, что знаешь! Вы же с ним большие друзья… Вы, ведь, вместе выросли?

Я расхохоталась.

– Знаешь, Катя, я никак не могла вырасти вместе с Евгением Александровичем. Хотя бы потому, что он на десять лет старше!

– Ой, да… Извини!

Кате почему-то кажется, что я всегда расстраиваюсь, когда мне напоминают о возрасте. Нет, не всегда. Только в те моменты, когда задумываюсь о будущем. В ближайший час я с Катиной подачи крепко увязла в прошлом.

Я, конечно, не росла вместе с Женькой. В детстве я пересекалась с его первой женой Татьяной. Мир праху её. Она повесилась в начале этого года, когда попытка отравить горячо любимого и яро ненавидимого бывшего мужа сорвалась, а её саму заключили под стражу. Татьяне было тридцать семь. Две их с Женькой дочки-подростка остались без матери. Девочки пожелали жить у родителей Татьяны, чем очень огорчили своего отца. Всё это – не до конца затянувшиеся раны. Мой друг ещё долго будет говорить о них с болью.

Смерть Татьяны оказалась большой потерей и для науки. Остались незавершёнными важнейшие исследования и докторская диссертация. Сказать по правде, я до сих пор в ауте от того, что произошло.

Кажется, Татьяне было лет пятнадцать, когда она утешала меня, семилетнюю соплю, притулившуюся в коридорной нише хореографического училища. Сама она стать балериной не планировала, но родители на всякий случай с малолетства водили её в танцевальную студию при нашем училище. Это же так мило – девочка танцует балет!

У Таньки были все данные, чтобы стать, если не примой, то корифейкой-то уж точно, но в старших классах Химия прочно забрала её в плен. Танюша буквально бредила разными веществами и составами.

Я не знаю, почему Татьяна обращала на меня внимание. Она росла холодноватой и замкнутой девочкой. Видимо, я притягивала её тем, что была примерно такой же, только ещё и злой. Последнего Татьяна не замечала во мне, ибо мне не из-за чего было на неё сердиться. После того случая с утиранием соплей она регулярно одаривала меня ирисками, приносимыми из дома, и спрашивала, как дела, и не надо ли меня от кого-нибудь защитить.

Наивная домашняя девочка! Не понимала, что, если кого и надо защищать, то скорее моих обидчиков от меня. Я мстила всегда и делала это с самого раннего ранья холодно, расчётливо и ожесточённо. Обычно я подстерегала гадёныша или мелкую гадину наедине, и никто не мог прийти ему или ей на помощь. Била жестоко и чем попало. Чтобы прочувствовал. Чтобы в следующий раз неповадно было.

Думаете это всё? Святая простота!

После я всячески подставляла свою жертву перед педагогами и товарищами по интернату. Это могло длиться месяцами.

Наконец, вишенка на торте. Я позорила обидчика. Находила компромат и вытряхивала его принародно.

Почти все, кого угораздило всерьёз меня обидеть, вышли из хореографического училища досрочно. Разумеется, без диплома. Правда, кое-кому удалось меня со временем умаслить с помощью извинений, правдоподобного поклонения моему таланту и подарков. Последние я в детстве любила больше всего на свете.

– А ты большая сучка! – Сказала мне как-то Ольга Геннадьевна, оставшись со мной один на один. Она была одной из самых злоязыких и садистки настроенных учительниц. – Я тебя раскусила сразу же.

– Зубы целы остались? – Нагло поинтересовалась я, сжавшись внутренне.

Я думала, что за моим неосторожным высказыванием последует скандал-позор-отчисление. Дело в том, что зубы Ольги Геннадьевны росли, кто в лес, кто по дрова, вдобавок, все, как один, были испорчены. Я решила уже, что мне хана, но вредная преподша в ответ только расхохоталась, без стеснения мне эти самые свои зубы демонстрируя.

– А ты мне всё больше нравишься! – Констатировала она. – Точно выйдешь в примы. Ты случайно не сирота?

– Нет, – ответила я. – С чего бы?

– Жаль, – отозвалась Ольга Геннадьевна. – Я бы тебя удочерила.

«Ага, всю жизнь мечтала!» – Подумала я насмешливо.

Ольга Геннадьевна живёт одна в четырёхкомнатной квартире на Арбате. Квартира досталась ей от родителей-профессоров. Однако я никогда не променяла бы нашу родную коммуналку с мамой, сестрой и бабушкой на такую, с позволения сказать, мать.

Теперь Ольга Геннадьевна на пенсии. Из училища её выжили за противный характер и нежелание кланяться, кому бы то ни было. Она ходит с облезлой кошёлкой по распродажам и жалуется на тяжёлую жизнь пенсионера, а я её не понимаю.

Зачем жить одной в четырёхкомнатной квартире, да ещё и в самом центре Москвы? Её жильё стоит целое состояние! Могла бы продать свою квартиру, купить маленькую двушку в тихом, приличном райончике, а на остаток – три однухи на разных отшибах на сдачу. Жила бы, припеваючи, но нет. Мы будем терять последние силы на уборку ста двадцати квадратов, а в свободное время ныть про высокие цены на коммунальные услуги и, вообще, на всё. Ещё и на митинг сходим при случае!

Впрочем, ну её в пенёк! Каждый выдуривает в меру собственных возможностей.

Танька в отличие от Ольги Геннадьевны не понимала, какая я сволочь, и жалела меня, а я гордилась этой неравной дружбой. Видела, с какой завистью на меня смотрели другие воспитанники, когда я шла проводить Танюшу до крыльца. Многие думали, что она моя сестра, настолько мы с ней были похожи.

Татьяна со своей стороны мечтала о братике или сестрёнке, а лучше обоих сразу, но родители так и не удосужились ей их подарить. Видимо, я и была для неё желанной маленькой сестричкой.

Таня окончила школу с золотой медалью и перестала посещать студию. Я тосковала, глядя серыми вечерами в высокое окно старинного здания, где в зыбкой мороси либо невесомой пыли проплывали мимо люди и машины. Мечталось, что Таня вспомнит о своей маленькой подружке и навестит как-нибудь вечерком, но нет. Судьба развела нас тогда надолго.

Мы встретились на одном культурно-спортивном мероприятии, когда мне было шестнадцать. К тому времени история моего побега из города успела порасти мхом. Я вкалывала у станка, как лошадь, и это принесло желаемые плоды: меня заметили. Заметили в кои-то веки в хорошем смысле, а не так, как замечали десять лет до этого.

– Илоночка… Илона! Ты ли это?! – Восторженно произнесла маленькая, сухонькая женщина с пучочком белокурых волос на затылке.

На её невзрачном личике красовались огромные, уродливые очки, и не было следа макияжа. Судя по растрескавшимся, шелушащимся губам, она даже гигиенической помадой не пользовалась.