Пуская мыльные пузыри

По средам всегда происходило что-то хорошее (или менее плохое, чем в остальные дни). В школе было меньше уроков – и в детстве, и на работе. По средам мама готовила курочку и любимое Любочкино печенье. Среда – хороший день.

В среду человек работающий успевает войти в режим с понедельника и еще не так сильно устает, как в пятницу. Бездельнику же просто нравится слово «среда».

Конечно, мысль, что половина каникул прошла, омрачала отдых, но Любовь Григорьевна старалась не думать о плохом.

В эту среду Любочка решила выполнить самые важные задачи на каникулы: подстричь Бубу и навестить мать. С утра Любочка позавтракала, подхватила коротконогого шпица на руки и пошла в салон «Собачий рай». Она терпеть не могла это место, как и его название, но в «Собачьем рае» работала Рита, ее давняя подруга. Они сидели за одной партой. В той школе, в которой теперь Любочка работала, в той школе, из которой, влюбившись, сбежала Рита.

Салон находился недалеко от дома, всего в двадцати минутах ходьбы. Это подкупало. Да и Рита по старой дружбе делала небольшую скидку.

Тучи нависали над городом, угрожая излить из себя дождь, но угроз своих не выполняли. Желтая вывеска «Собачий рай» моргала.

Звонок, висящий на двери, издал негромкое троекратное «дзинь», когда Любочка с Бубой зашли в салон – зашла Люба, собачка торчала у нее из-под мышки, тявкая на яркий свет и знакомый запах.

В салоне горели желтые лампы, некрасиво оттеняли оливковые диваны, которые неприятно смотрелись в окружении стен канареечного цвета.

Желтый день, желтая вывеска, желтые стены, желтые листья, шуршащие под ногами. Все было желтым в эту среду.

Со стен на входящих смотрели собачьи морды, подстриженные по последней собачьей моде, завитые, ухоженные. Обстановка в комнате ожидания была скудной. Всего два диванчика друг напротив друга, стойка с кассовым аппаратом, перегоревший торшер и горшок с чахлым растением. Самое интересное происходило за стенкой, где собак мыли, стригли, фотографировали. Там же была кладовая.

Клиентов сегодня было немного (как всегда). Лишь двое мужчин. Один стоял с задумчивым видом у горшка, силясь понять, что за несчастное растение похоронено в нем. Второй сидел на диване, согнувшись над журнальчиком. У него была остриженная «под ежик» голова, на затылке виднелись проплешины. От черных кудрей не осталось и следа.

Любочке потребовалось несколько минут, чтобы снять плащ, успокоить возбужденную Бубу, сесть с ней на диван, всмотреться хорошенько в лицо человека напротив.

– Лев Георгиевич, это вы? – спросила с сомнением она, гладя Бубу, скачущую по ее мягким коленям.

Человек с проплешинами не поднял головы от журнала, который он, к слову, не читал. Он издал звук, похожий на «угу».

– Рада вас видеть, – улыбнулась Любочка. – Простите, что сразу не узнала… – она с трудом сдержала смех. – У вас новая прическа? Вам очень идет.

Для убедительности она трижды кивнула, издав-таки на втором кивке кряхтение прорывающегося смеха.

– Благодарю.

То, что женщина не рассмеялась вслух, Лев Георгиевич оценил.

Да, стоило найти настоящего мастера. О чем он думал, когда позволил Рите подстричь себя? Ей даже пуделей не доверяли! Она стригла тех собак, которым шерсть нужно только укоротить, а не привести в конкретную затейливую форму. Для стрижки пуделей нужны фантазия и ловкие пальцы. Ни того, ни другого Рита не имела.

Любочка хотела сказать что-то еще, но не успела, стеклянная белая дверь открылась. Выбрел кокер-спаниель с неровно подреженной шерстью. За ним шествовала Рита, держа зачем-то ножницы с ярко-желтыми кольцами в поднятой руке. Пес осуждающе смотрел на хозяина, который стоял у растения. Рита, закатывая глаза, прошла к кассовому аппарату, дала сдачу с видом великомученицы.

Рита не любила свою работу и не скрывала этого. Она мечтала причесывать известных актрис, моделей в элитном салоне красоты. Однако женщина, не умея ни стричь, ни причесывать, угодила в «Собачий рай» – Ритин ад.

Ворчащий человек и его пес покинули салон, обиталище желтого. Лев Георгиевич проводил глазами спаниеля. «Как я тебя понимаю», – подумал он, почесав голову. Еще позавчера ему мешали густые кудри. И чем они ему не угодили?

Рита даже не попрощалась с уходящими. Плохие манеры ей простительны. Она была красавицей. Густые волосы коротко острижены и «небрежно» причесаны. Миловидное личико. Бесформенная кисейная блуза неприлично облегала силуэт роскошного тела, хотя и была призвана скрыть его. Вся шея Риты была увешана сиреневыми, розовыми, красными шнурками с лимонными бусинами, руки ее звенели браслетами. Все в ее облике говорило о незаурядности и эксцентричности.

– Здравствуй, Рита, – улыбнулась Любовь Григорьевна.

Она неуклюже поднялась, подошла к подруге, с которой не виделась почти полгода.

– Ты что здесь делаешь?!

Любочка растерялась. Ее смущало присутствие Льва Георгиевича.

– Ну, я… У Бубы шерсть так отросла, надо бы подстричь… И я…

– Да я не про салон, Люба! – нетерпеливо перебила Рита.

Любочка и забыла, как ей неприятны постоянные жестикуляции подруги.

– Что ты делаешь в городе? А-а, к матери приехала на каникулы? Дело хорошее. А почему меня только сейчас навестила?

«Она не заметила, что я звоню со своего домашнего телефона? – удивилась Люба. – Но она сама звонила мне раза два…»

Любовь Григорьевна опустила Бубочку на пол, та поскакала, словно маленький оживший помпон, куда-то за белую дверь, любопытно обнюхивая все вокруг.

– Ты не поняла, Рита, – сказала чуть слышно Люба, поправляя прическу. – Я не уезжала. Совсем. Прости, что не сказала раньше и не навещала. Работа, сама понимаешь…

– Что-о-о?! – протянула Рита, как это делают невоспитанные люди. – Почему?! Разве тебе не предложили место в той заумной гимназии?

Любочка несчастно вздохнула. Она не хотела говорить о гимназии в присутствии Льва Георгиевича.

– Предложили, но я отказалась, – сказала Любочка, разглядывая туфли. – Не хотела маму оставлять одну, – она печально взглянула на Льва Георгиевича.

Разумеется, она осталась не ради матери. Та, узнав об отказе, очень расстроилась, даже разозлилась и дала первый в жизни подзатыльник дочери. Такой шанс!

– Да и к переезду я не готова, – кашлянула Люба. – Может, в следующем году. Директор обещал, что будет ждать меня. Я подружилась с его нелюдимой женой, так что меня готовы принять, как только я буду готова, даже посередине года.

– Ну, хоть так. Может, еще одумаешься.

Минута молчания по опущенной возможности работать в престижном учебном заведении из-за невзаимной любви к бесчувственному человеку была прервана бесцеремонной, равнодушной к чужим переживаниям Ритой.

– А я тебя и не заметила! – пропела она голосом блудницы. – Почему ты не сказал, что придешь, м? Решил подкрасться ко мне со спины, мой тигр?

И она, такая легкая, прыгнула на Льва Георгиевича. Рита сидела на его коленях и, сама того не понимая, втаптывала в грязь мечты подруги.

Любочку спасла Бубочка. Она опрокинула что-то за стеклянной дверью, залаяла.

– Подстриги мою собаку, будь любезна, – бесстрастно сказала Люба, садясь на прежнее место.

Рита даже не заметила перемены в ее голосе. Она поцеловала Льва Георгиевича, впервые в жизни испытывающего такой стыд. Рита вспорхнула, зацокала во вторую комнату салона, захлопнула за собой дверь. Послышался писк Бубы.

Да, Рита всегда была красивее Любы. Да, у нее было много друзей и поклонников. Да, Рита отняла последнюю радость Любочки – любовь и малейшую надежду на взаимность. Да, у Любочки были поводы разрыдаться на месте, возненавидеть Риту, бросить злое слово Льву Георгиевичу, собрать вещи и уехать навсегда из города.

– Знаете, я и предположить не могла, что вы и Рита… – Люба, к своему удивлению, говорила спокойно, голос не дрожал, не выдавал волнения. – Рита не раз говорила мне о своей новой пассии. И теперь, зная, что это вы, забавно вспоминать некоторые ее слова… И как я не догадалась, не понимаю… Мне это и в голову не приходило! Я совсем по-другому представляла вашу возможную… кхм, спутницу. Не то чтобы я думала об этом, но…

– Да, я понимаю.

По карнизу застучали капли дождя. Серый мир мок. В «Собачьем рае» было сухо и желто. До ушей Любочки доносилось тявканье. Буба не любила стричься, иногда даже пыталась кусаться. Сегодня при мысли о Ритиной крови – хотя бы тонкой струйке из пальца – Любочка улыбнулась.