Дорога в декабре (сборник)

Я несу ее как лекарство больному. Присев на корточки рядом с Кизей, с нежностью смотрю, как он пьет, клацая зубами о кружку. Тут же подаю ему лепесток лука и бутерброд с безглазой рыбинкой.

Вернувшись к столу, пью сам как воду.

Пацаны пригубляют по очереди.

– Ну, когда за нами приедут? – ругается кто-то, ни от кого не ожидая ответа.

Кто-то, бродя по «почивальне», закуривает. И тут же в «почивальню» бьет снайпер – пуля, чмокнув, входит в стену.

Закуривший поднимает с пола сигарету, которую, чертыхнувшись, выронил.

– Курить в коридор, – говорит Столяр. – И жратву разнесите пацанам.

На улице совсем стемнело. Стрельба то в одной, то в другой стороне города учащается, не стихает. Иногда одиночными или короткими очередями бьют по школе.

Курим, осыпается пепел, сшибаемый корявыми, не разгибающимися после долгих трудов указательными пальцами… Иногда кто-то появляется в темных коридорах, бредет. Узнать, кто это, можно только с нескольких шагов.

«Сейчас влезет в школу какая тварь, разве углядишь… Самоубийца, весь надинамиченный…»

«А я ведь человека убил», – думаю устало и не знаю, что дальше надо думать.

«Человека убил», – повторяю я, словно вслушиваясь в эхо, но эха не слышу.

– Егор, часы есть? Будешь до трех дежурным. Обходи посты, чтоб никто, как вчера… После трех тебя сменят, – это говорит Столяр.

Киваю.

Сижу на корточках, медленно докуриваю. Понимаю, что Столяр не видит, как я кивнул, но говорить лень.

«Даша».

«Где-то есть Даша».

«…есть Даша?»

Рядом сидит Скворец. Спросить у него?

Неприязненно морщусь, не понимая, откуда она взялась – неприязнь, что она, к чему, зачем…

Скворец не шевелится.

За сутки я так привык к тому, что он рядом. Мы даже не разговариваем, иногда касаемся плечами, иногда переглядываемся. Он так молчит хорошо, и я точно знаю, что он всегда на моей стороне, когда я кричу на кого-то, прошу парней о чем-то. И когда молчу, он тоже на моей стороне. Или я на его? Почему я все время о себе думаю? Нет, все-таки он на моей…

Разносим пацанам банки с консервами.

Прислушиваемся к пальбе.

Пацаны жадно глотают пахучую массу – говядину или рыбу.

Опять хочется есть.

Мы идем со Скворцом вниз, к Хасану: может, хоть там накормят?

Слышен говор внизу.

– О! Егорушка! Родной! – Столяр, заметно поддатый, встречает меня радостно: – Ну как?

Я не знаю, о чем именно он спрашивает, но тоже улыбаюсь. Лиц друг друга мы почти не видим, но улыбки слышны в голосах.

– Всё хорошо. Загадили только всю школу. Может, место какое определим?

Столяр не отвечает, наливает мне в кружку дурнотно пахнущей горилки – он принес еще один пластиковый пузырь.

Пью, передаю Сане.

Тот, захлебнувшись, кашляет.

– Ну-у… – гудят пацаны разочарованно, каждый считает своим долгом ударить его по спине. Плохиш дает оплеуху. Саня отмахивается от него недовольно.

– А чего? Всем можно тебя бить, а мне нет? – смеется Плохиш.

Появляется откуда-то тушенка, ее держит на широкой ладони Вася. Заедаем.

Что-то говорим о происходящем, много материмся, кажется, что только материмся, изредка вставляя глаголы или существительные, обозначающие движение, виды оружия, калибры. На каждую «Муху», на каждого «Шмеля», летевших в наши бойницы, раскурочивших школу, приходятся россыпи дурной, взвинченной, крепкой, как пот, матерщины.

Поминаем пацанов, снова материмся…

Немного, почти истерично, смеемся, вспоминая, как гранаты, что бросали чичи, бились о сетку и летели вниз.

– Мы, пусть пацаны меня простят, хорошо еще отделались, бля буду! – говорит захмелевший Плохиш. – По уму, нас всех тут должны были уже положить…

Столяр выспрашивает у Хасана, куда можно отсюда уйти через овраг. Все замолкают. Хасан подолгу молчит, не отвечая. Он часто так делает: ему зададут вопрос, он паузу тянет – усиливает значимость ответа. Сейчас все ждут его слов с нетерпением. Но он, похоже, искренне затрудняется.

– Я всё здесь знаю. Но я не знаю одного – где… боевики. Куда идти? К ГУОШу? Или в сторону Черноречья? В заводской район? К Сунже? Везде можно нарваться. Причем на своих.

Все молчат.

Где-то в стороне заводской комендатуры слышна серьезная перестрелка.

Школа тиха. Раздается бульканье горилки. Повторяем – по кругу. Говорим что-то несущественное…

Идем дальше по школе. Чувствую себя бодрее. Водка – славная отрава.

Никто не спит. Все надеются, что утром за нами приедут.

Монах хмур. Он вглядывается в темь за окном, стоя у бойницы. Я встаю рядом с ним и долго молчу. Отстранившись от бойницы, закуриваю, пряча сигарету в ладонях. Табак вновь обрел вкус.

– Сереж, а правда, Бог есть? – спрашиваю.