Кайкен

Он уже собирался сесть, когда его лицевые мышцы напряглись и исказились в беззвучном крике. На лбу выступила испарина. Чувствуя, как свело мускулы, он запаниковал по-настоящему. Бросив папку, с трудом обогнул стол и добрался до смежной с кабинетом ванной. Нашел в шкафчике над раковиной ампулу андротардила, сорвал упаковку со шприца, набрал препарат. Двести миллиграммов – немыслимая доза: позавчера он уже ввел себе столько же. Пальцы дрожали. Предвкушение наслаждения раздирало низ живота. Этот чудовищный ненасытный голод…

Он воткнул иголку в сгиб локтя и надавил на поршень. Ощутил ожог, затем его захлестнуло наслаждение… Волна расходилась по телу. Его горючее. Его Жизненный Сок…

Он зажмурился, от облегчения согнувшись пополам. Перед глазами замелькали сцены его собственного проклятия, но в смягченном, почти безболезненном виде. Годы отрочества, проведенные в больницах. Анализы крови и мочи. Бесконечные инъекции тестостерона. Отрава превращала его в силача и безумца, в самца и божество… Гормоны изнасиловали его организм и постепенно заменили кровь.

С самого начала врачи предостерегали: во что бы то ни стало надо соблюдать дозировки. В тренажерных залах некоторые злоупотребляли андрогенами; кто-то от этого умер, другие превратились в импотентов.

И что с того? Он мертвец и импотент от рождения.

Он соскользнул на пол, чувствуя приход второй волны. После тепла нахлынула сила, вдруг захотелось поднимать гантели, бить морды.

В перерыве между двумя приходами он открыл холодную воду в душе и, не раздеваясь, опустился на корточки под струей.

Так он и сидел под душем, ожидая, когда ледяной поток уймет его жар. Толчками утекали нескончаемые минуты. Наконец он разделся, не выходя из-под душа. И по сей день, когда он снимал одежду, ему чудилось, что он срывает с себя бинты. Вытерся, взял из шкафа белый махровый халат, набросил его и вернулся в кабинет.

Опустил шторы, включил горелку, зажег палочки благовоний, которые, как ему показалось, мгновенно очистили воздух. Дым поглощал злокачественные клетки, которые здесь витали, агрессивные молекулы, пытавшиеся расколоть его, разодрать, чтобы превратить в мужчину или в женщину, нарушив его целостность, его интимность…

Он снова сел за стол, двигаясь нарочито медленно. Ему хотелось быть Провидцем собственной судьбы, служителем своего культа. Он открыл папку и перелистал кипу ксерокопий. Вот оно…

Ему пришлось дождаться совершеннолетия, чтобы получить доступ к своей медицинской карте. Это был шок, но шок спасительный.

Точность научных терминов обернулась для него благом. Ему, выросшему в неуверенности, нравились названия, словно вышедшие прямиком из специальной энциклопедии. Они стали для него латами, панцирем, дали ему основу, идентичность. Его регалии.

В 1971 году у него диагностировали крипторхизм. В 1974-м сделали пластику половых органов. В 1984-м установили женский кариотип. В 1985-м – новая пластическая операция. В 1986-м начали проводить андрогенотерапию. Ему посвящались научные статьи. Он стал классическим случаем. «Истинный гермафродит». «Интерсексуал». Случай Ovotesticular Disorder of Sexual Development[17 - Овотестикулярное нарушение формирования пола (англ.).]. Сам он считал себя гибридным существом. Ему нравился этот термин из-за созвучия с Гебридскими островами на западе Шотландии, а еще больше – с Новыми Гебридами в юго-западной части Тихого океана. Он воспринимал себя как обитателя неизвестного материка или «жителя Средиземья», памятуя о «Властелине колец».

Он закрыл папку и перешел к другим бумагам: полицейские протоколы, вырезки из газет… Продолжение лежало не в области медицины, а относилось к хронике происшествий.

1988-й. В маленьком баре в Сен-Жели-дю-Фес, неподалеку от Монпелье, пьяница обозвал его то ли «педиком», то ли «гомиком», точно он уже и не помнит. Он бросился на обидчика и расколол бутылку о его рожу. Его сумели оттащить, только когда он разбитой бутылкой пытался выколоть тому второй глаз.

В психиатрической больнице Коломбьер в Монпелье он усвоил несколько истин. Первая – ему пора притормозить с инъекциями стероидов. Вторая – его мутация не была полной. Он выбрил голову, вылепил свое тело, изменил голос. От тестостеронов пальцы стали толще, а челюсти тяжелее, но женщина так и засела у него внутри, на заднем плане. Даже пьянчужка сумел ее разглядеть. И третья истина – ему нравится насилие. Это единственный импульс, который его умиротворяет.

Он понимает, что в этом враждебном мире ему придется изворачиваться, обманывать, скрывать свои желания. И научиться извлекать выгоду из своего уродства. Впрочем, ему стоит лишь показать медкарту, чтобы окружающие смягчились. Судья проявляет снисходительность, санитары и врачи – отзывчивость.

Чтобы там ни говорили, а жалость к монстрам существует.

Выйдя из психушки, он оказался в тупике. Сдавать бакалаврские экзамены он не собирался – не намерен был тухнуть в офисе. И техническое образование ему ни к чему: он не хочет становиться рабом.

Его новый наставник прослышал, что ему нет равных в починке мопедов и прокачке старых колымаг, и сумел уговорить хозяина гаража в окрестностях Сомьера взять его на испытательный срок. Житель Средиземья раскрывается под капотами купе и универсалов. Он чинит механизмы и заодно отлаживает свой собственный. Ему нравится разбирать и снова собирать приборы, понимать, как они работают, чувствовать под руками мощь моторов, вибрацию клапанов. Вот она, его математика. Нейтральная территория, раскаленная и холодная, где можно потеряться и забыться.

На самом деле его мании никуда не исчезли, но он орудует под прикрытием.

И все работает как мотор – вот самое подходящее слово.

1989-й. С ним досрочно заключают трудовой договор, как с совершеннолетним. Но жить в общежитии трудовой молодежи он отказывается, предпочитает ночевать в гараже, рядом с двигателями, среди запахов смазки и бензина. Он посещает вечерние курсы. Ему преподают основы техники. Он подбирает для себя подходящую периодичность инъекций андрогенов. Приятная новость: по случаю амнистии 1988 года в связи с переизбранием Франсуа Миттерана на второй срок ему списывают прошлые грехи.

1991-й. Переход на другое место. Его нанимает стареющий хозяин гаража на юге, в Безье. Здесь он творит чудеса. Он умеет не только наводить лоск на машины, но и разговаривать с клиентами. Через два года хозяин отходит от дел, предложив ему выкупить предприятие на исключительных условиях. Ему двадцать два года. Его тяга к автомобилям не ослабевает: он ремонтирует, реставрирует. Выплачивает долг бывшему владельцу. В его жизни нет ни женщины, ни мужчины – только металл и мощь моторов. Теперь он носит красную бандану, темные очки и рабочий комбинезон, скрывающий его накачанные мышцы. По иронии судьбы через его гараж проходят самые отъявленные местные мачо. Страстные любители тачек, не видящие дальше кончика собственного члена и воображающие, что женщины не достойны пачкать кожу их салонов.

Время от времени он поддается своим бесам. Никто этого не знает, не чувствует. Ему самому удается убедить себя, что этих ночных вылазок не существует.

1997-й. Ему предлагают управлять концессией в Монпелье от лица немецких производителей. Бандана забыта. Он проводит ревизию своего гардероба. Черный костюм от Армани, ботинки «Уэстон», рубашки от Пола Смита с твердым воротничком. Он столько работал над своим голосом, осанкой, жестами, что его не пугает новая мутация.

Ему двадцать шесть. Он сделал образцовую головокружительную карьеру. Теперь он живет в просторной квартире в центре квартала Экюссон. Клиенты приглашают его на ужин, он вхож в высшее общество Монпелье. Жизнь улыбается ему, но только не он сам.

В глубине его сумрака так ничего и не наладилось. Каждый вечер он надевает женскую одежду. По ночам ему случается, переодевшись медсестрой, посещать местные больницы и клиники. Иногда он переходит к действию. Газетные заметки, проходящие через его руки, подтверждают: кошмары вполне реальны.

Житель Средиземья постоянно раскален. Его жизнь чиста, так же стерильна, как скальпель, обработанный в автоклаве. Отточенное лезвие без единого пятнышка, чтобы лучше увечить…

1999-й. Он продает свое имущество и кредиты и отправляется покорять Америку. Техас, Юта, Колорадо, Аризона. Он возвращается к рабочему комбинезону и двигателям, он свободен и счастлив. Ему хорошо в этой стране, открытой эмигрантам, даже если они, подобно ему, выходцы из немыслимого мира.

Но в нем рядом с сердцем по-прежнему пылает огонь. Вырезки из газет, теперь уже на английском, сообщают о его подвигах на американских просторах. Два пола, которые сталкиваются в глубине его души, подобны двум соприкасающимся стальным дискам, вращающимся со скоростью десять тысяч оборотов в минуту. Он способен раскрыться лишь в горении. Его судьба – пылающий костер.

2001-й. Механик возвращается во Францию. И не куда-нибудь, а в Девяносто третий департамент. Ностальгия по городам его детства? Такие чувства ему неведомы. Зато знакомы другие: жажда разрушения, жажда крови… Со времен жизни на юге Франции у него остались немалые сбережения. Его послужной список обогатился двумя годами в Штатах и глубокими познаниями в самых передовых технологиях. Он покупает автосалон в Сен-Дени и основывает свою первую торговую марку «Альфьери».

Ему тридцать. Блудный сын вернулся. Пришло время свести счеты.

Подняв глаза, он понял, что прошло уже два часа. Его потные пальцы покрылись чернилами. Строчки расплываются перед глазами. Он чувствует себя умиротворенным. Воспоминание о пройденном пути, как всегда, принесло ему надежду и поддержку. Вот так он достиг высшей ступени – той, на которой обрел ключ к своей судьбе.

Это путь Феникса.

30

Наоко всегда знала, как страшно разделять жизнь полицейского, соприкасаться с миром насилия и порока. Но за десять лет ничего серьезного так и не случилось. И только теперь, как раз тогда, когда они собрались расходиться, произошла так напугавшая ее катастрофа. Французы называют это «иронией судьбы».

Она сидела на одной из скамей на набережной канала Урк у Порт-де-ла-Виллет. Проглянуло солнце, но и оно казалось ослабевшим после болезни, едва вылупившимся из зимней скорлупы. Она ждала Сандрину, чтобы вместе перекусить. Ее подруга очень добра, если до сих пор соглашается ее выслушивать. Но с кем еще ей поговорить? За всю ночь Наоко ни разу не сомкнула глаз. Одна во всем доме, охраняемая двумя полицейскими, дожидалась рассвета, заточенная в своей комнате, не в силах изгнать из памяти мерзкое видение: освежеванная тушка в холодильнике. Что это значит? Чья это месть?

Пассан, как обычно, ничего ей не объяснил. Хотя, быть может, он и сам не понимает, что происходит. Она прокрутила тысячи сценариев. Крупный наркоторговец, только что вышедший из тюрьмы, умертвил обезьянку инъекциями героина и засунул в холодильник, угрожая им убийством. Серийный убийца, сумасшедший чучельник прокрался в их дом, намереваясь набить чучела из нее и детей. Или лишенный лицензии врач, убивавший женщин, делая им безумные пластические операции, вернулся, чтобы изуродовать ее…

Набережные вокруг были безлюдны. Чернела вода в канале. По временам мимо пробегали джоггеры, гонясь за мечтой о вечной молодости – отчаянной мечтой, которой никогда не достичь. Вдали купол кинотеатра «Жеод» сверкал, будто чудовищный граненый шар. Городок науки и техники заслонял небо, подобно святилищу, скрывающему тайну.

Все это напомнило ей ранние работы Джорджо де Кирико, потрясшие ее, еще когда она вместе с родителями осматривала нью-йоркские музеи. В путеводителе она прочла, что художник передавал одиночество человека, загадку сновидений, метафизику небытия… И ничего не поняла. У нее на родине одиночества не существует. В Токио или в Осаке трудно найти пустынную улицу, разве что наутро после Нового года. Да и духи всегда рядом. Наоко не была ни синтоисткой, ни буддисткой, но не сомневалась, что мир населяют невидимые силы. Божества, ткущие высшую канву реальности и наполняющие Вселенную смыслом.

Даже на солнце Наоко трясло от холода. Ее преследовало видение мертвых глаз, мелких зубок, ощерившихся сквозь темную плоть. Эта картина словно отпечаталась у нее на сетчатке, и теперь кошмар заслонял все, на что она ни смотрела.

По правде говоря, удивляться тут нечему. Она заслужила эту кару. Украла счастье, на которое не имела права. Ее предупреждал отец: брак с гайдзином ненормален. Мать тоже предостерегала, хоть и по другим причинам: этот союз противен ее естеству. И когда семейная жизнь дала трещину, Наоко едва ли не испытала облегчение. Наконец пришло время расплаты, которой она ждала. Чужое добро впрок нейдет…

– Привет!

Сандрина шла ей навстречу, нервно помахивая рукой. Одевается она чем дальше, тем хуже: в индийской тунике, джинсы великоваты, коротковаты и слишком сильно подогнуты. Избыток косметики только подчеркивает мертвенную бледность лица, жесткие пряди придавлены соломенной шляпой, цветок за ухом… Неуместная эксцентричность, над которой наверняка потешаются ее ученики. Сандрина косила под хиппи, но получалось просто пугало.

Наоко поднялась со скамьи. Подруга дважды чмокнула ее в каждую щеку. Этого японка не выносила. От Сандрины разило потом и мускусом. Все ее движения были неловкими, резкими, почти пугающими. Как ни странно, Наоко это даже успокаивало. Чудаковатая подруга была ее ангелом-хранителем.

С утра Наоко звонила ей трижды: сначала хотела убедиться, что дети хорошо спали, потом проверить, что они благополучно добрались до школы, и наконец, чтобы предложить это «кризисное» свидание.

– Круто, что ты смогла сюда подъехать, – сказала Сандрина, поправляя шляпку.

– Издеваешься? Тебе спасибо, что тратишь на меня столько времени.

Подруга улыбнулась, будто пожарный, возникший из пламени. «Не благодарите, это моя работа».