Кот по кличке Мяу. Том II

Кот по кличке Мяу. Том II
Жан Висар

Проницательный читатель, посмотрев на обложку, наверняка подумает: опять какая-то модная фантастическая жуть. Одно красное и черное! Да еще и кот с тяжелым взглядом.Никогда не судите людей по одежке, а книжку по обложке. Ни о какой фантастике в этой книжке и в помине нет. Все только про реальную жизнь. Мою жизнь. Да и не только про мою, но и про моих родных, моих друзей и знакомых и даже про разных зверей. И про людей, и про кошек, и про собак, и про медведей и даже про дельфинов… Книга содержит нецензурную брань.

Кот по кличке Мяу

Том II

Жан Висар

© Жан Висар, 2019

ISBN 978-5-4493-8316-7 (т. 2)

ISBN 978-5-4493-8310-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие ко второй книге

Если помните все у нас в первом томе начиналось с фотографии молодого повесы в цилиндре, и 1965 г. Потом через 37 лет он седой с флагом и уже в Америке. Это уже 2002 год. А сейчас на титульном листе этой книги стоит уже цифра 2018. Еще 16 лет. И что мы видим? К чему все вышеописанное и нижепредставленное привело? А вот к чему – на картинку посмотри и увидишь! Сколько генофонда с тех пор понаделалось. А как дошел я до жизни такой, как раз, уже в этой, второй книге и представлено.

ГЕНОФОНД

Квартирный вопрос

Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.

Очень возможно, что Айсидора Дункан так и делает. Может быть она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть. Но я не Айсидора Дункан!! – вдруг рявкнул он, и багровость его стала желтой. – Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной!

    Профессор Преображенский.

Начало этой второй моей жизни совпало с решения извечного, стоящего тогда перед каждым, великого и ужасного квартирного вопроса. Вопрос этот во все времена был у нас на Руси животрепещущим, особенно в Москве. А заострился он и я бы даже сказал – вызывающе встал, превратившись из знака вопросительного, коим он имел место быть в эпоху уже загнивающей буржуазной монархии, в знак восклицательный, – сразу же вслед за исторической победой пролетариата, над этой самой зажравшейся буржуазией. Как вы знаете, эта победа началась с самозахвата Зимнего дворца, а закончилась уплотнением жилплощади всех остальных побежденных, несвежими, но радостными толпами бомжей-победителей, которым поначалу нравилось жить кучно – веселыми и склочными коммунами. Вот так у нас на Руси, причем как всегда – впервые в мире, и появились эти коммунальные квартиры.

Позднее этот процесс и вовсе был отшлифован и оптимизирован. Хлопотное уплотнение просто заменили на отправку бывших жильцов в места не столь отдаленные, а сами отправляющие тут же и въезжали на место отправленных. Потом этих сменяла следующая волна отправляющих и так далее. За счет такого естественного и непрерывного круговорота жильцов в основном и решалась проблема народорасселения.

Но чтобы быть объективным спешу добавить, что, как нас убеждали еще в школе, эта проблема, существовала в Москве и до революции, еще при царизме, а к освобожденным трудящимся перешла лишь как его тлетворное наследие. С тонкими намеками на эти ужасы коммунальной жизни при царском режиме вы наверняка встречались с детства на уроках истории и литературы.

Помните все эти школьные ссылки на то, что «несчастный такой-то (можете смело вставить фамилию любого школьного писателя, ученого, и даже революционэра) прозябал и ютился там (при царизме) в пяти малюсеньких темных комнатушках небольшого особнячка». Эти скупые и грустные библиографические факты из жизни великих людей как-то всегда меня настораживали. Сомневался я. Что же это за комнатушки такие, в которых этот несчастный (писатель, ученый и даже революционэр) прозябал и ютился? Что, такими же малюсенькими, как и сейчас? Не больше пяти с половиной квадратных метров? А, если больше, то как же он умудрился тогда оформить их все на себя одного – целых пять штук, если, конечно, не был кандидатом наук или заслуженным изобретателем? Ведь для всех остальных групп населения норма известная – 5,5 кв. м. на одну душу. Ответов на эти простые вопросы в учебниках не было, а задавать такие вопросы старшим товарищам я как-то не решался. Могли и врезать…

Но это ладно – не будем придираться. Бог с ними – с метрами. Может быть там, при царизме и нормы то совсем другие были, в каких ни будь там ихних квадратных аршинах или вершках. Бог весть…

Другое подозрительно. Ведь тогда таких клетушек вроде и не существовало вовсе, не строили даже и для прислуги. И подтверждение тому лепнина на потолке любой комнаты в коммуналке, любого московского дома дореволюционной постройки. Посмотришь на потолок и сразу видно, что «просторная, светлая комната в малонаселенной квартире», – так тогда писали в объявлениях на обмен, – есть на самом деле лишь малая часть когда-то огромной (по нашим меркам), а на самом деле небольшой (по ихним – дореволюционным понятиям) комнаты, впоследствии перегороженной картонными стенами и превращенной в сложный лабиринт шумного и склочного коммунального улья, состоящего из бесчисленных сот-клетушек.

С учетом всего этого тут же возникает другая, еще более крамольная мысль: а ютился ли он (революционэр этот) вообще! Может наоборот – жил себе в этом «небольшом особнячке» вольготно и в свое удовольствие и пользовался его помещениями в соответствии с их уже забытыми названиями. В спальне, скажем, спал, в столовой столовался, в гостиной принимал гостей, в рабочем кабинете работал, а в секретном подвале, в свободное от работы время, еще и листовки печатал?

Да, уж… Фантастика какая-то получается. Такой жилищный простор в наше время и представить то себе сложно. Поэтому давайте все-таки будем считать, что он там ютился. Так для нас просто приятнее.

Единственное, что можно было тогда сказать, причем даже смело и открыто, даже и на собрании, так это то, что характер квартирного вопроса в дореволюционной России (если он там был) в корне отличается от такового в наши дни. В восьмидесятые же годы этих самых наших дней он превратился из вопроса приватного в проблему всехобъемлющую. Причем именно «всех», потому что все без исключения граждане делились тогда на две категории.

Первые – были очередниками какой-то мифической очереди, которая даже по самым скромным подсчетам могла дойти до вновь вставших в ее хвост через столько лет, сколько прожить в таком ждущем коммунальном режиме просто невозможно. Невозможно даже по соображениям чисто биологическим. В смысле – ну, не живут столько! В этой очереди стояла (самое смешное – стоит еще и по сей день) самая инертная и несчастная, можно сказать, обреченная половина населения.

Именно поэтому вторая, – более активная и шустрая, в эту очередь не стремилась, а, не обременяя партию и правительство решением своего квартирного вопроса, занималась им самолично. Кто как может.

В большинстве своем эта вторая половина весь свой досуг отдавала увлекательнейшему из занятий, которым человечество тешит себя вот уже многие тысячелетия – натуральному обмену.

Представляете? Ты мне – я тебе! А? Из рук в руки! И кто из нас – кого? А интересно то как! Или ты – или тебя! Захватывает не хуже секса. Многие только ради интереса этим и занимались. А поскольку у большинства за душой не было ничего кроме жилплощади, то она и являлась тогда основным предметом мены. Одна часть населения меняла то, что у нее есть, на почти точно такое же, что есть у другой его же части. Хотя такого уж особенного ни у той, ни у другой – не было ничего. А у большинства и вообще имелось лишь нечто. Какая ни будь заклопленная десятиметровка в ужасной перенаселенной коммуналке. Но, как говориться, надежда умирает последней. И несчастный обладатель этого нечто тоже яростно бросался в бой, в эту кучу меняющихся. Ведь чем черт не шутит, а вдруг как-то подфартит и можно будет выгадать дополнительный метр – другой?

Государство на всю эту мышиную возню смотрело свысока, потому что вся жилплощадь и так принадлежала только ему, ибо была всенародной, а уж как там этот самый народ ее перетасует – ему, государству, было до фени. У него самого с этим вопросом во все времена все было всегда в порядке. Поэтому указание сверху было простое – не препятствовать. Как говориться, чем бы дитя ни тешилось – лишь бы не бузило. Пущай их меняются, накопившийся пар спущают…

Так что вся эта чудовищная квартирная арифметика, воспетая в двадцатые годы еще Булгаковым, когда от перемены мест слагаемых жилплощадей откуда-то набегала большая, чем изначально сумма квадратных метров, привлекала в свои ряды все новых и новых энтузиастов и приобрела к восьмидесятым поистине маниакальный размах.

Разворотистые граждане шли к этому различными путями. Путем фиктивной женитьбы и съезда, с последующим разъездом и разводом, но в бо`льшие, и, наоборот, путем развода и последующего разъезда, с клятвенным обещанием снова сочетаться браком и опять съехаться вместе, но уже на большую площадь. Меняли: несколько комнат в коммуналках на одну, но отдельную квартиру. Отдельные – на комнаты. Или – но этим занимались только асы, матерые обменные жучилы – путем составления «цепочек» из множества меняющихся, в результате чего каким-то непостижимым образом улучшали свои жилищные условия все участники этого процесса, да еще и получался дополнительный денежный навар и для самого организатора сей хитроумной перетасовки.

1к+1к на 2кв, 3кв на 1кв+2кв, 2кв на 1к +1кв… Такое кваканье тогда слышалось и по телефону, и у обменных бюро, из разговоров в метро, и с метелочек-объявлений на фонарных столбах – отовсюду. Как будто какой-то невидимый, но глумливо улыбающийся от предвкушения, массовик-затейник вдруг звонко выкрикнул в экстазе: «Меняются все!!!». И эти «все» с гиканьем дикарей бросились в общую кучу, вонзая друг в друга локти и оттаптывая, друг другу ноги, чтобы не опоздать к этому всеобщему переделу и не упустить свой шанс. Вперед, ребята! – Меняются все! Ужас что тогда творилось! Вот и меня жизнь прижала, и мне тоже пришлось включиться и активно участвовать в этой популярной в то время народной забаве.

Дело в том, что первый путь – пожизненная очередь, был для меня заказан не только в смысле его бессмысленности (не доживу), но и потому, что я не мог даже надеяться на то, что меня в эту очередь, когда ни будь поставят. По тогдашним нормам в нашей 32-х метровой квартире на Таганке должно было проживать шесть человек – это как минимум, а нас там было всего трое. Поэтому у меня, как собственно почти у всех, оставался только второй путь – обмен.

И я вступил в него….

Клиент почти не виден

– …и остановился Русский витязь на перепутье – думу думает: «Направо пойдешь, – смерть найдешь, налево пойдешь – коня потеряешь…».

– Бабуль, а что он прямо то не идет?

– Ну, что ты деточка! Наш Русский витязь прямо не ходит…

    вечерняя сказка

Банный проезд, расположенный рядом с проспектом Мира и названный так потому, что там испокон веков москвичи парились в банях, знала тогда вся Москва. И не по тому, что эти москвичи все такие уж чистюли. Нет – они тоже бывают разные. Знали это место потому, что там находилась центральная контора городского бюро обмена.

И я начал этот мой тернистый обменный путь, как и все начинающие – с него, с Банного…

Изготовив необходимый для посещения этой квартирной толкучки обязательный антураж – две картонки, соединенные между собой веревочками, которые одевались через голову таким образом, чтобы и спереди и сзади можно было прочитать соответствующее заклинание: Сверху большими буквами – «РАЗЪЕЗД», а ниже помельче – « 2-кв, 20+12, разд., 5 эт. 8 эт. кирп., с/у разд., м. Таганская рядом. На: 1кв.+1кв. равноц. Возможны варианты», я полный радужных надежд отправился на Банный.

Меня поразило количество людей кишащих в этом клубящемся муравейнике, похожем одновременно и на концлагерь, и на невольничий рынок – на первый, потому что все его участники имели на груди и на спине таблички с текстом, а на второй, потому что со стороны казалось, что участники этого массового мероприятия внимательно рассматривают не столько таинственные знаки на табличках, сколько их носителя, как будто он сам выставлен здесь на продажу. Путаясь от смущения в изготовленной мною сбруе, я, наконец, взнуздал сам себя, натянул свои таблички себе на шею и, радостно цокая копытцами, вступил вместе со всеми в этот загадочный обменный процесс…

Вы, конечно, уже догадались, что предпринятые мною действия были просто жалкой потугой, на настоящий профессиональный подход к этой непростой проблеме. Спустя многие месяцы я сам с саркастической улыбкой профессионала вспоминал эти мои первые наивные шаги к заветной цели.

Со временем я понял, что счастливые варианты надо искать совсем не здесь. Да и вообще – не надо искать их самому. Нужно, чтобы искали тебя. Дойдя до этого этапа, я оказался уже в другой толкучке, вернее тоже очереди. Очереди на подачу объявления в «Бюллетень по обмену жилплощади». Попасть в него была тоже непросто. Очередь для этого нужно было занимать рано утром, даже ночью, а еще лучше, чтобы уж наверняка – с вечера. Это находилось где-то в районе метро ул. 1905 года.

Приезжаешь поздно вечером, на одной из последних электричек метро и оказываешься одним из первых, самых упорных, – из тех, которые составляют списки жаждущих попасть в «Бюллетень», организуют ночные и утренние переклички несчастных записавшихся, и кукуют там и стерегут свою очередь всю ночь и все утро вплоть до открытия заветного окошка, где, наконец, и исчезает любовно составленная и выверенная до последней запятой бумажка с твоим объявлением. Потом ты ждешь недели три, а то и месяц, когда оно появится в очередном «Бюллетене» и начнутся долгожданные звонки.

И этот этап был мною мужественно пройден, но желаемого результата тоже не дал. Не помогали даже намеки на «возможные варианты», что на птичьем обменном языке означало обмен с доплатой. Это тоже не удивительно, потому что «варианты», которыми я тогда обладал, были слабоваты, а если честно, то и просто смехотворно малы. Ведь я хотел получить за свою таганскую квартиру две отдельных, а это без серьезной доплаты не проходило – не тянула моя квартира на две однокомнатные. Легко можно было ее разменять на однокомнатную квартиру и комнату, но об этом даже не хотелось и думать. Это было все – конец, глухой безнадежный тупик. Выбраться потом из этой коммуналки практически не представлялось возможным.

Понимая, что отступать некуда, я продолжал бороться. Но время шло, а толку не было. Я матерился и одновременно матерел. Из наивного дилетанта постепенно превращался в матерого безжалостного профессионала. Я уже не мчался с бьющимся сердцем на очередной звонок телефона, не тратил время на бесплодные разговоры о жизни с какими-то такими же бедолагами, как и я. Нет. Если было ясно, что звонок пустой, то я просто его обрывал и бросал трубку. Если же было что-то приемлемое – заносил в специальную разграфленную амбарную книгу. Регулярно обзванивал всех владельцев, подходящего мне жилья, – но все напрасно. Хозяева вожделенных однокомнатных каждый раз находили лучшие квартиры для съезда, чем моя.

И уже не знал я куда податься, прямо, как тот самый Русский витязь на перепутье, чешущий свою репу в раздумье на сказочных картинках. Как быть? Куда двигаться? Нет пути. Куда ни кинь – всюду клин!