Кот по кличке Мяу. Том I

Зато туалеты там! Ихние туалеты – это вообще песня! Ой, а запах, ребята, какой! Если бы вы знали, какой там потрясающий запах, – совсем не такой, как в наших, и мыло бесплатное, – мылься, сколько хочешь. Про бумагу я вообще не говорю – хоть километрами мотай – никто слова не скажет. Даже выходить оттуда не хочется. Сидел бы и сидел…

Да, забыл, – еще, конечно, свобода там. Все можно. Что не запрещено – все можно. Я это сразу еще при прилете почувствовал. Там на паспортном контроле, негр такой огромный на выходе стоит. И спрашивает меня. Вы, мол чего сюда приехали? А я летел вместе с одной нашей студенткой. Я ему, негру на нее показываю, мол она ответит. Я по-вашему, товарищ афроамериканец, ни бэ, ни мэ. Она ему: мы едем в университет штата Колорадо. А он опять про меня. А он в качестве кого туда едет: лайк э стьюден, ор лайк э тичер? А та растерялась и говорит: лайк э стьюдент. Негр на меня посмотрел, на седого то деда. Тяжело так посмотрел. Но ничего не сказал. Потому что не запрещено. Хочет дед быть студентом – его дело. Иди себе и учись на здоровье, если еще по дороге не окочуришься… Свобода…

А так, больше ничего особенного у них там нет. Даже хуже, чем у нас, потому что у них там языковая проблема. По-американски – «ленгвичь проблем» называется, с ударением на первый слог. Первые дни очень она, эта «проблем», утомляла. Для нелингвистических типов, вроде меня, сильно неудобно. В смысле, – перед ними неудобно. Перед пиндосами. Чего ни будь спросишь по-ихнему, а произношение у меня такое, что они только морду всю так скособочат, знаете, – как при зубной боли, так сощурятся все, скукожатся – пытаются, бедняги, понять, чего мне от них надо-то. Так напрягаются от вежливости, что прямо жалко их.

Но это только в начале было. А потом ничего – освоился я немного, подумал про себя: а почему это только мне неудобно-то? С какой это такой стати? Это не по-нашему. У нас – равенство. Мы тут привыкли, чтобы всем одинаково неудобно было. Раз мне погано, то и им так же погано должно быть. В полном соответствии с любимой нашей идеей о социальной справедливости.

И вот, когда я это сообразил – легче наше межязыковое общение пошло. Чуть что, я им сразу – «Gays! I`m very sorry! You have a problem! I don`t speak English!», – в смысле – «Пацаны, я, конечно дико извиняюсь, но вы опять попали – я по-вашему, по-американски, то есть, – совсем ни бум-бум.

Въезжаете в тему? – «You have…». То есть, – не у меня проблема-то, а у них. Знаете, как такой подход облегчает – прямо гора с плеч. Те сразу конфузятся, демократы хреновы, напрягаются. А напрягаться они не любят, поэтому все проблемы быстро как-то сами собой решаются. Так что и без языка можно в этой Америке прожить, если есть рядом англоговорящие российские ребята – для всяких сложных случаев. А они, наши ребята, почти везде там, в Америке имеются. И у меня были. А как же! Целых два: Фазли, – мой шеф, который меня туда и вытащил, и его жена – Катя. Благодаря им «ленгвичь проблемс» у меня там никаких не было. Ну, почти никаких. Вот, кстати, мы как раз все втроем там, на ихнем стадионе сидим. Я справа, с полосатым тоже ихним флагом. Весь такой, какой-то задумчивый, а рядом Фазли сидит, а потом Катя.

КАТЯ, ФАЗЛИ и Я

Да, да! Этот, который справа, – это тоже я. Но только, – я вас умоляю! Давайте без этого, а? Без этих сравнений. Не надо так пристально вглядываться и цокать языком, в изумлении качать головой, восклицать и удивляться…

Да! – несвежий человек на этой фотографии – это тоже я. А что вы думали? Это только в песнях поется: «Каким ты был, таким ты и остался…». А в реальной жизни эвон как – вроде бы совсем недавно все и было то… Ну, вот же – буквально токо-токо… Ведь и десяти лет, наверное, не прошло, хотя нет, что я такое говорю? Больше, – около двадцати. Впрочем, какой там двадцати, и не двадцати даже, а черт его знает уже скольких лет!

В общем это неважно! Мало ли, когда! Вот ведь время – какая все-таки вещь обманная, когда тебя лично касается…

Ну, ладно. Короче, был я в цилиндре, как это показано на первой странице, – розанчик эдакий, – молоденький-молоденький, со штанами полными счастья. И было это еще там, в Москве, в Серебряном Бору, на чьей-то даче. Мы там были вместе с Татьяной, которая тогда меня там и сфотографировала, а позже стала и моей первой женой. Тогда же, на этой даче, она была еще просто так – подружка. А ключи нам с ней выдали всего на несколько часов. Спрос на этот полуразвалившийся домик был огромный, потому что там была печка, а за печкой как раз и валялся этот видавший виды драный и пыльный цилиндр, который я зачем-то и напялил на голову.

А теперь вот я в Америке – седой дедок и с флагом. С другой стороны, Катя. А рядом со мной – Фазли в белых штанах, потому что здесь жарко и лето.

А Серебряный Бор тот, и я в нем, и этот цилиндр там на мне остались черте где – в другом тысячелетии и на другой стороне Земли, и зимой… А, впрочем, может и там – в том далеком заснеженном 1965-ом этого уже тоже нет? Сожрало его ненасытное Время, имя которому Хронос. И как будто и не было ничего? Одна Пустота…

Фантастично и непонятно!

Но, прошу извинить, – это всё лирика, которая, как я уже говорил, у меня в Америке не пошла совсем. Что поделаешь – ностальгия там. Для одних – способствует стихосложению, для других – наоборот. Да, я сейчас и не в том жанре работаю. Не до лирики мне. Проза у меня сейчас идет, дорогие мои. Выходит из меня пока одна проза. И выходит, и выходит. Прямо так и прет из меня эта проза. Так и вылезает, будь она неладна! Буквально исхожу я ей…

Кстати, одно прозаическое произведение я уже из себя извлек. Еще год назад. «Боря вышел из моря» называется. Романчик такой маленький. Скорее даже повесть. Мой первенец. Про Борю Лейбовича. Не читали? Зря. Советую прочесть. Забавная, между прочим, вещица. И национальный вопрос там, в смысле – евреи, и бриллианты, и криминал, и вообще…

Ой, такой я тогда еще глупый был писатель, – в смысле – неграмотный. Вернее, неграмотным я был, есть и буду теперь всегда. Я же Вам говорил, – нелингвистический тип. Правильней сказать, не неграмотный я был, а неопытный. Тогда я еще просто не знал с чего начинать всю эту литературную бодягу. Прозу эту. Опыта не было.

Представляете! Сел и, как очкарик-отличник, начал писать роман прямо с предисловия. С самого начала. Ну, типа – раз предисловие, то с него и надо начинать – оно же перед всеми словами. Общий план произведения составил, название, кто автор, краткое содержание каждой главы, образы там раскрыл и все такое – типа: «В первой главе своего произведения автор мастерски раскрывает образ кота…

Ну, и так далее, как нас в школе по литературе учили. И что вы думаете? Не пошел процесс. Не знал я еще, что по плану такие вещи не делаются. Как только начал раскрывать, так меня сразу в такие дебри там занесло, с Борей этим…

Теперь то я уже ученый. Свой второй роман я сначала весь от начала до конца написал, а уж только потом, когда сам же его от корки до корки прочел, то это предисловие для вас и начал писать.

Это же и есть «Предисловие» к моему второму роману. Ну, вот это вот самое. Ну, то, чего вы сейчас читаете. Вы чего не поняли? Это моё «Предисловие» и есть.

Этот – следующий роман у меня уже не про Лейбовича, а про Мяу. Мяу – это наш кот был. Вернее, это – как-бы про кота, но параллельно и про меня самого тоже. И про других людей и разных животных.

Ну, скажу я вам! Прочитал и понял. Все-таки – я дал! Такого там нагородил! Даже сам от себя не ожидал. Произведение то это вроде бы про кота получилось, но все-таки оно же историко-автобиографическое. Про реальную жизнь – и про мою, и про жизнь моих друзей, родных, знакомых и приятелей, и про все, что вокруг нас было, и внутри нас. Хотел всего один год этой ихней, вернее той нашей общей жизни описать, а получилось, как с Борей…

Такие, знаете, реминисценции глубочайшие пошли, аж прямо до самого раннего детства пробило. Насквозь. Через всю жизнь. Во как!

А по форме и стилю, – вы обалдеете, – чего только туда не насовал. И стишата разные, и анекдоты, цитат одних всяких умных и приятных – море, и воспоминания натуральные есть в виде рассказиков, и всякие там притчи-небылицы, и сны мои вошли. Целых четыре сна получилось – как у Веры Павловны, или даже больше. И про людей там, и про зверей всяких, и даже про одного еврея Мойшу. И про Бога, и про черта. А также вершина моего, уже нового, уже драматургического таланта – маленькую пьеску даже куда-то в середину текста вонзил – одноактную, но из двух персонажей. Есть и небольшие философические рассуждения, так сказать мысли вслух, но это так, – по ходу, поэтому на них внимания можно и не обращать.

А иллюстрации какие! Закачаешься! В первом то романе никаких иллюстраций у меня не было. А здесь я чего-то засомневался: а вдруг народ чего не поймет или представит себе что-то неверно. Описывать то всякое разное пока еще не очень-то мастак. Вот и решил снабдить текст поясняющими картинками. Купил себе сканер дешевенький и теперь: и живые фотографии у меня там есть, и самодельные карандашные рисунки – в тех местах, где подходящих фотографий не нашлось, и фотомонтаж разный, и схемы всякие, и карты с планами. И черно-белое, и цветное, и даже черно-белое, но мною электронным образом, раскрашенное! Во как! Много всего…

А сам сюжет и стиль изложения, – незатейлив, и я бы даже сказал – легок, но изящен. В старину про такие книжки обычно писали: «Недорогаго, но изящнаго издания…

И еще: хочу сразу предупредить – хоть рисую я не лучше, чем излагаю, но, как мне показалось, при внимательном прочтении, основную мысль всегда понять можно и из написанного, и даже из нарисованного. А если все-таки чего непонятно – мой совет: прочти еще раз и подумай. А если все равно не понял – значит сам дурак. Короче, текст интересный. Кто соблазнится, – не пожалеет. Я уверен.

Ну, что, заинтриговал? Готовы окунуться во все это с головой? Испачкаться не боитесь? Там есть места, где можно.

Всё равно готовы?

Ну, тогда поехали…

И начнем, как водится, с самого начала. Итак:

Великий секрет

Интересный вы человек! Все то у вас в порядке. Удивительно, с таким счастьем – и на свободе.

    Остап Сулейман Берта Мария Бендер-бей

Уж извините, но всю эту историю придется начать не только сначала, но еще и издалека. Черт знает откуда. С самой Камчатки. Есть такой полуостров. Если на нашей карте смотреть – то направо в нижнем углу. Правее некуда. Самый дальний угол – конец света. Не зря же в школе последние ряды парт, глухое захолустье, где обычно гнездятся и невесть чем занимаются во время уроков самые отпетые разгильдяи, хулиганы и двоечники, тоже называют именно «камчаткой».

Действительно, на карту посмотришь – хрен знает где, а я там был. В начале восьмидесятых. В командировке.

Там у местных ученых возникли какие-то проблемы с рыбой. Что-то типа того, что раньше ее было у них там – завались, а теперь ни фига нет. Вот и решили столичную науку к этому вопросу подключить.

Нас пятеро было – четыре дамы: Натка Лаврова, Светка Савоскул, Ксения Павловна Гутионтова, которую мы все любовно называли Ксюшей и Людка Белова – я ее тогда еще не знал – она в другой лаборатории работала:

Ну, и я при дамах – пятый.

Никто из нас в этой красной рыбе, да и в любой другой, конечно, ни бэ – ни мэ. Я имею в виду не в смысле – закуски, а в смысле – чтобы ее опять много стало, как раньше. Но деньги то Министерство рыбного хозяйства уже нашему институту подбросило, а нам ведь тоже интересно – Камчатка же! Вулканы! Горячие минеральные источники – целые озера горячей минералки! Долина гейзеров с фонтанами! Вы чё? И все это на халяву, да за казенный счет. Тут не то что ученый – любой дурак поедет. Вот мы и поехали.

Вернее, полетели. Летим в Петропавловск-Камчатский. Долго летим. Как раз самое время рассказать о тогдашнем моем житье-бытье и общем жизненном настрое.

Настрой у меня надо сказать на том жизненном отрезке было просто люкс! Потому что, как известно из классики – «вся наша жизнь – игра…». И именно тогда, в этой игре мне такой прекрасный прикуп выпал, ну, просто все в жилу. Полностью во всем период пошел переломный. И в лучшую сторону. Как показал последующий опыт – редчайший случай.

Во-первых, возраст отличный – тридцать пять лет, когда мужик, что называется, в самом соку.

По работе все тоже ОК. И нравиться, и недавно защитился – уже кандидат наук.

Опять же, с первой своей женой – Татьяной недавно развелся. Буквально пару недель назад стал полновластным хозяином однокомнатной квартирки. Малюсенькая, правда, – всего одиннадцать и одна десятая метра жилой площади, но зато кухня – целых два с половиной квадрата и отдельный санузел с сидячей ванной. Что ты! Это же класс! И комната только моя, и кухня моя, тоже с окном, и санузел тоже мой! И я один в нем – свободный как ветер! Хочу туда, и даже дверь могу не закрывать, хочу на кухню, хочу – запер дверь, и хоть на самую эту Камчатку! Свобода!

А финансовую сторону взять – и тут просто прелесть какая-то получается. Тогда ведь у нас как было – за каждый дополнительный червонец к зарплате борьба шла лютая. Несколько лет нужно было отслужить беспорочно, да еще с колхозами и овощными базами, субботниками и воскресниками, общественными поручениями и политинформациями… И все это только для того, чтобы всего одну бумажку эту к зарплате прибавили. А дослужиться до начальника – завлаба там или зав. отделом, где настоящие зарплаты водились – всей жизни не хватит. Да, честно говоря, у меня никогда такого желания даже и не возникало – начальником то быть.

Наукой заниматься в свое удовольствие – это пожалуйста, исследовательский кайф ловить и удовлетворять собственное любопытство за государственный счет – это сколько хотите. А вот вверх по должностям карабкаться, вокруг начальства крутиться, на совещаниях всяких рожу умную строить, да стружку с несчастных своих подчиненных снимать – это же совсем другое. Этого, понимаешь, – уволить к чертовой матери! Того, наоборот, – на ударника коммунистического труда выдвинуть. Как у нашего сатирика – «сначала этих посадить, а тех выпустить, а потом, – этих выпустить, а тех, которые еще не сидели, наоборот, непременно посадить!»

Нет, это все не по мне – суета одна, да тоска. Но жить то как? Ведь, что ни говорите, и на сто двадцать рублей жить – ведь тоже тоска. Даже еще тоскливее чем начальником. Но, оказывается, если разобраться и вникнуть в особенности тогдашнего нашего жизнеустройства, то даже и из этого казалось бы безысходного противоречия, тоже можно было выход найти.

И я его нашел. Еще несколько лет назад, немного разобравшись в запутанном и бестолковом существе зарплатообразования научных работников, я вдруг сделал для себя одно важное, можно сказать удивительное и судьбоносное для меня открытие.