Кот по кличке Мяу. Том I

А может быть, фотоаппарат был нужен ему там совсем для других целей? Но тогда для каких? Все в этой мимолетно мелькнувшей в памяти картинке покрыто непроницаемой завесой тайны того дебильного времени. И не раскрыть ее уже никогда…

Второй эпизод забавнее. На берегу бассейна были установлены специальные водяные горки. И каждый желающий мог выскочить из воды, пробежать несколько метров прямо по снегу, спрятав посиневшие руки под мышкам, и отстояв, небольшую очередь, дрожа крупной дрожью и клацая зубами, вскарабкаться по ледяным ступенькам наверх и так даже не вынимая рук упасть на наклонный желоб, чтобы с диким визгом снова скатиться с него вниз, бомбочкой плюхнуться в горячую после мороза воду и снова побыстрее стать в хвост этой же очереди.

Желающих ощутить всю сомнительную прелесть этого удовольствия было – хоть отбавляй, поэтому основная очередь на спуск выстраивалась не на обледеневшем берегу, а тут же у горки, в теплой воде бассейна. Они стояли и с завистью наблюдали за уже несущимися вниз счастливцами, а там наверху – визг, гам, фонтаны брызг! Жутко и весело одновременно.

И вот, когда одна, видимо ищущая острых ощущений, еще крепкая и ядреная, но уже склонная к полноте дама, честно отстояв длинную очередь, и плотно обтянутая ярко красным купальником, тоже понеслась в беспощадно ярком свете прожекторов по этому веселому желобу вниз, все это как раз и произошло.

Неудачи начали преследовать несчастную прямо со старта. Но пока она не знала, какую бяку ей уже подготовила проказница Фортуна, и потому, только ступая на узкую и скользкую ото льда верхнюю площадку, она еще радостно улыбалась, предвкушая головокружительный спуск. Но, с судьбой не поспоришь – бедная женщина была уже безнадежно обречена.

Тут же поскользнувшись, и безобразно бухнувшись задом на, чудом устоявшую под ней ажурную конструкцию, еще продолжая по инерции глупо улыбаться, она безудержно понеслась вниз. Причем беднягу как-то сразу занесло, смешно развернуло кверху ногами и, с раскоряченными вертолетом конечностями прямо так, на спине, выбросило далеко в воду. На какую-то долю секунды ее распростертое в полете плотно сбитое и совершенно нагое розовое тело с темным треугольником внизу живота зависло в воздухе, но, повинуясь неумолимому закону притяжения, тут же плашмя и страшно обрушилось вниз. Как какая ни будь проказница-наяда, подняв кучу бриллиантовых брызг, она с шумом погрузилась в черную глубину вод… А сдернутый коварным желобом ее шикарный купальник мокрым сморщенным воздушным шариком неприлично повис, зацепившись за что-то, прямо над вздыбившейся под ней водой.

Боже мой! Что здесь началось. Вся очередь сначала застыла в немом восторге, а злополучная дама тут же вынырнув, и с совершенно безумным лицом, но уже под страшное улюлюканье, стала яростно и неуклюже выпрыгивать из воды. При этом дыньки, ее почувствовавших свободу тоже розовых грудей с темными пуговками маленьких сосков, смешно прыгали как-то сами по себе, причем в разные стороны и совершенно отдельно от нее самой. Бедняге просто не хватало рук, чтобы одновременно разобраться и с этим непослушным своим бюстом, который она каждый раз пыталась придержать в момент прыжка, и со скользким паразитом этим – купальником.

Наконец, совсем отчаявшись, и, уже не обращая никакого внимания на замысловатые пируэты всех своих восхитительных прелестей, она как-то с разбегу, мощно выпрыгнула из воды прямо по пояс, снова показав себя всю, и обеими руками намертво ухватила эту желанную красную тряпочку. Потом быстро развернулась и неожиданно очень грациозно нырнула в спасительную черноту, блеснув всем на прощанье своим большим, голым и тоже розовым задом.

Вот это я понимаю! Вот уж где настоящая эротика – вот, где правда жизни, причем настоящая. В прямом смысле этого слова – абсолютно голая правда.

Да, уж… Прошу, конечно, простить меня за эти полудетские и местами фривольные мои воспоминания. Прямо утонул в них, лежа на поверхности этой горячей и шипящей, лопающимися пузырьками, Паратунковской минералки. Совсем я тут разомлел и замечтался. Видимо под воздействием целительных ее паров. Ведь надо бы дальше рассказывать. Ну, про Камчатку эту.

Рыбка плывет – назад не отдает

Две продавщицы скучают у пустого прилавка магазина «Рыба». Входит покупатель:

– Скажите, пожалуйста, а осетринки сегодня нет?

– Нет!

– А балычок?

– Нет!

– Севрюжьего бока тоже нет? – Странный мужчина уходит.

Продавщицы между собой:

– Да что ты с ним разговариваешь то? Не видишь, он же чокнутый!

– Да вижу, что псих, но память! Память то какая!!!

    Анекдот времен всеобщего дефицита

Так вот. Задержались мы на Паратунке из-за всех этих рыбных гастрономических прелестей на целых три дня. Людка и Ксюша почти сразу поехали дальше, а мы втроем застряли.

Но вы не думайте, что мы там только купались, да спирт икрой закусывали. Нет. Работа тоже на месте не стояла. Это же командировка. В процессе многодневного этого застолья, наконец выяснилась суть той проблемы, ради которой мы и притащились сюда, чуть ли не на другую сторону Земли. И эта история не менее интересна, чем весь этот цирк на воде. Но, если кому-то эта главка про игры ученых с рыбками, покажется скучной, то можно ее и пропустить, а сразу переходить к главе «Медвежья болезнь» – вы ничего при этом не потеряете. Для любопытных же – продолжу.

Как в то время из телевизора говорил нам Аркадий Райкин, в удивленном недоумении выпучивая глаза: «Старики мне сказывали, что будто раньше в реках… – рыба водилась!!!», ну, в том смысле, что теперь то ее там нету. Так вот, и у них тут тоже самое – вроде сначала водилась, да вдруг вся и вышла. Такие интересные истории местные ихтиологи нам понарассказывали – мы даже ничего такого и не знали, хотя мы то вроде как консультанты из столицы. Им на помощь прибыли. Должны были бы про это знать.

Оказывается, вся эта их дефицитная красная рыба, которую в те времена, как вы, наверное, уже поняли из эпиграфа, многие и в глаза не видывали, хитро так приспособилась, что растет и нагуливает вес она в океане, а размножается, наоборот, в пресной воде небольших озер, которых на Камчатке пруд пруди и все они, как правило, связаны с морем реками, речками и совсем маленькими речушками.

Причем, если малек из икры вылупился и сумел остаться цел, то через пару лет, когда вся жратва в озере заканчивается, он скатывается по этой речке в море, а став там огромной взрослой рыбиной, с вкуснейшим красным мясом, обязательно возвращается на нерест не куда-нибудь, а именно в свои родные пенаты, чтобы только там отложить и оплодотворить свою икру и дать начало новой жизни, но, правда, ценою своей собственной.

Так уж все устроено в этом мире: если хочешь, что-нибудь взять, то обязательно надо что-нибудь отдать. Поэтому родители будущих мальков оттуда уже не уходят. Там же они в этом озере и погибают, давая тем самым пищу на прокорм своим будущим чадам.

И такая круговерть миллионами лет. Погулял, поплавал в море в свое удовольствие, и хорош. Теперь изволь, дорогой мой, через все преграды, через страшные пороги, через сети и ловушки браконьеров, через все эти непосильные муки возвратиться на свою малую родину. Самые сильные, ну те, которые доплывают, и потому уже достойны, выполнить свой основной долг – продолжить свой род, и умереть, с чувством этого честно выполненного долга, дают потомство. Остальные же, которые не о потомстве больше думают, а о себе – те нет. Тем не дано. Что поделаешь – естественный отбор. Благородно и практично и в духе того времени. «Раньше, понимаешь, думай о Родине, а уж потом о себе!» Вот так приблизительно у них там все и было устроено.