Жалган

Толкын пропустила свои тяжелые черные волосы сквозь пальцы и опустила взгляд на свое отражение в покачивающихся волнах, в честь которых ее назвала сестра. “К аулу нас вывела река. Шумели волны, вот я и назвала тебя Волной” – просто ответила Жулдыз тогда.

Вода мягко обволакивала ее голые щиколотки, приятно морозя их. Никому из девушек бы не позволили стоять вот так посреди дня, когда весь аул может видеть. А ей некому приказывать. “Ты везучая” – со вздохом как-то заявила Алтынай, с завистью глядя на нее. – “Никто тебе мужа выбирать не будет, никто за тебя твою жизнь не решает”. “Мне повезло, что я сирота?” – тогда прямо спросила Толкын. Ничуть не смутившись, Алтынай ответила: “Ты свободная! Не ценишь ты своего счастья”. И, махнув косичкой, девушка ушла. Правда в ее словах все-таки была. Она свободная, так, что речному потоку с ней в воле не тягаться. Только вот жить в одиночестве от этого не легче.

Толкын подняла ногу, отражение подернулось рябью. Вдруг чьи-то руки обхватили ее и сжали, не давая пошевелиться.

– Ха, попалась! Не уйдешь!

Страх сковал сердце. Толкын с силой наступила на ногу похитителя и, резко развернувшись, сбросила его в воду перед собой. Девушка хотела тут же убежать, но вдруг вынырнувшая физиономия показалась ей знакомой.

– Ой, Азат, прости!

Толкын бросилась к старому другу, помогла встать.

– Я не узнала тебя, я испугалась… А хотя ты сам виноват, нечего было пугать! – запоздало возмутилась девушка, толкнув его назад.

Растерянный джигит плюхнулся обратно в воду, подняв дождь брызг. Толкын против воли хихикнула и протянула руку.

– Ты сейчас замерзнешь, пойдем, высушишься.

Насквозь промокший, но все же довольный, он наконец поднялся.

– Привет, Толкун! Я…

Проведя рукой по голове, он обнаружил пропажу своей шапки.

– Э-эй, постой!

Парень неуклюже зашлепал вдогонку за медленно уплывающим малахаем. Толкын легко взбежала вверх по склону и подцепила его веткой.

– Ее мы тоже высушим, – с уверенностью произнесла девушка, протягивая шапку Азату.

По колено в воде, сверху вниз глядя на нее, джигит раскрыл рот, но так ничего и не сказал. Толкын, улыбнувшись, нахлобучила малахай ему на голову и поманила его за собой. Вскарабкавшись на берег, Азат хотел последовать за ней, пока не раздался крик:

– Толку-ун!

Вскрикнув, девушка припустила прочь, бросив Азату:

– Прости…

Прибежав, Толкын увидела брата, спрыгивающего с лошади. С разбегу бросилась ему на шею, его жилистые руки нежно прижали ее к себе.

– Ты чего даже не сказал, что уедешь? – как бы с обидой спросила Толкын, когда он поставил ее на землю.

– Ну, я же ненадолго, – оправдывался Саткын, убирая черные волосы с ее лба. – А ты чего босиком, ты же простудишься! Жылдыз мне голову снимет, если я тебя простужу, так что иди-ка в юрту.

– Ладно, – неохотно согласилась Толкын.

Отпустив гнедую, Саткын прищелкнул языком.

– Ай, какая моя карындаш все-таки красавица!

Толкын бросила на него кокетливый взгляд из-за плеча и ускорила шаг. Саткын догнал ее и тихо сказал:

– Твоя сестра едет вслед за мной. Жди вечером.

Девушка замерла. Сестра… От этого слова веяло холодной пустотой юрты. “Где твоя сестра, Толкун?” – спрашивали ее соседи, не любящие произносить имя Жулдыз. “Уехала.” – “Куда? Когда вернется?” – “Не знаю… ” Вспоминался ей и Бузык, двоюродный племянник манапа, с его заплывшим глазом и разбитой губой, которому не повезло пристать к Толкын, когда ее старшая сестра была рядом. Люди стали говорить о них еще больше, и сначала Толкын обиделась на Жулдыз, но с годами поняла, что таким образом сестра словно бы накрыла ее куполом, защищающим девушку в ее отсутствие. Кто бы теперь осмелился украсть ее, зная, что ее сестра не побоится ни неба, ни земляков, ни аксакалов, ни манапа.

Толкын откинула полог юрты, из темноты на нее дохнуло мрачной тишиной. Вздохнула. Саткын ушел. Куда – кто знает? А может, и не приходил. Вырос, важные дела появились. Разбрелись брат с сестрами в разные стороны. Девушка переступила порог, мимоходом рассеянно зацепившись взглядом за все еще белый узорчатый войлок, очаг, сундук, запасы еды. Богато живу. Вон, своя юрта есть, дойные кобылицы, а ведь совсем молодая, незамужняя. Это не ее достижение, конечно. Все добыли сестра и брат. Саткын нашел богатство на войне, а Жулдыз меч в руки не взяла. Сестра, отделившись от всех, перестала охотиться только ради еды. Начала возвращаться и с мясом, и шкурами. Потом, как-то на собственной лошади и арбе притащила юрту. После иногда дарила сестренке украшения. Говорила – проезжали купцы, обменяла на рога сайгаков. Толкын бы поспрашивала, но жизнь с Жулдыз научила ее не спрашивать ни о чем. Она, конечно, ответит, но в подробности не пустится. Вообще Жулдыз никогда не заменяла ей мать, да и не пыталась. Может, знала, что без толку, вот и не ласкала. Толкын, бывало, держала обиду на сестру, но никогда не забывала, что всем, что имеет, обязана ей. Саткын-ага точно так же растил ее, но тогда, в самом начале, из плена ее вынесла именно Жулдыз. Родители брата приютили, накормили, да, но никогда не шли на сближение с сестрами-приблудышами. Словно пустили их, боясь небесного гнева. И все-таки Толкын была им благодарна – могли и прогнать. Порой ей становилось их даже жалко. А Жулдыз… Трудно сказать, кого любит сестра. Чаще, чем проявляла уважение, она кривила губы в презрительной усмешке. Волы, которые так привыкли к ярму, что сами просятся под него – это Толкын читала в сестринских глазах. Может, чувствуя, что они тут лишние, а может, ради своего успокоения, Жулдыз оторвалась от них как могла скоро. Совсем еще девочка, научилась ставить петли и сети, чтобы добывать пропитание самой, не зависеть ни от кого, быть самой по себе. Толкын помнила тот день, когда сестра в буквальном смысле отплатила за приют. Она вернулась с охоты, как обычно, с тушей хулана на одном плече, и мешком на другом. Оставив мясо у очага на обед, встала перед хозяевами и протянула мешок. Он был многим меньше, чем то, что приносила раньше, но гораздо дороже. В этом убедились родители Саткына, раскрыв его. Там оказалась доха, дорогая, роскошная, лоснящаяся. “Это вам за все, что сделали для нас с Толкын.” – Ничего больше не говоря, сестра, пригнув голову, чтобы не задеть полог, вышла из юрты. Это могло походить на подарок от чистого сердца названой дочери, но на самом деле, и все это понимали, это был откуп. Вскорости Жулдыз поставила свою юрту, совсем перестала заходить. Да так, кажется, было лучше всем.

Это произошло совсем недавно. А Толкын смутно припоминала первые дни их охоты. Тогда, конечно, ходила не одна. От маленькой в то время сестренки толку не было, но вот Саткын честно разделял с ней труд и добычу. Девушка вспомнила хохот Жулдыз, вместе с братом вытаскивающей Толкын из пруда, куда ее утянула рыбина.

А потом Саткын стал уезжать по делам манапа, Толкын стала чаще оставаться дома, и Жулдыз, словно цепная собака, почувствовавшая свободу, начала пропадать в степи на дни и ночи. В детстве ее насмешливо прозвали Кезбе Жулдыз, или Жылдыз, а потом блуждающая звезда выросла в Селсаяк, бродягу. Теперь о ней говорили не с насмешкой, а с презрением, с непонятной ненавистью, тесно связанной со страхом. Откуда берет все эти богатства? Слишком уж хорошо у нее, безродной бродяги, шли дела.

Толкын переодела мокрую одежду, натянула сапоги на холодные ноги, заплела толстые косы. Далеко еще до вечера, надо сходить, поискать брата. Просилось на шею ожерелье, недавно подаренное им. Может, Азата по дороге встречу… Толкын одернула себя. Не хотелось, чтоб соседи лишний раз завидовали. И так слава Жулдыз перекинулась на ее сестру, дразнить их еще больше не хотелось.

Давно скрылось солнце за горизонтом, а Толкын так и нет. Где она? В Жулдыз вскипала кровь от ожидания, но больше от того, что приходится прятаться – и от кого? Она сплюнула сквозь зубы. Да где же сестренка?

Вот показалась стройная, как тополек, фигурка Толкын. Идет себе враскачку, напевает, приплясывает даже. Что это ее, овод укусил? Да нет, она всегда была такой. Беспечная, легкая, как весенний ветерок. И хорошо. Жулдыз боялась, что вырастит из девочки вторую себя.

Притаившаяся за юртой Жулдыз внезапно выкинула вперед руку, зажала сестре рот. Девочка вздрогнула, но, быстро поняв, кто это, ловко вывернулась, и встала перед ней.

– Ты чего так долго? – проворчала Жулдыз.

– А что мне, со всех ног нестись к тебе, стоит только позвать? У меня, между прочим, свои дела есть, – деловито подбоченившись, заявила Толкын. Жулдыз хотела рассердиться, но не смогла. Только усмешка скользнула по губам, не удержалась. Толкын, заметив это, тоже улыбнулась и вздернула хвастливо подбородок.

– Эх, ты!.. – Жулдыз потрепала сестренку по голове.

Толкын мотнула головой, сердито сверкнула глазками.

– Не трогай мои чистые волосы своими грязными руками!

Жулдыз закатила глаза, но понимала, что синли это шутя.

– Хочешь прокатиться?

– Хочу! – Толкын встрепенулась, выпрямилась, как воин в строю.

– Тогда пойдем, Буркит там пасется.

Она уверенно направилась прочь из аула, радуясь, что может наконец его покинуть, и специально не оборачиваясь на сестренку. Толкын постояла немного и не торопясь последовала за ней. Они миновали последнюю юрту, чей-то пес оскалил на них зубы. Толкын вздрогнула, но Жулдыз не обратила внимания.

Жулдыз всмотрелась в степь и, сунув два пальца в рот, свистнула. Где-то послышалось ржание и легкий топот копыт. Гнедая кобыла вынырнула из тьмы, слегка освещаемой прикрытой, словно смущенная девица, облаками луной. Буркит весело тряхнула головой, Жулдыз ласково взлохматила длинную черную гриву.

– Ты когда в последний раз ездила на лошади? – Жулдыз краем глаза заметила очертания подошедшей Толкын.

– Как Саткын-ага перед походом дал, так и не ездила. – Девочка положила маленькую ладонь на морду Буркит. Лошадь шевельнула головой, понюхала Толкын. Она хихикнула.

– Разве ты не брала у его отца коня?