Жалган

– Долго ты, анда. Вы что, с Толкын сговорились за моей спиной?

– Поди найди кочевника, приходящего вовремя. А ты пешими пойдешь? Или за наш хвост схватишься? Так хочешь-не хочешь, а припоздаешь.

– Может, и пойду. Все равно из меня ходок лучше, чем из тебя всадник, – с ехидцей заметила анда и поднялась на ноги.

Прежде чем Саткын ответил, она пронзительно свистнула. Вскоре к ним подскакала гнедая кобыла Жылдыз. Человек и лошадь радостно пошли друг другу навстречу.

– И где ты только ее откопала? – удивляясь, спросил Саткын.

– Разве я тебе не говорила? – перехватила его взгляд, вспомнила, протянула: – А-а, точно… Откопала – это ты верно сказал, анда. Буркит сломала ногу, когда попала в лисью нору. Так я ее и нашла. Я ее вылечила. Теперь вот возит меня, платит долг. – Жылдыз с детским восторгом погладила лошадь по холке.

– А я думал, ты лечить не можешь, только калечить.

Жылдыз незлобиво оскалилась, обнажила крупные, словно звериные, клыки. В детстве во время охоты он, Саткын, повредил себе палец. Сейчас смешно было вспоминать, а тогда – смотреть страшно. Толкун закрывала ладошками глаза, отворачивалась, не могла на кровь смотреть. Сам горе-охотник сидел на камне, вытаращив больной палец и представляя смерть свою. Только Жылдыз невозмутимо ходила взад-вперед, с умным видом давая советы как ему лучше палец держать. В конце концов не выдержала, взялась за лечение. Нет чтоб домой вернуться, начали какие-то травы собирать, прикладывать… В общем, к вечеру палец распух окончательно, а Саткын больше никогда анде такие вещи не доверял.

Жылдыз взлетела на спину Буркит, окинула взглядом обширную степь, как полновластный ее владетель.

– Ты помнишь, анда?.. Совсем как тогда.

Саткын молча кивнул, подъехал к ней. Река Куа, аил рядом, лошади на выпасе ржут, на горизонте рассвет красуется и луна потихоньку блекнет на свету. Слова клятвы как сейчас звучали в ушах: “делить одного коня, одну судьбу, одну беду, одну душу – клянусь”. Только тогда весна была, стоянка другая, пусть и река та же, на пастбищах кроме жеребцов и кобыл резвились жеребята, цвела степь. А теперь осень – цветы склонили нежные головки, последние теплые деньки отдавали привкусом ранней зимы. Да и он другой. В руках чувствуется сила, какой раньше не было, под ногами конь фырчит и рвет повод, меч оттягивает пояс. Появились заботы поважнее еды и игр, нет той легкости на душе, когда кажется, что все всегда будет так же, как сейчас. Уже гораздо позже Саткыну предстояло познать боль изменений, и смирится с ними.

И анда другая. Он должен это помнить. Несмотря на ее веселую открытость с ним, несмотря на то, что она, не думая, дала кобылу… Годы прошли, их не вернуть. Все меняется со временем, и люди, даже самые близкие, тому не исключение. Особенно такие, как анда.

Ни слова не говоря, они тронулись в путь. Вдруг анда крикнула:

– Посмотрим, можешь ли ты еще ехать, не сваливаясь с коня! Чу!

Буркут ускорила свой шаг, перешла на рысь. А когда Саткын с азартом подстегнул коня, лошадь анды пустилась в галоп. Ох, и хорошо мчаться вот так, на полном ходу! Посол манапа уже и забыл, каково это. Вроде и носит его повсюду туда-назад, а все равно мысли еще дальше. Каждый раз, когда ему казалось, что он уже нагнал Жылдыз, она вдруг, дразнясь, ускорялась еще пуще. Наконец конь под ним задышал тяжелее, Саткын натянул поводья. Чыныгы с благодарностью остановился, опустил голову, защипал траву.

– Анда, стой! Все, ты победила!

Бежал все это время жеребец, а Саткын почему-то устал ничуть не меньше. Жылдыз с лукавой улыбкой повернула лошадь (без поводий, используя только колени и голос) и вернулась.

– Это все потому, что моему коню мешает седло, – заметил Саткын.

Анда фыркнула громче Буркут под ней.

– Добрая лошадка! Подаришь, а, сестра? – шутя спросил Саткын. Поняв, что это была шутка, анда весело откликнулась:

– Прости, анда, но Буркит я люблю больше. – Потрепала кобылу по гриве, шепнула что-то на маленькое ушко.

– Лошадь ласкаешь больше, чем родную сестру, – без упрека сказал Саткын.

Жылдыз нахмурилась, неохотно ответила:

– Из вас всех только Буркит мне проблем не приносит. И Толкын не лошадь, меня на себе не возит. Я пробовала – не разрешает.

Сама рассмеявшись своей шутке, анда тихо цокнула и Буркут медленно зашагала дальше. Конь под Саткыном последовал за ней.

– Откуда такая веселость, анда? Неужто все оттого, что наконец уехала от Толкын?

Он захохотал, но в этот раз анда не поддержала его.

– А чего горевать? – просто ответила она. Посмотрела в небо, спросила: – Сколько дней пути до туткынов?

– Неделю, может. Если не торопясь. А что?

– Я обещала Толкын вернуться, когда первый снег выпадет.

– Ну, задержишься, ничего страшного не случится. Не маленькая ведь уже, поймет, – рассеянно отозвался Саткын, задумавшись о своем.

Лошади шагали, отдаляясь от реки.

Азат поправил пояс. Недавно вступил в ряды воинов – и вот, дали меч, копье и саадак. Для него, сына черной кости, о большем и мечтать не стоило. Несколько недель как вернулся с похода… Никогда еще не был так далек от родного дома, понял, как велик мир, как много людей в нем живут. Хорошо было скакать на коне, чувствовать спокойную силу товарищей в строю. Но убийство радость ему почему-то не приносило. Не было той горделивости, с которой остальные воины хвастались у костра своими шрамами и количеством погибших от их руки. Поход был обращен в сторону илбээсинов – племени, не славящемуся своей храбростью и великими полководцами. Победа была легкой. И войско получило награду за свои заслуги. Азат хорошо помнил, как они хищно набросились на аил с его возками, табунами, женщинами и драгоценностями. Все-таки правда, что воины получают много. Но в обмен на что – на свою жизнь. Азат смерти не опасался. Может, от молодости, а может, понимал, что сопротивление не будет упорным. Но, конечно, был благодарен небу, что сохранило жизнь. Ведь для него она только начинается, умно ли было бы потерять ее в пыли, и за что?

Азат расстегнул пояс. Тяжелое оружие грохнулось на пол юрты. И все же, наверно, надо будет привыкнуть. Ему ведь так теперь всегда воевать.

Вышел прогуляться. Солнце уже не так припекает, как когда они выдвигались в путь – осень вступила в свое законное правление, озолотило степную траву и листья на деревьях пуще любого похода. Как хорошо дома! Воины не ругаются друг с другом за добычу, не слышно криков и стонов недобитых, нет той грязи, которую они подняли копытами боевых коней. А тут, сейчас, ржут лошади, шумит река, гудит ветер, малые дети кидают асыки, хохочут девушки. Прислушавшись к девичьему смеху, Азат снова подумал о ней. Как тогда встала перед глазами ее гибкая фигурка, иссиня черные волосы, ниспадающие до самой земли, улыбка полных губ, веселые ямочки на смуглых щеках и большие, с длинными ресницами, как у верблюжонка, глаза. Так бы и смотрел в них целый день. Какая красавица!.. Азат прижал эту мысль к себе, чтобы снова почувствовать это искреннее счастье момента. И что это напало на него? Каждый раз, когда Толкун рядом, он не мог себя контролировать. Конечно, и не думал воровать ее. Будь ему нужна рабыня, взял бы какую-нибудь из илбээсинских девиц. Пошутить хотел, а напугал. И сильна ведь! Наверное, в свою грозную сестру. Азат вряд ли бы позволил себе такую вольность, если бы Толкун не встретила его с похода. Кажется, собственный брат не был так рад его возвращению. А Толкун смеялась, громко, непритворно, когда увидела, что он жив. Не забыла их дружбу.

Вдруг до него донеслось тихое пение. Сам не зная как, он тут же понял, что это Толкун. Она шла по берегу речки, высоко подняв голову, как всегда. И словно бы не замечала злых взглядов в свою сторону. Азат втайне недолюбливал ее сестру. Не за то, за что ее ненавидят все, а за то, что она попортила жизнь Толкун. Скорее всего, у нее были свои причины вести себя так вызывающе, без уважения, но неужели она не понимает, что это все выливается на голову ее сестре? А ей-то что, она всегда вдали… Азат одернул себя. Это не его дело, а даже если бы было его, Толкун не любит, когда он плохо говорит о Кезбе Жылдыз. Он должен уважать ее чувства. Меньше всего на свете ему хотелось оттолкнуть от себя Толкун.

Когда он нагнал ее, она оторвала взгляд от неба и посмотрела на него. Улыбнулась. Азат почувствовал, как позорно краснеет, аки молодая девушка, а не воин. Хотел заставить себя быть серьезнее, но широкая ухмылка сама растеклась по лицу. Когда стало так тяжело разговаривать с ней?

– Здравствуй.

– Здравствуй. Ты одна?

– Как всегда, – она пожала плечами. – Присоединяйся. Будем ничего не делать вдвоем. Или ты занят?

– Нет-нет, – пожалуй, слишком быстро ответил он. Про себя точно знал, что даже если бы на него валились дела, все равно бы приравнялся к ней. Пошли вдвоем. Молчали. Вдруг Толкун с досадой проговорила:

– Не стоит тебе гулять со мной.

– Почему? – чуть ли не вскричал он.

– Что люди подумают? – Она беспечно откинула косу назад, и у Азата мысленно захватило дух.

– Пусть думают, что им вздумается. Я теперь воин, мне не страшны старые женщины. – Выпятил грудь колесом.

Толкун внимательно взглянула ему в глаза.

– Ты рад, что был в походе?

От этих слов, пусть она и не имела ничего такого в виду, вся его самоуверенность улетучилась.

– Тяжело сказать… Что мне еще было делать?

Сам не заметил, как эти прямые слова сорвались с губ. А так хотелось выглядеть в ее глазах храбрым баатыром!..