Отдышался. Посмотрел на девушку, но ударить не посмел. Испугался, заробел, но виду, конечно, не подал. Утер кровь с лица, сплюнул ей под ноги, и ушел. Толкын обернулась на тяжело дышащего Азата. Халат на нем порвался, зуб выбит, на голых руках ссадины и синяки. К этому моменту к месту драки начали стягиваться люди. Толкын заторопилась – ей не хотелось, чтобы на нее повесили ответственность за драку.
– Пойдем.
Они вернулись к ней. Толкын развела молочную сыворотку и начала промывать его раны. Ее брови сводились вместе, хотелось плакать, но она сдерживалась. Азат это заметил.
– Толкунтай, – ласково бормотал он, нежно убирая выбившиеся волосы у нее с лица. – Ну прости меня, Толкун-жан, только не расстраивайся. Ну чего ты? Все ведь хорошо…
Откуда в людях столько ненависти? Зачем… Зачем Бузык задирает ее? Злится из-за Жулдыз? Зачем Азат ответил? Хотел ее спасти? Толкын отвела глаза от его разбитых в кровь костяшек. Но думала она не о его кулаках, а сестры.
Бузык давно заглядывался на нее. И ждать не стал – поймал где-то по пути, схватил за руку. Толкын даже ойбай сказать не успела, как пальцы сестры стянулись в и без того всегда полусжатый кулак, и двинули белокостному парню в зубы. Опешив, он ответил на удар. А потом… Жулдыз не сильно пострадала – только шапка слетела. Оставив его лежать в пыли, она торопливо потянула синли за собой. Это могло плохо обернуться для них, но по неписаному закону они имели полное право защищать себя.
Сестра была явно сильнее Бузыка. А Азат?.. Толкын не могла заставить себя посмотреть себя в его глаза. Все из-за нее. Снова.
Он дождался, пока на аул спустится ночь, и ушел. Они ни о чем не говорили. Проводив его до выхода, Толкын легла спать. В юрте вновь стояла ощутимо тяжелая тишина. Толкын закрыла глаза и вспомнила теплые безопасные бока брата и сестры, их тихое посапывание, когда они жались друг к другу, как птенцы в гнезде. Тоскливая боль тупо толкнулась в сердце. Толкын уткнулась лицом в войлок, на котором спала сестра, упиваясь ноющим одиночеством.
Глава V
Морозец пробежал по степи, люди на лошадях холодно ежились. Шли почти не останавливаясь. Жылдыз все чаще поглядывала на небо, то ли ждала, то ли боялась первого снега. Ветер приутих, чтобы при наступлении холодов ударить с новой силой. Буранная зима будет. Что ж, не страшно. Молодая кровь горячит лучше любого очага. Мерзли и лошади. Все чаще люди пускали животных бегом.
Когда потянуло спать, остановились на ночлег. Саткын расседлал коня, пустил пастись. А анда с лошади не слезла.
– Поеду, подстрелю нам ужин. Ты пока раскладывайся.
Саткын не рвался с ней. Сестра давно уже выросла, в его помощи перестала нуждаться. А коня кто-то должен охранять.
Кругом сложил камни для костра. Вдруг, когда в воздух взвились первые хрупкие огоньки, из степи дохнуло холодом. Новорожденный костер потух. Чутьем кочевник понял, что это не ветер. Выпрямился во весь рост, положил ладонь на рукоять меча на поясе. Все затихло, ничего не было слышно. Лишь легко покачивалась полынь. Небо помрачнело, потемнело, замерцали на куполе слезинки-звезды, пытаясь переплюнуть друг друга в яркости. Саткын вновь опустился на колено, взялся за костер. В этот раз даже искра не успела появиться.
Из темноты на Саткына бросился волк. Готовый к этому, он выхватил меч и рубанул хищника. Первый повалился, но другие ждать не стали. Опустив взгляд на окруживших его зверей, Саткын пожалел, что не успел зажечь костер. Сначала волки боязливо подпрыгивали к человеку, не причиняя ему вреда. Саткын сумел зарубить еще несколько хищников, прежде чем они, голодные, озверели и набрались храбрости. Стоящая густая темень мешала Саткыну видеть. С криком отразив очередной прыжок, он вдруг запнулся. Мечом отогнав от себя серых хищников, попытался встать, но внезапно смутно различил движение напряженных мускул прямо перед собой. Волк рыкнул и бросился вперед, как вдруг просвистела в воздухе стрела. Зверь поверженно свалился, остальные испуганные неизвестной опасностью попятились назад. Напасть снова не успели, так как следом за стрелой появился и всадник. Жылдыз вздыбила лошадь, закричала. Звери скуля убрались прочь.
Анда быстро спешилась, подошла к нему. Увидев, что он цел, облегченно откинула голову назад.
– Не оставишь тебя. Давай руку.
Саткын оторопело поднялся на ноги, молча подошел к волку, который чуть не загрыз его. Грубая стрела попала точнехонько в глаз, пробив голову насквозь. Зверь вряд ли даже понял, что произошло.
– Ты великий мерген, анда, – выдавил он. – Спасибо.
– Знаю. – Улыбнулась.
Равнодушно выдернула стрелу, оглядела жертву.
– Эх-х, красивый зверь был! – с сожалением протянула Жылдыз. – Не стоит твоей жизни, анда.
Засмеялась, крепко стукнула по плечу.
– Сними с него шкуру, оставь себе – на память о том, что ничего без меня не можешь.
Довольно качая головой, анда похлопала Буркут по крупу, мол, беги. Саткын не мог прийти в себя. Ночью, с не пойми какого расстояния, сестра только что спасла ему жизнь.
Пожарили мясо на костре, открыли бурдюки с архи. Лошадь анды валялась в пыли, высоко вскинув длинные сильные ноги. Анда быстро захмелела, развеселилась. Вскочили на ноги, стали бороться. Раз – кинула Жылдыз Саткына на землю. Второй – рухнули вдвоем. А на третий Жылдыз вдруг упала сама и захрапела. Саткын победоносно улыбнулся, подтащил анду к войлоку, и уснул рядом тяжелым, пьяным сном.
Наконец пересекли пустынное расстояние. Впереди показался аул.
– Кто такие? – Жулдыз поравнялась с ним.
– Твои, анда. Талааборуты. Точнее, то, что от них осталось.
Она до боли стиснула зубы, Буркит, почувствовав ее беспокойство, вскопала копытом землю.
– Надо остановиться там.
– Зачем? – резко спросила Жулдыз.
– Хочу Чабалекей послание оставить.
Анда с любопытством посмотрел на нее. Она отвела взгляд, мысленно прокляв клятвенного брата. Знает ведь, как давно она не видела своих. В общем-то, с того самого дня, как они сбежали. Мысли о той ночи заставляли ее кровь бурлить. Что ей еще оставалось, когда мать умерла? Может, если бы не малышка, она бы не сбежала. Сама для себя рабство она терпела. Ведь тогда и мать была бы жива… Толкын появилась на свет большой ценой.
Предатели. Мерзкие, подлые предатели. Крысы, гады ползучие. Ее племя стало слишком сильно, и эта сила начала беспокоить других. И в частности туткынов… Под видом перемирия они проникли в их стан, принятые как дорогие гости, а ночью всех перебили. Сама Жулдыз была слишком мала, чтобы все помнить. Но она хорошо запомнила теплые объятия матери, которые, однако, не защитили ее. Потом – плен, новый муж матери, сестренка и бегство. А остаток ее племени, некогда великого и могущественного, теперь ютится в одном крошечном ауле.
– Разве она не тирек?
– Тирек, но талааборуты после разгрома пошли как раз к ним. Поэтому они смогут передать.
– Ты специально меня сюда привел, – процедила Жулдыз.
– Будто я знал, что это они тут, – обиженно ответил он. – Если боишься, поедем мимо.
Анда знал, что говорит. Препираться с ним не стала, тронула лошадь, галопом сорвалась с холма, понеслась к аулу. Ветер засвистел в ушах, равномерный топот Буркит приложился к топоту коня Саткына. Самая ее сущность ликовала: “Дома! Мы дома!”. Но что-то все равно восставало против. Может, потому что среди оставшихся в живых не было никого из ее родных?
Своим приездом всполошили аул. В беспокойное время живем. Друг может обернуться врагом, а враг хитростью сломить людей, разрушить то немногое, что удалось сохранить. Подъезжая к своим, Жулдыз ясно это чувствовала. Затянулась рана от предательства, да саднит еще, заставляя ее носителя в страхе озираться. И даже если нового удара не последует, шрам останется навсегда.
Ее племя жило небогато, но от голода никто не страдал. Жулдыз ощутила гордость за свой народ. Все-таки хватило народной памяти не прижаться к своим спасителям, а вот так, прикрывать тиреков с полудня. Так посмотреть, и не властен над ними никто…
Когда страх и подозрение улеглись, проснулось привычное радушие. Саткын, хитрый, податливый побратим, вел себя открыто, весело. Со всеми здоровался, казалось, каждому готов был рассказать, кто они и куда идут. Спешился даже, чтобы показать, что не высокородный, а свой. Но Жулдыз знала – анда начеку. Про себя ничего не скажет, а у других все выведает. Так узнал, кто сейчас ведает аулом. Оказалось, что батыр Алибек – сын того владетеля племени, которого помнила Жулдыз. Она помнила и самого Алибека. Тогда еще юноша, справедливый и добрый, он нравился Жулдыз. Он в обиду не даст, а обиды не забудет… Их повели к нему.
Поджарый, могучий, далекий от старости, батыр сидел в своей юрте. Его жилище не была роскошным и богатым, а его самого трудно было отличить от обычного воина. Когда ему передали, что в ауле гости, он был у пастухов – считал головы, готовился к приходу зимы. От забот у его губ легли ранние морщины, взгляд лежал на людях тяжело, мрачно. Но с гостями он позволил себе расслабиться. Велел накрыть стол, принести все самое лучшее.
– Смотри, тот джигит сидит и глаз с тебя не сводит, – шепнул Саткын, толкнув ее локтем.
Жулдыз посмотрела в ту сторону. Простой, крепкий, с резкими скулами парень сидел рядом с Алибеком. Наверное, какой-нибудь гость.
– Пусть смотрит. Не каждый день доводится увидеть такое чудовище.
Саткын тихо рассмеялся. После начались разговоры. Саткын болтал без умолку. Он де из тоолукских, едет по повелению манапа со срочным делом к туткунам, хозяину же этого процветающего аула преподносит шкуры зверей, убитых ими по дороге. Отвечая на вопрос про их дела, Алибек ответил:
– У нас все тихо-мирно, и хорошо. Я слышал, у таулыков там не все гладко.
Саткын покачал головой.