Тегеран-82. Начало

У меня разбегались глаза. Я хотела всего – и ничего! Платья были настолько роскошными, будто из другой жизни, что я никак не могла примерить их к себе, даже мысленно. А примерить на себя стеснялась, хотя Дарьяни-ага активно предлагал мне сделать это за ширмой, где было зеркало.

Папа уже выпил три пиалушки чаю, обсудил с Дарьяни-ага перспективы нового президента Банисадра, а я все завороженно выкладывала из коробки новые и новые туалеты из неведомой мне реальности.

Наконец, терпение папы лопнуло. Он посмотрел на часы и заявил, что кроме как наряжать меня, на сегодня у него есть другие планы.

Я честно готова была уехать домой. Все наряды были сногсшибательны, но не про меня. Мы стали прощаться.

Но тут господин Дарьяни вдруг хлопнул себя по лбу, вспомнил Аллаха и вновь метнулся в свой чулан.

Спустя минуту он выплыл оттуда сияющий: в руках у него было платье, в которое я влюбилась с первого взгляда, даже без примерки. Прелестного бирюзового оттенка, из тончайшего натурального шелка, с виду оно было скромным, но от него прямо веяло шармом. Я сразу вспомнила шахбану Фарах, чьи сдержанные наряды неизменно создавали впечатление шика. Это платье обладало тем же эффектом.

Я примерила его за ширмой: из зеркала на меня взглянула маленькая женщина. Подол, конечно, путался у меня в ногах, но это было уже не важно.

Когда я вышла показаться папе, в первую секунду он уставился на меня в недоумении. У меня даже сложилось ощущение, что он меня не узнал.

– Ханум гашанг, хейли хошгель дохтарэ-ханум! («Красивая ханум, очень красивая девочка-ханум!») – запричитал Дарьяни-ага, складывая ладошки домиком, будто молится за меня.

– Идет к глазам. Берем, – коротко резюмировал папа.

То ли ему тоже понравилось, то ли он просто устал.

Дарьяни-ага хотел за платье доллары. Хождение доллара было запрещено революцией, но Дарьяни-ага размахивал руками, повторяя слово «сефарат». Это слово я знала, оно означало «посольство».

Папа что-то неторопливо отвечал, добродушно усмехаясь, и время от времени махал рукой на дверь и делал вид, что встает и уходит. Я догадалась, что он торгуется.

В результате продавец и покупатель сошлись на двухсот долларах. Для Тегерана 80-го года это было целое состояние.

Когда мы сели в «жопо», папа спросил:

– И что мы теперь скажем маме?

– Что купили в надувном «Куроше» за пять тысяч туманов, – пожала плечами я.

Домой мы оба приехали довольные.

Мама нашла нашу покупку «слишком дамистой». Но в ночи, встав в туалет, я обнаружила ее вертящейся перед зеркалом в моей обновке. На маме мое платье тоже смотрелось отменно.

– Я тебе дам поносить! – великодушно пообещала я, убедившись, что платье у меня что надо, раз уж его примеряет моя мама.

И даже лучше, что «дамистое», тогда Грядкину понравится точно!

Концерт и банкет на 8-е марта удались на славу.

А наша постановка и вовсе прошла на «ура».

Как и было задумано, перед началом нашей сценки мальчишки запрыгнули на бильярдный стол, а я стояла в своих бирюзовых шелках, как настоящая шахиня, и ждала, пока дядя Валя меня подсадит. Мальчишки со стола шипели мне: «Ну давай, чего встала-то, начинаем уже!» Но Грядкин нарочно медлил, чтобы подчеркнуть красоту момента. Еще неделю назад я бы не выдержала и запрыгнула бы на стол «быстроногой ахалтекинкой», но теперь я его любила и поэтому интуитивно уловила суть его задумки. Я стояла спокойно – прямо, как тетя Таня и невозмутимо, как шахбану Фарах. А когда меня, наконец, водрузили на стол, сделала небольшой книксен, как принцессы в Катькиных спектаклях.

Дядя Валя был прав: этот простой трюк произвел невиданный фурор.

Особенно, среди наших медсестер. Они кричали, что я прирожденная шахиня, а Грядкин – образцовый евнух. И поднимали за это тосты, чокаясь веселящей газировкой.

Значение слова «евнух» мне было неизвестно, и я тихо поинтересовалась у дяди Вали:

– Почему они говорят, что вы образцовый олух? Из меня получилась плохая шахиня?

– Ты самая лучшая шахиня, – шепнул мне Грядкин, – даже лучше настоящей!

В тот момент, восседая в шелках на троне, водруженном на бильярдном столе, я была абсолютно счастлива.

Сережка важно сидел рядом, сурово сдвигая брови под своей картонной короной в елочном дожде, и время от времени грозно постукивал скипетром-шваброй. Настоящий поварской колпак маленького Сашки был больше, чем он сам, а фартук, позаимствованный с пищеблока, обернули вокруг него в три раза. Коварный визирь Макс очень натурально возводил поклеп на Лешку-берейтора, даже больше, чем положено по сценарию. Вообще Максу эта роль очень подошла. Лешку его мама нарядила в галстук-бабочку, которой он очень стеснялся, и поэтому впрямь был похож на пристыженного любовника.

Задуманная дядей Валей отмена казни изменника в честь женского дня тоже имела грандиозный успех у нашего зрителя.

После нашего выступления женщин госпиталя ждал еще один сюрприз, его тоже приготовил мой Грядкин.

В какой-то момент все мужчины исчезли из зала, а потом появились организованным строем под предводительством Грядкина с аккордеоном. Стало понятно, что это не просто мужской парад, а хор, и сейчас он будет петь.

Певцы построились в три ряда, каждый с цветком в петлице и листочком бумаги в руках. Дядя Валя заиграл на аккордеоне.

Мой папа стоял в первом ряду, почему-то красный, как рак. Я вспомнила его историю про хор и испугалась, как бы его и сейчас не выгнали.

Но хор бодро запел частушки, и мой папа был ничем не хуже остальных.

Я подумала, как прекрасно выступать в камерных залах (выражение Катьки!). В узком коллективе главное желание выступать, строго никто не судит. И это очень полезно для самооценки.

Сверяясь с листочками в руке, певцы пели смешные куплеты, каждый из которых был посвящен лично каждой из дам нашего бимарестана.

Упомянутые дамы рыдали от хохота и восторга. Я тоже плакала – от смеха, от любви к Грядкину, от того, что у меня красивое платье, что я лучшая из шахинь и от того, что даже в Тегеране бывает 8 марта. Я чувствовала себя пьяной, хотя веселящей газировки тогда еще не пила.

Мужскому хору потом долго хлопали и выпивали за его творческие успехи и здоровье его муз. Слова частушек, как выяснилось, сочинил Грядкин, в чем лично я даже не сомневалась. За автора куплетов тоже поднимали тосты и желали ему новых вдохновений.

Перед тем, как мама увела меня спать, папа рассказывал присутствующим про ритуал самобичевания в день великой скорби «шахсей-вахсей» (см. сноску-1 внизу).

– По улицам всех иранских городов идут траурные процессии, – говорил папа. – Мужчины толпами идут по улицам и в ритме барабанной дроби ударяют себя по плечам железными цепями с криками «Шах Хоссейн, вах Хоссейн!», а женщины стоят на обочине, рыдают и бьют себя кулаком в грудь. Этот ритуал символизирует раскаяние и скорбь жителей Куфы, которые предали имама Хусейна, отвернувшись от него в трудную минуту.

– А зачем они его предали? – спросила Лешкина мама.

– Светуль, ну это история из Корана, как из Библии, – ответила за папу Максова мама тетя Инна. – Там все всю дорогу кого-то предают.

– Да, Инночка, ты права, – согласился с ней мой папа. – Это общемусульманский ритуал, признаваемый и суннитами, и шиитами. Настоящее название у него арабское – Ашура, а «шахсей-вахсей» его американцы прозвали, им так слышатся выкрики скорбящих. Отмечается Ашура не по иранскому солнечному календарю, а по общемусульманскому, лунному, поэтому, в отличие от шиитских праздников, и попадает на разные иранские месяцы. Особенно потрясает это зрелище в священном Куме, он весь превращается в сплошной поток скорбящих с цепями. Рыдают там круглосуточно, а траур носят 40 дней, хотя десяти вполне достаточно. В этом году начало Ашуры попало на 2-е марта, так что уже начали.

Больше всех удивлялись папиному рассказу незамужние медсестры:

– А вот наши мужчины не станут себя истязать даже ради родной жены, не то, что ради какого-то святого! – сокрушалась тетя Тамара из гинекологии.

– Ну, ради жены уж точно не станут, – соглашалась с ней тетя Таня. – Ради святого, пожалуй, тоже. Но вот ради кого-нибудь живого и властного вполне могут. Наши мужики – по сути своей рабы!

– Танюша, – перебил ее мой папа, – хоть сегодня и женский день, но все же пощади нас. Валя уже сделал вам подарок, хочешь, я тоже сделаю? Организую экскурсионную поездку в Кум и Исфахан. Посольство запретило, но я договорюсь. И автобус возьмем наш, бимарестанский, с красным крестом. В нем нас никто не тронет.