Тегеран-82. Начало

Для блюстителей исламской морали это примерно то же самое, что для жертв репрессий улицу Сталина переименовать в улицу Берии. И только через пару лет до нового правительства дошло, что Моссадык был страшно далек от идей исламской революции. В 1982-м его имя вымарали из названия главной торговой артерии Тегерана, переименовав ее в Валиаср, коей она и остается по сей день.

Но День национализации нефти, случившийся при Моссадыке, в Иране поныне ежегодно отмечают, как общенародный праздник.

Меджлис Ирана принял решение о национализации нефтяной промышленности 15 марта 1951 год, сенат одобрил его 20 марта, поэтому для государственного праздника избрали день между этими важными событиями – 29-го эсфанда или 19-го марта.

И хотя сегодня Моссадык предан забвению, именно он, как ни крути, был тем, кому впервые удалось отдать нефть народу.

«Курош» оказался большим двухэтажным универмагом модных товаров с женскими манекенами без чадры в витринах, что говорило о его бездуховности. Чуть позже бесстыжих манекенов нарядят в платки и манто – свободное одеяние вроде не приталенного плаща, прикрывающее попу.

На первом этаже на каждом шагу стояли гигантские зеркала и прилавки с разнообразной косметикой, возле которых не было продавщиц. Иранки спокойно к ним подходили, брали с подставок «бесхозные» помады и туши и мазались ими перед зеркалами.

Разумеется, моя мама тут же забыла, зачем мы пришли. Она потянула носом и закатила глаза:

– Мистерия де Роша от «Роша»! – выдохнула она. – Мои любимые духи!

С этими словами мама ринулась вперед и растворилась среди бесчисленных лотков с парфюмерией.

Я поднялась по эскалатору на второй этаж, все равно она за мной не следила.

Справа от эскалатора был огромный зал, увешанный разнообразной одеждой. Между вешалками там и сям стояли разряженные в пух и прах манекены обоих полов. Мне даже стало страшно одной войти в этот тряпочный водоворот, я испугалась в нем затеряться.

Слева сиял огнями ресторан, из него доносилось пение Гугуш и мелодичный перезвон столовых приборов. Прямо был бар, который теперь продавал только свежевыжатые соки, но реклама американского виски над ним осталась.

Перед баром был еще один крохотный магазинчик, туда я и зашла, чтобы не болтаться в проходе. Это оказался бутик рукоделия. В нем продавалось великое множество разноцветных и мохнатых мотков мохера. В 80-м он был на пике моды, а в Тегеране можно было легко купить даже самый редкий цвет. Поэтому вязали все – даже те, кто еще недавно в принципе не представлял себя за этим занятием.

Даже мои мама и папа в четыре руки вязали маме какой-то бесконечный многоцветный кардиган, где серый цвет переходил в сиреневый, потом в малиновый, потом в фиолетовый, потом в голубой… Мама говорила, что такая размытая палитра смотрится очень интересно и изысканно.

Маму научила вязать персиянка тетя Рая из прачечной: она была главной рукодельницей среди местного персонала, взрослым ремонтировала одежду и шила на заказ, а нам, детям, мастерила костюмы к выступлениям. Освоив спицы, мама попросила Раечку научить также меня и папу. Нам она сказала, что это успокаивает нервы и развивает усидчивость, но мы-то знали, что ей просто лень вязать одной.

В итоге мы вязали кардиган по очереди. Он всегда ждал желающих себя повязать в шкафу прихожей. У кого из нас троих было настроение, тот его и хватал.

Теперь я думаю, что это было полезной затеей. Кто-то, когда нервничает, грызет ногти (ковыряет в носу, курит сигареты, etc), а мы вязали кардиган.

Этот шедевр вязального дела, который создавался нашей семейной командой в течение нескольких лет, я потом носила на первом курсе МГУ. Тогда как раз вернулась «размытая» мода.

Увидев в рукодельном бутике редкий оранжевый колор, я ринулась за мамой.

Она все еще нюхала духи. Глаза ее затуманились.

– Мам, тебе плохо? – обеспокоилась я. – Пойдем, там мохер оранжевый.

– Оранжевый? – встрепенулась мама. – Где?

В мохеровом оазисе мы потеряли еще полчаса, но мама так ничего и не купила.

– Мне кажется, он слишком рыжий, – сомневалась она. – А мне к белому пальто нужен более солнечный оттенок…

Наконец, мне удалось завлечь ее в зал с нарядами.

Смешно, но в 1360-м году по Солнечной Хиджре мировая мода была похожа на сегодняшнюю.

В моде были просторные блузки-вышиванки с рукавами-фонариками, цветастые сарафаны на бретельках, джинсовые платья и комбинезоны, узкие джинсы и вельветовые штаны в мелкий рубчик, футболки с крупными яркими надписями и мультяшными героями, короткие и длинные обтягивающие кожаные пиджаки и пальто, толстые шарфы, водолазки в облипку, штаны и платья-сафари и сабо на высокой танкетке. Самый писк – на деревянной, чтобы стучала при ходьбе. «Деревяшки» на металлических заклепках имела каждая уважающая себя посольская девчонка.

Даже солнцезащитные очки тогда носили «авиаторы» – формы, которая и сейчас в моде.

Лучшим практическим подарком советскому человеку из-за рубежа в то время был японский зонт-автомат «со слоном» – так мы их называли по изображению на этикетке. «Слоны» в «Куроше» были самых невообразимых расцветок – хочешь с Барби, хочешь с британским флагом.

Несмотря на всю вражду, на прилавках лежали сумки Montana с британскими и американскими флагами.

Из верхней одежды самым шиком были дубленки-«афганки». Из нежной овчины цвета кофе с молоком, отороченные пушистым белым мехом.

Но мы пришли за нарядным платьем.

Вечерние туалеты размещались в отдельном отсеке. Среди моделей преобладал фасон «летучая мышь» – длинные платья-размахайки в стиле Аллы Пугачевой.

Другим актуальным направлением было нечто, напоминающее сегодняшний бохо-стиль: платья из легкой ткани с размытым цветочным рисунком, приталенные с помощью резинки, и с длинными рукавами, присборенными у запястий. Вырез у таких платьев был довольно большим, но в него вдевались завязочки, потянув за которые можно было его регулировать. Из-за резиночек и веревочек платье получалось с напуском и пышными рукавами. А вместе с цветочками и оборочками у выреза и рукавов оно превращало в бабу на чайнике даже самую тощую женщину. Так говорила моя мама, и я видела это своими глазами на примере наших медсестер.

На мой рост не было вообще ни одного платья. Даже с рюшками для бабы на чайнике.

– Может, посмотреть в детском отделе? – неуверенно предложила моя мама.

Но какой мог быть детский отдел, если я играла взрослую шахиню! И мне нужно было поразить воображение взрослого Грядкина! Неужели я буду делать это в глупом розовом нейлоне с бантами, как на детском утреннике?!

Мама тоже не хотела покупать подобное кукольное платье, тем более, одно такое у меня уже было, и я его игнорировала. Она рассчитывала найти мне что-то более взрослое и практичное. Но «летучая мышь» ее явно не впечатлила, как и меня.

Мы уже направились на выход, как вдруг в соседнем отсеке я увидела его! Это было дивное длинное белое платье, чем-то напоминающее белый наряд главной героини-вампирши в фильме ужасов Роже Вадима «И умереть от наслаждения».

В этом прелестном платье с виду всего было в меру, но при этом в нем чувствовался шик. Завышенная талия напоминала о тургеневских девушках, а приспущенные по плечам рукава-фонарики обнажали ключицы, подчеркивая их хрупкость. А учитывая, что я еще не носила бюстгальтера, это смотрелось не вызывающе, а трогательно.

Даже мама ахнула, когда я примерила эту красоту:

– Прямо первый бал Наташи Ростовой!

Мама пощупала ткань. Платье моей мечты было сшито из какого-то простого плотного белого материала вроде батиста и хорошенько накрахмалено.

– Швы вроде добротные, – задумчиво констатировала мама. – А ты точно будешь это носить? А то оно путается у тебя в ногах. Если купим, надо будет попросить Раечку укоротить…

Мама всегда уточняла, «буду ли я это носить», когда мне что-то нравилось.

Меня это обижало: звучало это так, будто она не может доверять мне, а я – сама себе.

Мы купили платье. Стоило она на удивление недорого. Улыбчивая тетя на кассе положила нам его в фирменный пакет «Kourosh» и почему-то сказала «Have a good night!», хотя темнеть еще даже не начало.

Домой я шла в отличном настроении, вприпрыжку и с пакетом в руках. Теперь я была уверена, что сердце Грядкина дрогнет, если только оно не камень. Мама еле поспевала сзади.

С улицы Моссадык к бимарестану мы всегда ходили одним и тем же переулком, где нас каждый раз радостно приветствовал торговец шкурами. Он запомнил нас, когда мы покупали у него ту самую остромодную дубленку-«афганку».

Когда я впервые увидела, как в переулке, прямо на заборе, этот человек развесил огромные цельные шкуры животных, то очень расстроилась и даже заплакала. На заборе висел бывший медведь, зебра, верблюд и множество овец. Зрелище меня поразило: ведь еще недавно всех этих животных я видела живыми, в московском зоопарке!