Путешествие к центру Земли. Вокруг света в восемьдесят дней

Но благодаря этой огненно-жидкой массе, охладившейся и затвердевшей на поверхности Земли, толща земной коры значительно увеличилась, а стало быть, возросла и сила ее сопротивления.

Образовавшийся трахитовый покров не давал больше выхода расплавленной массе, скопившейся в недрах земли. И вот настал момент, когда сила ее механического давления стала столь значительной, что земная кора приподнялась и на поверхности Земли стали возникать конусообразные возвышенности, в которых образовались глубокие ходы. Так появились вулканы, а на их вершинах впадины, так называемые кратеры.

За этими явлениями последовали явления вулканические. Сперва, через образовавшиеся выводные каналы, извергались базальтовые потоки, которые, застывая, принимали самые причудливые формы, и их замечательные образцы встречались на нашем пути. Мы ступали по базальтовым темно-серым скалам, напоминающим призмы на шестигранном основании. Вдали виднелось множество усеченных конусов, некогда бывших жерлами огнедышащих гор.

Вслед за расплавленным базальтом вулкан, активность которого вновь возросла за счет погасших кратеров, стал извергать лаву, вулканический пепел и шлак; я видел собственными глазами на его склонах их длинные застывшие потоки, похожие на разметанные пряди волос.

Такова была последовательность явлений, в результате которых возникла Исландия. Все они связаны с действием подземной огненной массы, и было бы безумием предполагать, что под земной корой отсутствуют вещества, находящиеся в состоянии плавления и кипения. И еще большим безумием было предположить, что можно достигнуть центра Земли.

Я немного успокоился относительно исхода нашего путешествия, когда мы шли на приступ Снефельс.

Дорога вела в гору, камни выскальзывали из-под ног, и все труднее становилось идти; приходилось быть крайне осторожным, чтобы не упасть.

Ганс преспокойно шествовал впереди нас, словно шел по ровному месту; иной раз он исчезал за огромными глыбами, и мы на мгновение теряли его из виду; тогда резким свистом он указывал направление, по которому мы должны были следовать. Зачастую он останавливался, подбирал обломки скал и располагал их в виде вех, по которым, возвращаясь обратно, было бы легко найти дорогу. Последующие события сделали такую предосторожность излишней.

За три часа утомительного пути мы добрались только до подножия вулкана. Ганс дал знак остановиться, и мы разделили наш скромный завтрак. Дядюшка ел торопливо, чтобы поскорее отправиться дальше; но эта передышка была предназначена также и для отдыха, и ему пришлось подчиниться проводнику, который только через час подал знак трогаться в путь. Три исландца, охотники за гагами, столь же молчаливые, как и их товарищ, не говорили ни слова и ели умеренно.

Мы уже поднимались по склонам Снефельс. Его снежная вершина вследствие оптического обмана, обычного в горах, казалась совсем близко от нас, но сколько еще часов прошло, пока мы добрались до нее! И с какими трудностями! Камни вырывались у нас из-под ног и скатывались на равнину со скоростью лавин. В некоторых местах угол наклона по отношению к горизонтальной плоскости составлял по крайней мере тридцать шесть градусов; было невозможно карабкаться по такой круче, и приходилось не без труда обходить эти места, причем мы всячески помогали друг другу. Дядюшка старался держаться как можно ближе ко мне; он не терял меня из виду, а иногда и поддерживал меня. Что касается самого дядюшки, у него, вероятно, было врожденное чувство равновесия, потому что он ни разу не споткнулся. Исландцы, хотя и нагруженные багажом, взбирались с ловкостью истых горцев. Глядя на вершину Снефельс, я считал невозможным добраться до нее по такой крутизне. К счастью, после целого часа мучительного пути перед нами неожиданно оказалась своеобразная лестница, появившаяся среди снега, покрывавшего вершину вулкана. Эта природная лестница, которая образовалась из массы выброшенных вулканом камней, очень облегчила наше восхождение. Если бы поток камней не был задержан складками почвы, он скатился бы в море, образовав новые острова. Во всяком случае, импровизированная лестница сильно помогла нам. Крутизна склонов все возрастала, но каменные ступени облегчали и ускоряли наш подъем настолько, что стоило мне на минуту отстать от своих спутников, как их фигурки, мелькавшие вдалеке, казались совсем крошечными.

К семи часам вечера, преодолев две тысячи ступеней, мы оказались на выступе горы, служившем как бы основанием для самого конуса кратера.

Море расстилалось перед нами на глубине трех тысяч двухсот футов. Мы перешли границу вечных снегов, которая в Исландии вследствие сырости климата не очень высока. Было холодно. Дул сильный ветер. Я чувствовал себя совершенно измученным. Профессор, убедившись, что мои ноги отказываются служить, решил сделать привал, несмотря на все свое нетерпение. Он дал знак охотнику, но тот покачал головой, сказав:

– Ofvanfor!

– Отказывается, – сказал дядюшка, – надо подняться еще выше.

Потом он спросил у Ганса причину такого ответа.

– Mistour, – ответил наш проводник.

– Ja, mistour, – повторил один из исландцев с явным испугом.

– Что означает это слово? – спросил я тревожно.

– Взгляни! – сказал дядюшка.

Я бросил взгляд вниз.

Огромный столб измельченных горных пород, песка и пыли поднимался, кружась, подобно смерчу; ветер относил его в ту сторону, где находились мы. Темной завесой нависал этот гигантский столб пыли, застилая собою солнце и отбрасывая тень на гору. Обрушься этот смерч на нас, мы неизбежно были бы сметены с лица земли.

Это явление, которое наблюдается довольно часто, когда ветер дует с ледников, называется по-исландски «mistour».

– Hastigt, hastigt! – кричал наш проводник.

Хотя я и не знал датского языка, но сразу понял, что нам надо следовать за Гансом, и как можно скорее. А между тем Ганс уже огибал конус кратера, но наискось, чтобы облегчить нам путь.

Вскоре смерч обрушился на гору, которая задрожала под тяжестью его удара; камни, подхваченные вихрем, сыпались, как при извержении вулкана. К. счастью, мы находились уже по другую сторону горы, а следовательно, были в безопасности. Если бы не предусмотрительность проводника, наши искалеченные тела были бы сброшены вниз, как обломки какого-нибудь метеорита.

Ганс считал, однако, неблагоразумным провести ночь на внешнем склоне горы. Мы продолжали восхождение зигзагами. Тысяча пятьсот футов, которые нам еще оставалось преодолеть, отняли у нас почти пять часов; на обходы и зигзаги пришлось по крайней мере лишних три лье. У меня больше не было сил; я изнемогал от стужи и голода. Воздуха, уже порядочно разреженного, мне не хватало. Наконец в одиннадцать часов вечера, в глубокой темноте, мы достигли вершины Снефельс, и, прежде чем укрыться во внутренности кратера, я успел взглянуть на «полуночное солнце» в низшей точке его стояния, откуда оно бросало свои бледные лучи на дремлющий у моих ног остров.

Глава шестнадцатая

Ужин был быстро съеден, и маленький отряд устроился на ночлег как мог лучше. Ложе было жесткое, крыша малонадежная, в общем, положение не из веселых. Мы находились на высоте пяти тысяч футов над уровнем моря. Однако ж мой сон в эту ночь был особенно спокоен; так хорошо мне не приходилось уже давно спать. Я даже не видел снов.

На другое утро мы проснулись полузамерзшие; было очень холодно, хотя солнце светило чрезвычайно ярко. Я встал со своего каменистого ложа, чтобы насладиться великолепным зрелищем, открывавшимся перед моими глазами.

Я находился на вершине южного конуса Снефельс. Мой взор охватывал с этой высоты большую часть острова. Благодаря обычному оптическому обману при наблюдении с большой высоты берега острова как будто приподнимались, а центральная его часть как бы западала. Казалось, что у моих ног была топографическая карта Хельбесмера. Передо мною лежали долины, пересекавшиеся во всех направлениях, пропасти казались колодцами, озера – прудами, реки – ручейками. Справа от меня тянулись бесчисленные ледники и высились горные пики; над некоторыми из них поднимались легкие клубы дыма. Волнообразные очертания нескончаемых горных кряжей, покрытых вечными снегами, словно гребни волн пеной, напоминали море во время бури. А слева, на западе, как бы являясь продолжением этих вспененных гребней, величественно раскинулся океан. Глаз едва различал границу между сушей и водой.

Я весь отдался восторженному чувству, которое испытываешь обычно на больших высотах, и уже не страдал от головокружения, потому что успел освоиться с высоким наслаждением смотреть на землю с высоты. Я забыл о том, кто я и где я! Я жил жизнью эльфов и сильфов, легендарных персонажей скандинавской мифологии. Мои восхищенные взоры тонули в прозрачном свете солнечных лучей. Я был опьянен этим зрелищем и не думал о бездне, в которую вскоре должна ввергнуть меня судьба. Но появление профессора и Ганса, отыскавших меня на вершине горного пика, вернуло меня к действительности.

Дядюшка, обратясь лицом к западу, указал мне на подернутые дымкой туманные очертания земли, выступавшие над морем.

– Гренландия, – сказал он.

– Гренландия? – воскликнул я.

– Да, мы всего на расстоянии тридцати пяти лье от нее. Во время оттепели белые медведи добираются до Исландии на льдинах, уносимых течением с севера. Но что нам до этого? Мы теперь на вершине Снефельс; вот два его пика – южный и северный. Ганс скажет нам, как по-исландски называется тот, на котором мы сейчас стоим.

Охотник ответил:

– Scartaris.

Дядюшка взглянул на меня торжествующе.

– К кратеру! – сказал он.

Кратер Снефельс представлял собою опрокинутый конус, жерло которого имеет около полулье в диаметре. Глубину же его я определил приблизительно в две тысячи футов. Можно себе вообразить, что творилось бы в этом огромном резервуаре, если бы вулкан вздумал метать свои громы и молнии. Воронка вряд ли была шире пятисот футов в окружности, и по ее довольно отлогим склонам можно было легко спуститься до дна кратера, который я невольно сравнил с жерлом гигантской пушки, и это сравнение меня напугало.

«Забраться в жерло пушки, которая, возможно, заряжена и каждую минуту может выстрелить, настоящее безумие!» – подумал я.

Но отступать было поздно. Ганс равнодушно шагал во главе нашего отряда. Я молча следовал за ним.

Чтобы облегчить спуск, Ганс описывал внутри кратера большие спирали. Приходилось идти среди крупных камней вулканического происхождения, которые иной раз обрывались от малейшего сотрясения и катились на дно пропасти. Глухое эхо сопровождало грохот их падения.

На пути встречались внутренние ледники; тогда Ганс шел с особой осторожностью, ощупывая почву палкой с железным наконечником, чтобы узнать, нет ли где расщелин. В сомнительных местах мы связывались между собой длинной веревкой, чтобы тот, кто потеряет равновесие, мог опереться на своих спутников. Предосторожность эта была необходима, но она не исключала опасностей, ожидавших нас при спуске.

Между тем, несмотря на трудности, неизвестные даже нашему проводнику, все сошло благополучно, если не считать потери связки веревок, выпавшей из рук одного из исландцев и скатившейся кратчайшим путем в пропасть.

В полдень мы оказались на дне кратера. Я взглянул вверх и в жерле вулкана, как в объективе аппарата, увидел клочок неба. Лишь в одном месте глаз различил пик Скартариса, уходящий в бесконечность.

На дне кратера находились три хода, через которые во время извержения центральный очаг вулкана извергал лаву и пары. Каждое из этих отверстий достигало в диаметре приблизительно ста футов. Их зияющие пасти разверзались у наших ног. У меня не хватило духа заглянуть в них. Профессор Лиденброк быстро исследовал расположение отверстий; он бегал, едва переводя дух, от одного к другому, размахивал руками и выкрикивал какие-то непонятные слова. Ганс и его товарищи, сидя на обломке лавы, посматривали на него, видимо, принимая его за сумасшедшего.

Вдруг дядюшка дико вскрикнул. Я подумал, что он оступился и падает в бездну. Но нет! Он стоял, раскинув руки, расставив ноги, перед гранитной скалой, возвышавшейся в середине кратера, подобно грандиозному пьедесталу статуи Плутона. Во всей позе дядюшки чувствовалось, что он до крайности изумлен, но изумление его сменилось вскоре безумной радостью.

– Аксель, Аксель! – кричал он. – Сюда, сюда!

Я поспешил к нему. Ганс и исландцы не тронулись с места.