Путешествие к центру Земли. Вокруг света в восемьдесят дней

– Поднимаемся! Не в обиду вам будь сказано!

– Поднимаемся? – переспросил дядя, пожимая плечами.

– Конечно! Вот уже полчаса как наклон грунта изменился, и, если так будет продолжаться, мы непременно вернемся на землю Исландии.

Профессор покачал головой, давая понять, что он не хочет ничего слышать. Я пытался привести новые доводы. Дядюшка упорно молчал и дал сигнал собираться в дороту. Я понял, что его молчание вызвано дурным расположением духа.

Все же я мужественно взвалил на спину свою тяжелую ношу и быстрым шагом последовал за Гансом, который шел впереди дядюшки. Я боялся отстать. Моей главной заботой было не терять из виду спутников. Я содрогался от ужаса при мысли заблудиться в этом лабиринте.

Впрочем, если восходящий путь и был утомительнее, все же я утешался мыслью, что он вел нас на поверхность Земли, вселяя в мое сердце надежду. Каждый шаг подтверждал мою догадку, и меня окрыляла мысль, что я снова увижу милую Гретхен.

Около полудня вид галереи изменился. Я заметил это по отражению электрического света от ее стен. Вместо лавы своды состояли теперь из пластов осадочных пород, расположенных наклонно к горизонтальной плоскости, а зачастую и вертикально. Мы оказались в силурийском периоде.

– Это же яснее ясного! – воскликнул я. – Осадочные породы, как то: сланцы, известняки и песчаники, – относятся к древней палеозойской эре в истории Земли! Мы теперь удаляемся от гранитного массива. Выходит, что мы поступаем, точно гамбуржцы, которые поехали бы в Любек через Ганновер.

Мне следовало бы держать свои наблюдения про себя. Но мой пыл геолога одержал верх над благоразумием, и дядюшка Лиденброк услышал мои восклицания.

– Что случилось? – спросил он.

– Смотрите, – ответил я, указывая ему на пласты слоистых песчано-глинистых и известковых масс, в которых виднелись вкрапления шиферного сланца.

– Ну, и что же?

– Это означает, что мы дошли до того периода, когда появились первые растения и животные.

– А-а, ты так думаешь?

– Да взгляните же, исследуйте, понаблюдайте!

Я заставил профессора направить лампу на стены галереи, ожидая от него обычных в таких случаях восклицаний, но он, не сказав ни слова, пошел дальше.

Понял ли он меня или нет? Или он, как мой дядя и как ученый, не хотел сознаться из самолюбивой гордости, что он ошибся, избрав восточный туннель, или же намеревался исследовать до конца этот ход? Было очевидно, что мы вышли из лавовой галереи и что по этому пути нам не добраться до очага Снефельс.

Все же у меня возникло сомнение, не придал ли я слишком большого значения своим наблюдениям? Не заблуждался ли я сам? Действительно ли мы находимся среди пластов, лежащих над гранитным массивом?

«Если я прав, – думал я, – то должен найти остатки органической жизни, и перед такой очевидностью дяде придется сдаться. Итак, поищем!»

Не прошел я и ста шагов, как мне представились неопровержимые того доказательства. В самом деле, в силурийский период в морях обитало свыше тысячи пятисот растительных и животных видов. Мои ноги, ступавшие до сих пор по затвердевшей лаве, ощутили под собою мягкий грунт, образовавшийся из древних растений и раковин. На стенах ясно виднелись отпечатки морских водорослей – фукусов и ликоподий. Профессор Лиденброк, закрыв на все глаза, шел вперед все тем же ровным шагом.

Упрямство его перешло все границы. Я не выдержал. Подняв раковину, вполне сохранившуюся, принадлежавшую животному, немного похожему на нынешнюю мокрицу, и подойдя к дядюшке, я сказал ему:

– Взгляните!

– Превосходно! – ответил он спокойно. – Это редкий экземпляр вымершего еще в древние времена низшего животного, принадлежавшего к классу трилобитов. Только и всего!

– Но не заключаете ли вы из этого?..

– То же, что заключаешь и ты сам? Разумеется! Мы вышли из зоны гранитных массивов и лавовых потоков. Возможно, что я избрал неверный путь, но я удостоверюсь в своей ошибке лишь тогда, когда мы дойдем до конца этой галереи.

– Вы поступаете правильно, дорогой дядюшка, и я одобрил бы вас, если бы не боялся угрожающей нам опасности.

– Какой именно?

– Недостатка воды.

– Ну что ж! Уменьшим порции, Аксель.

Глава двадцатая

В самом деле, воду пришлось экономить. Нашего запаса могло хватить только на три дня; в этом я убедился за ужином. А между тем мы потеряли всякую надежду встретить источник в этих пластах переходной эпохи. Весь следующий день мы шли под бесконечными арочными перекрытиями, шли, лишь изредка обмениваясь словом. Молчаливость Ганса передалась и нам.

Подъем в гору почти не чувствовался. Порою даже казалось, что мы спускаемся, а не поднимаемся. Последнее обстоятельство, впрочем, едва ощутимое, не обескураживало профессора, хотя структура почвы не менялась и все признаки переходного периода были налицо.

Сланец, известняк и древний красный песчаник ослепительно сверкали при электрическом свете. Казалось, что находишься в копях Девоншира, который и дал свое название этой геологической системе. Стены галереи являли великолепные образцы мрамора, от серовато-коричневого, как агат, с белыми прожилками причудливого рисунка, до алого или желтого с красными вкраплениями; были тут и образцы темного мрамора, оживляемого игрою ярких красок благодаря присутствию в нем известняков. В большинстве этих образцов мрамора встречались отпечатки низших животных. По сравнению с тем, что мы видели накануне, в творчестве природы намечался явный прогресс; вместо рудиментарных трилобитов я обнаружил остатки более совершенных видов, в частности, ганоидных рыб и зароптерисов, в которых глаз палеонтолога мог обнаружить начальные формы пресмыкающихся. Моря девонского периода были богаты животными этого вида. Множество их отложений встречается в горных породах новейшего периода.

Очевидно, перед нами проходила картина животного мира от низшей до высшей его ступени, на которой стоит человек. Но профессор Лиденброк, казалось, не обращал на окружающее никакого внимания.

Он ожидал одного из двух: или разверстого у его ног отверстия колодца, в который он мог бы спуститься, или препятствия, которое преградило бы ему дальнейший путь. Но наступил вечер, а надежды дядюшки были по-прежнему тщетны.

В пятницу, после мучительной ночи, истомленный жаждой, наш маленький отряд снова пустился в скитания по подземному лабиринту.

Мы шли уже два часа, когда я заметил, что отблеск наших ламп на стенах галереи стал значительно слабее. Мрамор, сланец, известняк, песчаник уступили место темному и тусклому покрову. Там, где туннель особенно сузился, я коснулся рукой его стены. Когда я посмотрел на руку, она оказалась черной, Я вгляделся внимательнее. Рука была испачкана каменноугольной пылью.

– Каменноугольные копи! – воскликнул я.

– Копи без рудокопов, – ответил дядюшка.

– Ну, кто знает!

– Я-то знаю! – сухо возразил профессор. – Я твердо убежден, что эта галерея, проложенная в каменноугольных пластах, не дело рук человеческих. Остальное меня мало интересует. Время ужинать. Давайте-ка поужинаем!

Ганс приготовил ужин. Я ел мало и выпил несколько капель воды, составлявших мою порцию. Фляга, которую нес проводник, была лишь наполовину полна; вот все, что осталось у нас для утоления жажды троих человек!

Поужинав, мои спутники растянулись на своих одеялах, черпая отдых в живительном сне. Но я не мог заснуть; я отсчитывал часы до самого утра.

В субботу, в шесть часов утра, мы двинулись дальше. Через двадцать минут мы оказались в большой пещере; я тотчас же понял, что эта «каменноугольная копь» не была сделана рукой человека: ведь иначе своды были бы снабжены подпорками, а здесь они держались лишь каким-то чудом.

Эта своеобразная пещера имела сто футов в ширину и полтораста в вышину. Очевидно, твердые пласты, уступая мощному подземному давлению, сдвинулись с места, образовав это огромное пустое пространство, в которое впервые проникли ныне обитатели Земли.

Вся история каменноугольного периода была начертана на этих темных стенах, по которым геолог мог бы легко проследить различные ее фазы. Как я заметил, угольные пласты чередовались со слоями песчаника и глины и казались сплющенными под верхними наслоениями.

В этот период, предшествовавший образованию вторичных пород, Земля покрылась чрезвычайно богатой растительностью под двойным действием тропической жары и водяных паров. Пары эти окружали весь сфероид и застилали свет солнца.

Отсюда и было сделано заключение, что причина высокой температуры кроется вовсе не в этом источнике тепла и света. Возможно, что в ту эпоху наше дневное светило еще не было в состоянии играть свою благотворную роль. Разделения на климаты тоже не существовало, и одинаково жарко было как у полюсов, так и на экваторе. Откуда же исходил этот жар? Из недр земного шара.

Вопреки теориям профессора Лиденброка внутри Земли таился вечный огонь, и его тепло чувствовалось даже в верхних слоях земной коры. Растения, лишенные благодатных лучей солнца, не имели ни цветов, ни аромата, и корни их черпали свою силу лишь в горячей почве первозданного мира.

Деревья встречались редко, и земную поверхность покрывали только травянистые растения: папоротники, ликоподии, сигиллярии, астерофиллиты – редкие ныне семейства, виды которых насчитывались тогда тысячами.