Мы снова взвалили себе на спину мешки. Ганс взялся толкать перед собой тюк с одеждой и веревками, и мы все трое вступили в темный туннель. На пороге его зияющей пасти я взглянул вверх и в последний раз увидел небо Исландии, «которое, быть может, мне уже не суждено увидеть!»
Во время извержения 1229 года лава проложила себе путь через этот туннель, оставив на его стенках плотный и блестящий налет; отражаясь от его зеркальной поверхности, электрический свет усиливался во сто крат. Главная трудность пути состояла в том, чтобы не скользить слишком быстро по скату, угол наклона которого равнялся сорока пяти градусам. К счастью, некоторые выемки – следы эрозии, иные выступы служили нам ступенями, а багаж мы спускали перед собой на длинной веревке.
Но то, что служило для нас ступенями, на других поверхностях являлось сталактитами. Лава, в некоторых местах пористая, вздувалась пузырями, кристаллы кварца, усеянные стекловидными капельками, свешивались со свода, подобно люстрам, казалось, загоравшимся при нашем приближении. Можно было подумать, что подземные духи освещали свой дворец, чтобы принять посланцев Земли.
– Какое великолепие! – невольно воскликнул я. – Что за зрелище! Какие изумительные оттенки принимает лава! От красно-бурого до ярко-желтого! А эти кристаллы, похожие на светящиеся шары!
– А-а, ты теперь восхищаешься, Аксель! – ответил дядюшка. – А-а, ты находишь это зрелище великолепным, мой мальчик! Надеюсь, ты еще и не то увидишь. Идем же! Идем!
Правильнее было бы сказать: «Катимся же!», ибо мы без всякого труда скользили вниз по наклонной плоскости. То был facilis descensus Averni[16 - Легкий спуск в преисподнюю (лат).] Вергилия!
Компас, на который я частенько посматривал, постоянно указывал на юго-восток. Следовательно, поток лавы, не уклоняясь ни вправо, ни влево, все время вел нас по прямой.
Между тем температура почти не поднималась, что подтверждало теорию Дэви; я несколько раз с удивлением посматривал на термометр. Мы были в дороге уже два часа, а на нем было только 10°, иначе говоря, температура повысилась всего на 4°! Это навело меня на мысль, что мы «спускаемся» больше в горизонтальном направлении, чем в вертикальном! Впрочем, не было ничего легче узнать, на какой глубине мы находимся. Профессор исправно измерял угол наклона нашего пути, но хранил про себя результаты своих наблюдений.
В девять часов вечера он дал сигнал остановиться. Ганс тотчас же повиновался. Лампы укрепили на выступе стены. Мы находились в какой-то пещере, где не было недостатка в воздухе. Напротив! Мы чувствовали как бы дуновение ветра. Чему приписать это явление? Откуда мог появиться ветер? Я отложил разрешение этого вопроса. Голод и усталость лишили меня способности размышлять, Семь часов безостановочного пути истощили мои силы. Оклик «halt!» обрадовал меня. Ганс разложил провизию на обломке лавы, и мы поели с аппетитом. Меня все же беспокоила одна вещь: наш запас воды наполовину истощился. Дядюшка рассчитывал пополнить его из подземных источников, но мы еще ни разу их не встретили. Я обратил его внимание на это обстоятельство.
– Тебя удивляет отсутствие источников? – спросил дядюшка.
– Конечно! И больше того, беспокоит! У нас хватит воды только на пять дней.
– Успокойся, Аксель, я ручаюсь, что мы найдем воду, и даже в большем количестве, чем необходимо.
– Когда же?
– Когда выйдем из напластований лавы. Ты воображаешь, что источники могут пробиться сквозь такую толщу?
– Вероятно, этот поток лавы уходит на большую глубину. Но пока что мы, по-моему, не слишком далеко продвинулись в вертикальном направлении.
– На чем основано твое предположение?
– Ведь если бы мы намного продвинулись в глубь земной коры, температура была бы выше.
– Это по твоей теории! – ответил дядюшка. – А что показывает термометр?
– Едва пятнадцать градусов! Следовательно, с того времени, что мы идем по туннелю, температура поднялась на девять градусов.
– Ну, а вывод?
– А вывод таков! Согласно точнейшим измерениям, повышение температуры в недрах Земли равняется одному градусу на каждые сто футов. Но эта цифра может, конечно, изменяться под влиянием местных условий. Так, в Якутске, в Сибири, замечено, что повышение на один градус приходится уже на тридцать шесть футов. Все зависит, очевидно, от теплопроводности скал. Я прибавлю, что вблизи потухшего вулкана повышение температуры в один градус приходится лишь на сто двадцать пять футов. Примем последнюю цифру, как наиболее благоприятную, и вычислим.
– Вычисляй, мой мальчик!
– Это нетрудно, – сказал я, набрасывая цифры в записной книжке. – Девять раз сто двадцать пять дает тысячу сто двадцать пять футов.
– Правильно.
– Так что же?
– А то, что, по моим наблюдениям, мы уже находимся на глубине десяти тысяч футов ниже уровня моря.
– Не может быть!
– Именно так! Или цифры утратили всякий смысл.
Вычисления профессора оказались правильными; мы спустились уже на шесть тысяч футов глубже, чем это когда-либо удавалось человеку, например, в Кицбальских копях в Тироле и Вюттембергских в Богемии.
Температура, которая должна была дойти там до восьмидесяти одного градуса, едва поднялась до пятнадцати. Над этим стоило поразмыслить.
Глава девятнадцатая
На следующий день, во вторник, 30 июня, в шесть часов утра мы вновь пустились в путь.
Мы все еще шли по лавовой галерее, которая теперь полого вела вниз, как те деревянные настилы, что и поныне заменяют лестницы в некоторых старинных домах. Так продолжалось до семнадцати минут первого, когда мы нагнали Ганса, опередившего нас.
– А-а! – воскликнул дядя. – Мы в самом конце трубы.
Я огляделся. Мы находились у перекрестка, от которого вели два пути, оба темных и узких. Какой из них следовало избрать? Вот в чем состояла загадка!
Однако дядюшка, не желавший обнаруживать своих колебаний ни передо мной, ни перед проводником, решительно указал на восточный туннель, в который мы тотчас же вошли.
Впрочем, раздумье при выборе пути могло продолжаться очень долго, ибо не было ни малейшего указания, могущего склонить дядюшку в пользу того или другого хода; приходилось буквально идти наугад.
Наклон в этой новой галерее был едва ощутим, и сама она то расширялась, то суживалась. Иногда перед нами возникала вереница арок, напоминающая неф готического собора. Зодчие средневековья могли бы изучать здесь все виды этой архитектуры, в основе которой лежит стрельчатая арка. Следующую милю нам пришлось идти, нагнув головы под низкими сводами романского стиля и толстыми пилястрами, наклонно вросшими в стены галереи. А в иных местах все это великолепие сменялось сооружениями, похожими на жилища бобров, и мы пробирались уже ползком по их узким ходам.
Температура была сносной, и я невольно подумал, какая нестерпимая жара стояла здесь, когда огненные потоки лавы, извергаемой Снефельс, неслись по этой столь мирной ныне галерее. Я представил себе, как они разбивались о колонны, как горячие пары скоплялись в этих узких проходах.
«Только бы не пришла древнему вулкану фантазия вспомнить былое!» – подумал я.
Впрочем, я не делился с дядюшкой Лиденброком своими мыслями, да он и не понял бы их. Его единственным стремлением было: идти вперед и вперед! Он шел, скользил, даже падал, преисполненный уверенности, которая невольно вызывала удивление.
К шести часам вечера, не слишком утомившись, мы прошли два лье в южном направлении и меньше четверти мили в глубину.
Дядюшка дал знак остановиться и отдохнуть. Мы поели, не обмолвившись ни единым словом, и заснули без долгих размышлений.
Наши приготовления на ночь были весьма несложны; дорожное одеяло, в которое каждый из нас закутывался, составляло всю нашу постель. Нам нечего было бояться ни холода, ни нежданных посетителей. В пустынях Африки или в лесах Нового Света путешественникам приходится вечно быть настороже. Тут – совершенное одиночество и полнейшая безопасность. Нечего было опасаться ни дикарей, ни хищных зверей, ни злоумышленников!
Утром мы проснулись бодрые, отдохнувшие! И снова двинулись в путь. Мы шли, как и накануне, по тому же грунту затвердевшей лавы. Строение почвы под лавовым покровом невозможно было определить. Туннель не углублялся больше в недра Земли, но постепенно принимал горизонтальное направление. Мне показалось даже, что наш путь ведет к поверхности Земли. К десяти часам утра, в этом нельзя было сомневаться, стало труднее идти, и я начал отставать от спутников.
– В чем дело, Аксель? – спросил нетерпеливо профессор.
– Я не могу идти быстрее, – ответил я.
– Что? Всего каких-нибудь три часа ходьбы по столь легкой дороге!
– Легкой, пожалуй, но все же утомительной.
– Но ведь мы же спускаемся!