Профессия – лгунья

– Да.

– Ой, что-то я погорячилась сегодня утром насчет ностальгии по русским, – невесело пошутила Оля.

– Ну что мы за люди такие?! Почему так легко русскому человеку испепелить взглядом того, кто ничего дурного ему не сделал?

– Да к тому же в соотечественников такие молнии метать… вообще свинство, – возмутилась Ольга, – А ведь работала здесь. Была в нашей шкуре. Человек, который всё это прошел, по идее должен понять нас, как никто другой. Сама из того же дерьма вылезла.

И тогда я поняла: по-другому она не могла себя вести. Она пришла не сочувствовать нам, а наоборот взять долги за своё унижение в те годы, когда она работала здесь. Теперь она наслаждалась ролью гостя, которому во всём будут угождать, как когда-то это делала она.

– Скорей, скорей! Работать, – позвал Момин.

– К русской?

– Да.

– О, не-ет, – взвыли мы с Ольгой одновременно.

– Здравствуйте, – тихо сказали мы и поклонились гостям.

– Привет, – сказала женщина и отвела оскорблённый взгляд.

– Я Саша, это Оля.

– Меня зовут Вика, – проговорила девушка с тем же обиженным видом.

– А, очень приятно, – пролепетала я.

На этом диалог был исчерпан. Мужчинка с улыбкой показал нам, что инициатива пригласить нас исходила от женщины. Нервно ёрзая на сиденьях, мы с Ольгой глупо таращились по сторонам и туго соображали, чтобы ещё сказать. Оказалось, что с японскими гостями на чужом языке у нас было больше тем для разговора.

– Пива хотите? – спросила она.

– Хотим, – нерешительно ответили мы.

Пиво, как обычно, развязало языки.

– Ну что, девчонки! Недавно вы здесь, судя по тому, как теряетесь, – сказала Вика.

– Да, полмесяца всего, – ответила Оля.

– И как вам здесь?

– Ой, плохо, – ответили мы вместе.

– Ну, это первое время.

– Что вы! Здесь каждый день невмоготу, – сказала я.

– О-ой, давайте на «ты», ради бога.

Я кивнула.

– Вы здесь вдвоём, – продолжила она, – Вы поддерживаете друг дружку. А когда я тут работала пять лет назад, вообще была одна русская среди филиппинок и индианок. Первый месяц каждый день рыдала. Молилась, чтобы хоть одна русская приехала. Потом приехала на мою голову. Я так считаю: «Есть два мнения. Одно – моё, другое – неправильное». А она начала доказывать, что с её мнением надо считаться. Короче, девочка много на себя взяла.

Я неуверенно попыталась возразить:

– Но всё относительно. Люди разные. Наверно, мнение каждого человека одинаково важное.

Она вскинула на меня красноречивый взгляд с прищуром. Взгляд спрашивал: «Восстание рабов?». Я больше возражать не отважилась.

– Просто вам сейчас сложно, потому что вы не знаете языка, – продолжала она, – А когда выучите японский, всё будет по-другому. Если у вас будет много кексов, домой привезёте деньги, какие вам и не снились.

– Кексов? Какие кексы? – удивились мы.

– По-японски гость – окяксан. Так? А сокращенно – кекс.

– Вот это новость! – сказала Ольга, – Да не только в языке дело. Вот незадолго до вашего прихода я тут развлекала одного старого маразматика. Он якобы держит в руке микрофон и поёт, а сам локтем елозит мне по груди будто нечаянно. Как бы плюнул в рожу. А нельзя. Надо улыбаться. А ведь сколько их таких за вечер приходит. И постоянно злоба и отвращение мучают. А ничего не можешь сделать из-за денег этих чёртовых.

Вика ухмыльнулась:

– Учитесь у филиппинок, девочки. Они и рассмешат кекса, и массаж ему сделают, и лицо ему оботрут прохладным полотенцем. А русские всегда так держатся, будто их силой сюда приволокли работать. Посмотрите, как убедительно вон та хохочет. Как танцует вот эта молоденькая девочка. Видите? Учитесь у филиппинок. Мало того, что у них адское терпение, они ещё и отличные актрисы.

– Ну, возможно, если бы и мы были такими нищими, то тоже так из кожи вон лезли, – сказала я, – Но, слава богу, мы не загнаны в такие обстоятельства. Они и на «саёнаре» плачут, не хотят домой возвращаться. А мы ждем не дождёмся, когда это закончится.

– Ну, это вы поначалу такие песни поёте «как плохо здесь и как хорошо дома». Поверьте, вы тоже будете плакать на вашей саёнаре. Через полгода вы будете спрашивать себя, зачем вам ехать в Россию, когда всё родное у вас здесь.

– У меня семья, – возразила я.

– Ну и что. Ты так изменишься за время работы, что узнавать себя нынешнюю не будешь. Здесь полгода – это не в России. В России полгода пройдет, и покажется, что два месяца, потому что там всё пресно и однообразно. А здесь полгода – целая вечность. Все другое. Другой мир, другая культура, другое отношение к человеку.

– И воровства здесь нет, – сказала Оля, – Так нас это удивляло. Первое время мы не закрывали дверь на ключ. То есть, захлопывали её и считали закрытой. А оказалось, что надо именно ключом закрывать. А иначе ручку прокрутишь, и дверь открывается. Так три дня подряд захлопывали и уходили на работу. Но нас так никто и не обокрал.

– Да вы бы и месяц не закрывали – вас не обокрали бы наверняка, – отвечала Вика, – Никто не опередит тебя в очереди к кассе. Ни один продавец в магазине не ответит тебе на вопрос так, будто ты пришла даром просить продукты. Ни один водитель не пошлёт тебя, если ты забудешься и пойдешь на красный светофор. Никто ни на кого не орёт в этой стране. Никогда. И даже здесь, в клубе… Даже если придёт к тебе два человека одновременно и будут ревновать тебя, как бы они ни напились, никогда они не устроят мордобой. Да, может эта их фальшивая вежливость навязла на зубах… Поклоны на каждом шагу, улыбки ненастоящие… Но неискренние улыбки – куда лучше, чем искреннее «пошла нах…» в России. Когда вы вернетесь в Россию, первое время кланяться будете по привычке и вежливо улыбаться, а в ответ бац… какое-нибудь хамство. Незаслуженное, несправедливое! Вот тогда и вспомнится Япония, и будете смеяться над собой, что так рвались домой.

Мужчинка зевнул. Мы переглянулись:

– Наверно, надо поговорить и с ним? – сказала я.

– Ничего, всё в порядке. Ведь это я его сюда притащила. Хотела посмотреть, изменилось ли тут что-нибудь, – ответила Вика.

– Как его зовут? – спросила Ольга.

– Окава, – сказала Вика.

– Не хочет ли Окавасан спеть песню в караоке? – спросила я.

– Нет, – ответил Окава с улыбкой, – хотите фруктов?

– Да. Спасибо, Окавасан.