– Что, что он сказал? – спрашивала я филиппинок.
– Котенок залез туда греться, и его трудно вытащить, ох! – они картинно вздыхали и хватались за головы.
Куя сел за руль и завел машину в надежде, что это спугнет котёнка. Тот замяукал страшным голосом, но оставался там же.
– Не надо, прошу вас! – закричала я по-русски.
– Окей, окей, – ответил Куя. Выключил машину и нехотя полез под автобус прямо в костюме.
Интерес девушек к котенку пропал. Они вернулись в салон и с визгом стали щипать друг дружку, умирая со смеху. Но неожиданно, будто опомнившись, все, как одна, почему-то опять сделали гротескно-встревоженные гримасы, и закричали нараспев:
– Куя-я! Ну как? О-ой! – при этом они поворачивали лица к нам, как бы давая нам возможность обнаружить их сострадание. Эта странная игра озадачила меня, а Ольгу взбесила.
– А чего ныть-то, дуры, – пробубнила она себе под нос со злобой.
Ныть, однако, уже никто и не думал. Девушки стали с хохотом дубасить друг дружку по головам. Из соседней пивной шел знакомый Куи. Мужчины обменялись приветствиями и вместе полезли под автобус.
– Может, помочь им? – сказала я.
– Сиди, – ответила Ольга, – вывозишься вся. И ты там не нужна. Два мужика не справятся?
Я осталась сидеть.
Полчаса они проползали под машиной, светили фонариком и с разных сторон тщетно пытались достать котенка. Куя, уставший и грязный, вылез из-под автобуса, отряхнул пиджак, и, махнув на всё рукой, собрался сесть за руль. Я сидела на заднем сидении в самой глубине салона.
– Нет, нет, подождите! – крикнула я истошно и поползла к дверям прямо через спинки сидений едва ли не по головам сидящих впереди девушек.
С трудом выбравшись наружу, я бросилась под автобус. Филиппинки, все до одной, следом высыпали из салона и с безумным визгом и истерическим хохотом наблюдали за мной. Приседая на корточки, жестикулируя и корча физиономии, они орали:
– Хей, Кача! Are you okay?
И чем дальше я продвигалась под машину, тем больше бесновались филиппинки:
– Хей, хей, Кача! Кача! Браво!
Я нащупала мяконькую лапку. Осторожно протянула руку по пушистому тельцу вверх и силилась прихватить шкурку на загривке котенка, как вдруг дикий визг одной из филиппинок спугнул животное. Котёнок вырвался и залез глубже под двигатель так, что я перестала его чувствовать. В бешенстве я проорала все известные мне маты. Филиппинки замолчали. Снова попыталась достать котёнка, но теперь можно было лишь нащупать кончик его хвоста. Потянула за хвостик. Котенок замяукал, зашипел и острыми зубами вцепился мне в руку. Я прихватила его за задние лапы и продолжала тянуть. Котёнок, извиваясь, царапался и отчаянно вгрызался в мои руки. И когда я, наконец, выползла с ним из-под машины, то выпустила несчастное перепуганное животное под ненавистные мне обезьяньи вопли и прыжки филиппинок. Маленький черный комочек, как клубок, покатился вдоль дороги и исчез за первым поворотом.
Филиппинки продолжали неистовствовать:
– О-о! Кача! Кровь, сколько крови!
Кто-то со спины фамильярно похлопал меня по плечу:
– Убери руку! – шикнула я по-русски, даже не пытаясь разглядеть, кто из них это был. Руку отдернули. Всё объясняли мимика и интонации. Слова им были непонятны, но это было ни к чему. Подошел Куя и взял мою разодранную руку. Вытер мне платком кровь и что-то спросил, качая головой:
– Болит? – догадалась я.
– Ничего. Поехали домой. Спать хочется, – сказала я по-русски. Он тоже догадался, о чем речь, и сел за руль.
«Никакой он не абориген, – подумала я, – он хороший».
Едва стал подкрадываться сон, как вдруг раздался наглый истеричный звонок в дверь. Я подскочила в кровати. В дверь начали стучать кулаками, потом послышались пинки и крики филиппинок. Я распахнула дверь:
– Что случилось?
– Джищин, джищин, – верещали они.
– О, боже… – оцепенев, сказала я, и позвала Ольгу.
Неожиданно раздался всеобщий хохот и визг.
– Джёудан, джёудан! – загорланили они, и, отпихнув меня от дверей, одна за другой ворвались в квартиру, и ринулись смотреть наши комнаты. Девушек оказалось не меньше десяти.
– О, они спят не вместе! Смотрите, смотрите! – специально для нас они выкрикивали это по-английски.
– Хей, Кача, ты не любишь женщин? А ты, Лиза? А мы все лесбиянки! Мы ненавидим мужиков! И вы потом тоже станете лесбиянками! Ха-ха!
Растерянные и напуганные, мы с Ольгой, вытаращив глаза, смотрели на царящий беспредел и тщетно искали слова, чтобы обуздать диких людей. Осмотрев комнаты, они побежали в кухню. Распахнули холодильник и с визгом и прыжками стали трогать продукты. И, хватая себя за волосы, стали негодовать, до чего мы богатые. Вцепившись в мясо, одна из них хриплым голосом закричала:
– О, нику! Нику! Чодай!
От страха и злости у меня пульс стучался в ушах:
– Я щас так чодайкну тебе по башке, что мало не покажется. Положи немедленно! – процедила я полушёпотом.
Испуганные, они отскочили от меня и бросились к Ольге.
– Лиза, Лиза! Почему Кача такая недобрая?
– Да пошли вы!
Нелюбезность наша их по-настоящему удивила. Будто их пригласили на праздник и вдруг незаслуженно оскорбили. Картинно хмурясь, они погрозили нам пальцами и одна за другой вереницей быстро умчались. Какое-то время мы ещё пребывали в ступоре. Этот эпизод очень напугал нас. Нельзя было искать с ними нормальных отношений. Любая дружеская улыбка означала для этих людей, что все рамки сметены и положено начало их дикарской фамильярности.
XI
– Ты только подумай, мы тут вдвоем друг у дружки! Больше никого! – как-то вдруг заявила Ольга.
– Как так? – удивилась я.
– Две русские! Больше никого! Как охота увидеть русских, – вздохнула она.
Эти слова будто оказались провидческими. В тот же день в клуб пришёл крошечный худенький мужчинка. Походка его была необычайно важной.
– Ираша има… – уже было запели мы, как вдруг проглотили языки, не закончив фразу. Следом за мужчинкой вошла белая женщина. Окинув нас испепеляющим взглядом, она отвернулась так, будто увидела что-то омерзительное. Этот взгляд, почему-то, не оставил у нас сомнений, что эта женщина русская.
– Она тут работаль давно, – прошептал мне Момин.
– Она – русская? – спросила я.