Профессия – лгунья

Мы приехали в огромный клуб с голубым люминесцентным освещением и отвратительной вентиляцией. В воздухе густыми плоскими облаками повисал сигаретный дым. Вгрызался в глаза и нос, так что сбивалось дыхание. За бесчисленными круглыми столиками теснились гости. Их развлекали разукрашенные хостесс в ярких блестящих платьях. Клуб тоже был филиппинский. Среди хостесс не было ни одной белой женщины. На высокой сцене пела красивая изящная филиппинка под живой аккомпанемент двух маленьких филиппинских мужчин. Они были в одинаковых костюмах, в клетчатых жилетках поверх белых рубашек и клетчатых несколько коротковатых штанишках. Это делало их ещё более маленькими, почти кукольными. У женщины был невероятно сильный голос. Играючи она брала высоченные птичьи ноты и стремглав бросалась вниз, переходя на мужской бас, будто это пел уже другой человек. Казалось, вместо связок у неё были резиновые струны, тянущиеся, гнущиеся до бесконечности. Завороженно я слушала её потрясающее величественное пение. Когда она закончила петь, несколько благодарных гостей вручили ей чаевые. С поклонами женщина спустилась со сцены и сразу направилась ко мне.

– Здравствуйте! Меня зовут Джессика. А вас?

– Катя, – едва слышно произнесла я.

– Окей, Катя! Я знаю, что вас хотят послушать. Что вы хотели бы сейчас спеть из того, что есть в вашем репертуаре? Назовите две-три песни.

У нее был хороший английский. Я все отлично поняла, но в ужасе только глупо шевелила губами, так ничего и не сказав. Она засмеялась:

– Не волнуйтесь. Просто вас хочет послушать папа.

– Папа?

– Да, хозяин этого клуба и того, где вы работаете. Вон он сидит.

В темном углу зала за столиком в развалку сидел старый рыхлый японец с круглым огромным, будто прилепленным, пузом, и, пожевывая, гонял во рту сигарету. Когда мы встретились взглядами, он, похахатывая, кивнул мне.

Я назвала песни. Джессика направилась к кукольным филиппинцам, сказала им названия песен. Те взяли несколько пробных аккордов и пригласительно кивнули Джессике. После чего она неожиданно громко прокричала в микрофон:

– Дамы и господа! Сегодня в этом зале для вас поёт певица, которая приехала к нам из России… – она сделала жуткую паузу, от которой мне стало до невозможного страшно, – Катя!!! Встречайте!

Гости зааплодировали. «Какой ужас, неужели нельзя просто убежать и где-нибудь спрятаться?», – думала я и ватными ногами двигалась к сцене. Джессика передала мне микрофон. Я узнала вступительные аккорды «Yesterday» и запела дрожащим голосом. Но чем дольше я пела, тем меньше было волнение, и увереннее звучал мой голос. Пытаясь вглядеться через слепящий свет софитов в пьяные лица гостей, я с невесёлой усмешкой прокручивала слова Джессики: «Lady and Gentlemen…». Среди гостей были только джентельмены. Леди я так и не обнаружила. Или леди были мы, хостесс? Пришли после работы джентельмены в клуб погладить по коленкам молодых леди-иностранок. Не факт, что у всех джентельменов есть семьи, в клубе приятнее. Дома рутина, надоевшая жена, обязательства, обременительная роль добропорядочного семьянина, благоверного мужа. А здесь упразднены все нормы. Ты можешь быть кем и чем угодно. Можешь быть разнузданным, наглым, высокомерным. Можешь напиться, как свинья. И всё равно тебя будут называть джентельменом. А леди-хостесс будут подобострастно улыбаться и ухаживать за тобой, как за самым любимым мужчиной на свете. Так я обнаружила, что волноваться мне особо не перед кем.

– Следующая песня, – говорил мне взглядом кукольный филиппинец.

– Начали, – глазами отвечала я.

Осмелев, пританцовывая, я пела «I will survive».

– Два или три куплета? – спрашивал он.

Я спрятала за спиной три пальца. Работа была такой согласованной, будто мы давно сотрудничаем вместе.

– Ну, третью песню поём? – с улыбкой спрашивал он без слов.

– Да, – весело ответила я, показывая, что от волнения у меня микрофон выскакивает из рук.

– Ничего! Держись! – читала я в его жестах.

Раскланявшись после шоутайма, я спустилась со сцены. И едва перевела дыхание, как ко мне подошел тот же водитель, и мы направились к выходу. Когда я проходила мимо папы, он со странным хохотком крикнул мне «браво» и похлопал в ладоши. Я озадачилась: «Похвалы здесь больше или иронии?». Шустро маленькими шажками нас догоняли кукольные филиппинцы. Представившись, они объяснили, что нам предстоит всё повторить ещё в двух клубах. Это было куда лучше, чем сидеть с каким-нибудь незнакомым пьяным человеком и умирать от ужаса, что в следующие бесконечно длинные три минуты он спросит тебя о чем-нибудь, а ты ответишь: «Нихонго вакаримасен», и он с насмешкой махнет на тебя рукой.

Волной безнадежности меня обдало, когда меня вернули в клуб.

– Ну что? – крикнула мне Ольга с мест для хостесс.

– Я пела, у меня до сих пор коленки трясутся.

– Ух ты! Может, будешь певицей.

– Вряд ли. Певица у них уже есть. Когда она спела, то тоже села за столик к гостям. Все женщины у них должны работать хостесс. Все.

Гостей было много. За дальним столиком я снова узнала ту же филиппинку со своим старым мужем. Днем она была с молодым красивым любовником и светилась от счастья, теперь, подавленная и грустная, сидела со старым самодуром. Я кивком поздоровалась с ней, и мы многозначительно посмотрели друг на дружку, как заговорщики.

– Почему так страшно работать? – спросила я у Ольги.

– Потому что мы не знаем языка.

– Когда же эта работа перестанет быть кошмаром?

– Когда заговорим по-японски.

– Господи, но мы ведь нескоро заговорим!

– Значит, нескоро перестанем бояться.

Возле меня села молоденькая филиппиночка, которая приехала в клуб всего на месяц раньше нас.

– Послушай, Терри, ты здесь уже месяц, тебе не страшно работать? – спросила я.

Она невесело улыбнулась:

– Конечно, страшно. Очень страшно.

– Разве?! Но по тебе не видно, когда ты в работе.

– Но мне на самом деле очень страшно.

– Почему? Ведь ты уже немного понимаешь по-японски.

Она горько вздохнула:

– Клиенты пытаются трогать, а я не хочу этого.

– О чем ты болтаешь с филиппинками? – подключилась Ольга, – Почему они все хорошо говорят по-английски?

– Слушай, правда, почему они все знают английский? – задумалась я, – Видишь, она отлично говорит по-английски, каждый день учит японский. А работать все равно боится. Потому что ей тошно.

– Тошно ублажать этих?

– Да. Она же не может запретить гостю распускать руки и в то же время играть на его вожделении. А нужно балансировать посередине. Мы должны научиться манипулировать ими, чтобы они не манипулировали нами.

– Размечталась, – со скепсисом хмыкнула Оля, – Это невозможно.

Открылась дверь.

– Ираша имасе-е! – запел Куя.

– Ираша имасе-е! – нараспев подхватили и мы.