Второго дубля не будет

Бабушка Вера любила париться, и всё уговаривала маму и бабушку попариться. Но те не любили ходить в парную.

В бане надо было ждать, когда освободится тазик. Потом обязательно его ошпарить после чужих людей. Лучше всего ходить со своим тазом, что мы часто делали. Потом нужно отстоять очередь за водой. Набрать кипятку, ошпарить место на лавке, на которой потом можно будет сидеть, набрать теплую воду и вот теперь, наконец, можно мыться. После мытья в тазике меня окатывают водой. Надо зажмуриться и не дышать, пока выливают целый таз воды. Потом меняют воду и моются во второй раз. Потом окатят два раза чистой водой и всё, – мытье закончено. Можно бежать в предбанник и быстро, быстро вытираться и одеваться, а то холодно и можно простыть.

Потом буфет в бане. К тому времени дядя Витя основательно пристрастил меня к пиву.

Мама вспоминала, что в результате в буфете бани произошел такой случай: мама захотела пить и встала в очередь. Когда ее очередь подошла, она повернулась ко мне и спросила:

– Зоечка, ты что хочешь: пива или лимонада?

И в ответ раздался писклявый голос:

– Пива….

Очередь оживилась, все стали заглядывать за бочку с пивом, из-за которой любительницу пива не было видно.

Меня очень редко называют Зоей. Зовут меня Зока или Зошка, или совсем ласково – Зокочка.

Происхождение имени таково: бабушка сказала беременной маме, которая хотела назвать меня Наташей. – Думаешь у тебя там Наташка растет? Какая-нибудь Зойка. А что? – сказала мама. Зоя – это оригинально. И я стала Зоей.

У нас гости. Может быть, празднуют чей-то день рождения. Я радостно возбуждена, верчусь и вдруг падаю на куклу, которая у меня в руках. Ту самую, из Москвы, подарок дедушки – куклу Наташку. Разбиваю колено и реву. Больно косточку на коленке. Кукле тоже разбиваю ногу. У нас сидит дядя Юра, брат дяди Вити, старший сын бабы Веры. Он берет куклу, а меня не жалеет.

– Твоя нога заживет сама—говорит он мне, – а вот с куклиной ногой что-то надо сделать.

Он забирает разбитую куклу и приносит починенную. И нога цела, и говорить она снова стала. В ногу он вставил катушку. Его хвалит мама – на все руки мастер. Наташка дожила до глубокой старости и погибла уже от ручек моей дочки.

Наташка большая страдалица. В ее пластмассовой голове во рту пробиты дырки, чтобы вливать еду, а то она сама ни за что не хотела открывать рот. На лбу гвоздем сделан крест-пометка, что это моя кукла, а то вдруг у кого-то еще такая же? От частого мытья она потеряла румянец и бледна, как смерть. На попе у нее дырки иголкой в матерчатом теле и пятна от фиолетового карандаша – это уколы, помазаны йодом. Веревочка в дырке, за которую надо было дергать, чтобы услышать «мама», была обрезана, так как не всегда работала, – я рассердилась и обрезала ее. Но во время ремонта дядя Юра это исправил.

Еще у меня есть пупсик-девочка с кудрявыми волосами, медвежонок из коричневой байки с красным язычком и желтый пластмассовый утенок с красными ногами, которые все время отваливаются, и приходится их приклеивать. Еще есть глиняная посуда с едой, уже лежащей на тарелках, но это не интересно, так как нельзя раскладывать еду.

Зимы суровые, и я сижу дома и играю в свои игрушки. Разыгрываются целые спектакли. Наташка то мать-героиня, то баба Яга, Мишка то принц, то медведь, а пупс то красавица-невеста, то маленькая девочка.

Я верю, что игрушки живые. Ночью они ходят и говорят, а днем притворяются мертвыми. Главное, нужно ночью быстро открыть глаза, когда они думают, что я сплю, и застать их врасплох. Но мне это не удается.

Целыми днями жду маму с работы. Мне скучно, а мама всё не идет.

Приходит усталая и к ней не подступиться. Зато когда отогреется, то можно будет с ней поиграть. Например, в игру по гладенькой дорожке – садишься на колени и начинается…

Сначала тихо и медленно, колени мамины чуть-чуть меня трясут:

«По гладенькой дорожке, по гладенькой дорожке», дальше сильнее трясутся колени:

«С кочки на кочку, с кочки на кочку, в яму провалились!»

Колени раздвигаются – и я с визгом падаю на пол.

Зато сказку про белого бычка я очень не люблю. Мама часто меня ей донимала.

– Рассказать тебе сказку про белого бычка? – спрашивает мама.

Я сразу представляю лужок, зеленую травку и белого бычка, которому там хорошо. Я очень хочу сказку про белого бычка. – Да, расскажи, – прошу я.

– Ты говоришь да, я говорю да, рассказать тебе сказку про белого бычка? – Я понимаю, что попалась в очередной раз.

– Нет, не хочу!

– Ты говоришь не хочу, я говорю не хочу, рассказать тебе сказку про белого бычка?

И т. д.

Я долго верила, что эта сказка все же существует, и что мне ее в конце концов расскажут.

Вечерами, когда дел по домашнему хозяйству уже нет, а мама еще не пришла, бабушка читает мне книжки. По словам бабушки, моя любимая книга «Добрый молодец», на былинные темы, я помню ее коричневую обложку. И сказки Пушкина, до бабушкиной хрипоты с утра до вечера. Хотя уже знаю их наизусть.

Однажды я читала стихи Пушкина на память на улице (дело было зимой, во всяком случае, я была в теплой одежде). Проходящие мимо меня две женщины восхитились моей памятью, привели с улицы к себе домой, поставили на стул и кормили конфетами. А я читала им на память сказки Пушкина (в основном, сказку о царе Салтане). Они очень радовались, но сказка длинная, и отсутствовала я долго. Моя бабушка в это время меня везде искала, и когда нашла, то высказала, что она по такому случаю думает. Мне тоже досталось – не ходи к чужим без спроса.

Потом одна из этих женщин подружилась с мамой, стала бывать у нас. Звали ее Рая. Позднее, когда мне было лет шесть, на концерте перед выборами Рая выставила меня на сцену почитать стихи. Я была в пальтишке, сшитом бабушкой. На воротнике была старая мамина лиса (снять пальто оказалось невозможным, на мне было домашнее запачканное платье). Мне было очень жарко. Читала я Маршака—«Памятник Советскому солдату». Бабушка говорила, очень читала я звонко и четко. Мне хлопали. Этот артистический дебют польщенные мама и бабушка вспоминали все мое детство.

Я расту и уже знаю название города, в котором мы живем – Колпашево. Мне разрешается ходить дальше от дома, в дальний садик. Там можно заблудиться. Дома? помню только деревянные, наш дом из темных бревен, а дом бабушки Веры или обшит досками, или только веранда дощатая. Мостовые выложены чурками просмоленными, тротуары дощатые. Ходить надо осторожно, а то провалишься под прогнившую доску на тротуаре.

Летом стоять на одном месте невозможно – сразу над головой столб мошкары. Гнус по-здешнему. Разговаривая, все машут руками. Над моей головой столб меньше, чем над головой дяди Вити.

Грызут орехи кедровые, летом голубика. Помню пироги из стерляди, которые печет бабушка. Под нашими окнами огород, бабушка растит там огурцы и горошек на высоких грядках (парники из навоза). Мне не дотянуться, чтобы что-нибудь сорвать.

Помню, ходили купаться. Мама кричит – вода очень холодная, но мне так не кажется, Черного моря я не помню.

Мама работает на полторы ставки и приходит поздно вечером, в 7 часов. Бабушка показала мне на часах эту цифру. Она похожа на мою маму, когда она, ссутулившись, бежит против ветра домой и сзади шарф полощется как перекладинка на цифре 7.

Вечерами, когда голодно, едим корочки черного хлеба, натертые чесноком. Мама при этом шутит цитатой из Вересаева:

– Люблю чеснок, он пахнет колбасой.

Мне, которой столько же лет, сколько автору этих слов, ирония не доступна. К тому же я не помню вкуса колбасы из детства. Помню только ненавистный жир в колбасе, который я выковыриваю и только потом ем колбасу. Меня за это ругают. К счастью, колбаса в доме не часто.

Еще вечерами часто делают скородумку – это хлеб, зажаренный на сковородке с яйцами и молоком.

– Что-то кушать хочется, а не испечь ли нам скородумку? – говорит мама.

И вот через 10 минут, пожалуйста, – Извольте кушать, Нонна Самсоновна, – говорит бабушка, ставя на стол сковородку.

Скородумку жарят на керосинке или на электроплитке, так как печку долго разжигать. Особенно, если дрова сырые. А плитку надо прятать, за нее очень дорого платить за электричество, и плитка у нас подпольная.

Утюг у нас железный и с зубчиками по середине. Там у утюга рот. Он открывается, туда кладут угольки, утюг нагревается, и можно гладить, но быстро и осторожно. Угольки остывают и, кроме того, имеют манеру выпрыгивать из утюга на глажку и прожигать дырки. В общем, это тебе не электричество!

Бабушка готовила очень вкусный клюквенный мусс. Миксера не было и она долго-долго сбивала его вручную. А потом ставила на холод, и надо было снова ждать, пока он охладится, и есть помаленьку, а то он холодный.

Меня часто просят что-нибудь принести.

– Зоинька, резвые ножки, принеси мне клубок с вязанием, – просит бабушка, а когда принесешь, говорит: