Башня Континуума. Слава Резонансу

– Вышла из Храма? Статуя?

Сперва эти слова показались ему бессвязным набором ничего не значащих звуков, но вскоре он и сам увидел на одном из Три-Ви экранов статую Короля, покинувшую святилище, служившее ей обителью на протяжении последних двух стандартных лет. Статуя, надо отдать ей должное, производила необычайно сильное впечатление. Отлитая из чистого золота высшей пробы, в триста футов[1 - 91 м] высотой, с сапфировыми глазами и рубиновыми глазами, эта махина, очевидно, нашпигованная сложнейшей электроникой, двигалась с поразительной легкостью и грацией, танцевала, вращая бедрами и выделывая прочие пошлые па, а также залихватски играла на громадном банджо.

Ее появление вызвало у сгрудившихся возле входа в Храм культистов буйное ликование. Моримото растерялся. Что все это означало? Что еще задумали эти мерзкие бахромчатые людишки?

– Непонятно, – пробормотал он, положив ладонь на затылок Изменившегося, – впрочем, это огромная ошибка. Давайте-ка вдарим по этой дряни.

Но вонзившийся в статую столп белого пламени орбитального лазерного луча не нанес ей видимого ущерба, только заставил на секунду пошатнуться – как подвыпившего человека, притворяющегося трезвым – но тотчас статуя выпрямилась и вновь пустилась в пляс, подыгрывая себе на банджо.

Моримото не верил глазам. Полноте, да не сон ли это? А, если и сон, отчего он никак не мог проснуться?

– Увеличьте мощность орбитального луча!

– Мощность луча увеличена на двадцать процентов…

Второй орбитальный удар, нацеленный в статую, мигом обратил в горсти серого пепла сотни сектантов, опалил сам Храм и превратил в ржавую пустыню примыкающий к Храму обширный зеленый парк, но проклятая статуя даже не почесалась. Более того, с несказанным удивлением Моримото осознал, что статуя напиталась энергией смертоносного плазменного луча. Она явно стала танцевать и двигаться раза в три или в четыре быстрей, чем раньше.

А потом случилось предсказуемое, но оттого не менее ужасное.

Статуя Короля запела, вторя голосу Короля, льющемуся из всех уличных динамиков этого проклятого городишки. Бойкие ритмы рок-н-ролла подняли боевой дух культистов на недосягаемую высоту, превратив в берсерков, напрочь лишенных инстинкта самосохранения и восприимчивости к боли, ослепительным вспышкам светошумовых гранат и облакам слезоточивого газа.

Гвардейцы Синдиката и штурмовики Народного Трудового Альянса, напротив, претерпевали неимоверные мучения. Пение Короля лишало их рассудка, заставляя забывать приказы, бросаться на товарищей или кончать с собой. Снайперы прыгали с крыш и выбрасывались из окон высотных зданий. Пилоты теряли управление, и над городом пролился метеоритный дождь дымящихся, горящих, взрывающихся прямо в воздухе воздушных колесниц.

Элитные солдаты Синдиката, в которых после десятилетий обработки практически не осталось человеческого, реагировали на песнь Короля не так выраженно, но даже им оказалось не под силу справиться с бушующей толпой. Они истребляли тысячи культистов, но на смену погибшим приходили тысячи и тысячи живых – и еще более разъяренных. Их наступление стало захлебываться в невероятном море белой бахромчатой массы.

Да и статуя Короля помогала культистам расправиться с объединенной армией Синдиката и НТА – расшвыривала пинками тяжелые бронемашины, сбивала взмахами золотых рук еще уцелевшие боевые колесницы, опрокидывала, будто детские игрушки, мобильные башни, оснащенные сверхскоростными турелями, успевая притом необычайно ловко уворачиваться от залпов плазменных орудий и самонаводящихся ракет.

Моримото повидал в жизни многое. Но такое? Нет. Такого он не видел никогда. От этой безумной клоунады рассудок его стал словно соскальзывать в пучины кромешного помешательства. Бесстрастный металлический голос, проникая ему в голову через разъем информационного нейрошунта, информировал его о потерях.

– Триста… пятьсот… девятьсот девятнадцать… четыре тысячи пятьсот… семь тысяч семьсот…

– Иисусе Сладчайший! – вырвалось у Моримото из насквозь прогнивших бездн его черной души. – Тета?

– Господин, – страшно проскрежетал Тета сквозь отзвуки кровавой битвы и оглушающее пение Короля.

– Довольно. Отступайте.

– Господин, мы пробьемся…

– Я сказал, нет! К черту ваши самопожертвования. Отступайте! Немедленно! Это приказ! Вы меня слышите?

Связь с Луизитанией оборвалась. Последним, что увидел глава Синдиката перед тем, как потухли мониторы, было громадное, сверкающее, будто облитое маслом, запрокинутое, оскаленное в усмешке, лицо статуи Короля. Повисла долгая тишина. Никто не шевелился и даже не дышал. Моримото медленно разжал сведенные судорогой челюсти, сорвал с головы шлем и уставился на своих лизоблюдов.

– Я думаю, это устроил кто-то из вас. Я знаю это! Выродки! Что вы молчите?

– Господин, умоляем…

Моримото не собирался покупаться на их мольбы. Он протянул руку и не слишком любезно тряханул за шкирку дремлющего Изменившегося. Тот распахнул свои такие чистые и доверчивые голубые глаза и посмотрел на сёгуна.

– Начинай.

Изменившийся кивнул. Они понимали друг друга с полуслова. С тех пор, как Изменившийся попробовал на вкус плоть Моримото, их связало чувство, стоящее превыше любых обид и счетов, чувство, побеждающее любые сословные и биологические предрассудки, чувство, созидающее Империи и обращающие их в прах. И чувство это звалось – любовь.

– Да.

– И ни в чем себе не отказывай… сынок.

МАРТОВСКИЕ ИДЫ-III

Можно ли перерезать горло бритвой Оккама?

Для Первого Консула Республики и председателя Народного Трудового Альянса генерала Винсента Вольфа провал карательной операции на Луизитании оказался таким же сюрпризом, как и для его давнего старинного камрада сёгуна Моримото. В луизитанской мясорубке Вольф потерял убитыми и тяжелоранеными пятнадцать тысяч боевых юнитов и штурмовиков высших военных рангов АААВ и АААС. Еще пять тысяч числись пропавшими без вести. Связь с Луизитанией по-прежнему отсутствовала, а орбитальные корабли-разведчики транслировали черно-белые, немые кадры огромного города, затопленного от края до края белой бахромчатой биомассой. Это, само собой, были поющие, танцующие, ожидающие своего идола культисты. Среди них Вольф мог заметить и своих бывших штурмовиков, и гвардейцев Синдиката, и даже спятивших элитных солдат. Теперь, вместе с другими сектантами, они пели и танцевали, дожидаясь Короля. Наряженные в белые балахоны.

Черт знает, что это такое! Где сектанты вообще доставали эти свои балахоны? Сдирали с едва остывших тел мертвецов? Или же устроили подпольные цеха по пошиву своих дурацких ритуальных одеяний? Впрочем, Вольф считал, что незачем более переводить впустую ресурсы. Через стандартный год-два сектанты вымрут сами от антисанитарии, эпидемий и голода. Ведь не могут они до бесконечности находиться на… замкнутом цикле самообеспечения?

К сожалению, камрад Моримото не разделял оптимизма камрада Вольфа. Не далее, как в этот полдень у них состоялась неприятная и напряженная беседа, посвященная провалу операции по освобождению Луизитании. Моримото заявился к Первому Консулу прямо в кабинет. Без стука, предварительной записи или хотя бы вежливой уведомительной записки, отправленной с почтовым голубем. Черный, в остальном безукоризненный, костюм главы Синдиката, равно как и воротничок и манжеты его белоснежной рубашки, был забрызган темно-красными пятнами. Хотелось верить, что это пятна соуса. Просто пятна томатного соуса, и более ничего.

– Господин Моримото, – почтительно заговорил Вольф, поднимаясь из кресла, но сёгун был не расположен к великосветским ригодонам.

– Сядьте, – сказал Моримото, со столь оглушительным грохотом захлопывая двухстворчатые двери, что с потолка на рыжеватую макушку Вольфа опустилось молочное облачко штукатурки.

– Я…

– Сидеть! – рявкнул Моримото.

Генерал сам был далеко не робкого десятка, и еще в бытность губернатором Южной Венеции прославился неимоверной жесткостью по отношению к политическим противникам, и, однако, от тона Моримото его пробрала дрожь. Вольф покорно уселся обратно в кресло и сложил руки на коленях, точь-в-точь как примерный школьник.

– Вам уже доложили об этой катастрофе? – поинтересовался Моримото холодно.

– Да… сразу же и доложили.

Тем же далеко не радостным ледяным январским днем 512 года Освобождения Вольфу доложили не только о провале операции на Луизитании, но и о том, что под влиянием прескверных новостей Моримото истребил верхушку Крайм-О, включая законных мужей своих девяти луноликих дочерей, сестер покойного Тэцуо. Расправившись с излишне честолюбивой молодежью и ближайшими соратниками, старик, тем не менее, далеко не удовлетворил кипящую внутри неумолимую жажду крови. Разве разогрелся самую малость.

– Вы обещали мне, Вольф… ваши хозяева обещали и клялись мне…

– Мои… хозяева? Я не понимаю, о чем вы.

– Не валяйте дурака. Все вы понимаете!

Вольф сглотнул. Он не хотел беседовать о хозяевах. От этого у него начиналась нестерпимая головная боль, а к горлу подступала тошнота.

– То, что произошло… это неудачное стечение обстоятельств. Форс-мажор…

Моримото сложил руки на груди и переплел шалашиком унизанные перстнями пальцы, кончики которых слегка подрагивали. Ярость! Ярость переполняла и душила главу Крайм-О, как ядовитая змея, как багряная удавка.

– Знаете, как я обычно поступаю с недоумками, которые толкуют мне о форс-мажоре.

– Убиваете с особо извращенной жестокостью? – предположил Вольф.