Красно-белый роман. Лариса Рейснер в судьбе Николая Гумилева и Анны Ахматовой

В днепровские омуты,
На грешную лысую гору».

Молчит – только ежится.
И все ей неможется.
Мне жалко ее, виноватую,
Как птицу подбитую,
Березу подрытую,
По счастью, Богом заклятою.

Анна Андреевна в год свадьбы создала одно из лучших своих стихотворений:

То ли я с тобой осталась,
То ли ты ушел со мной,
Но оно не состоялось,
Разлученье, ангел мой!
И не вздох печали томной,
Не затейливый укор,
Мне внушает ужас темный
Твой спокойный ясный взор!..

После свадьбы Гумилев, как и обещал, дал жене личный вид на жительство, положил на ее имя две тысячи рублей в банк и подтвердил свое слово: она не должна чувствовать себя связанной узами брака и может распоряжаться своей судьбой как хочет.

В свадебное путешествие они решили отправиться в Париж. Но прежде – Царское Село!

Вот аллеи, где гуляли Дафнис и Хлоя, вот мужская гимназия, вот озеро и лебеди… – все приметы вызывали в памяти то Пушкина, то Жуковского, то Анненского!

Прекрасно Царское Село! И влажный воздух ранней весны, и смех амуров-купидонов, расшалившихся там, под облаками, и потиравших ручки: «Вот и славно, все уладилось! А все же кто-то из нас слишком много стрел пустил в эту милую девушку!»

Райвола. Дом с привидениями

То же солнце, что светило новобрачным и в Царском Селе, и в Киеве, и в усадьбе Слепнево, заливало летом 1911 года берег Финского залива, дачные места, Райволу, где обосновались в жару петербургские жители. Среди них и будущая Муза Гумилева – Лариса Рейснер, пока гимназистка. Здесь же по соседству, находилась и дача писателя Леонида Андреева.

В облаках резвились розовые амуры, ибо что может быть соблазнительнее для амурчиков, чем юная гимназистка, к тому же с мечтаниями в хорошенькой головке под густыми каштановыми волосами, читающая стихи и с восторгом глядящая на прославленного писателя?…

…Бледно-голубое небо казалось совсем близким, тяжелым и жарким, но, когда жаворонок взлетал ввысь, небо становилось бесконечным. Солнце, маленькое, белое, расплавилось и запуталось где-то в небесной кисее.

Было жарко, как где-нибудь на Кубани. Давно не помнили здесь такого лета. Большая компания дачников двигалась по реке на четырех лодках.

– Стой! – скомандовал человек на первой лодке, поднявшись во весь рост.

Был он высокий, крупный, с темной бородкой и откинутыми назад волосами. Белая рубашка, расстегнутая у ворота, свободно свисала с плеч. Он сильно оттолкнулся веслом, и лодка легко уткнулась в песчаный берег.

– Здесь состоится первое действие нашей комедии! – возвестил этот красивый мужчина и тихо добавил: – А быть может, драмы…

Он артистически поднял руки, как Иоанн Креститель на картине Иванова.

– Господа! Несите ваших прекрасных дам на берег – они достойны этого! Рыжик! – позвал он и легко подхватил старушку в серенькой широкой кофте – свою мать.

– Ой, Лёнушка! – счастливо охнула та. Но сын уже поставил ее на землю.

В своих высоких сапогах стоя по колено в воде, он протянул руки следующей женщине:

– Принимается раба Божия Анна…

Осторожно ступив на песок, Анна Ильинична, его жена, деловито отряхнула юбку.

– О, – снова зазвучал глуховатый баритон, – при виде столь юной и милой особы мне становится страшно.

Девушка лет шестнадцати, высокая и крепкая, протянула ему руку. Сквозь смуглый загар проступил яркий румянец.

– Боюсь, милая Лариса, что вы вознесетесь на небо, когда я подниму вас над водой. Вон ангелы смотрят на вас во все бинокли, и если бы не ваш загар, приняли бы они вас за свою. Вот вас-то мы и выберем сегодня хозяйкой пикника. У кого зеленые глаза и такие волосы, тому предписано судьбой повелевать. Это говорю я, Леонид Андреев!

Девушка, хоть и смутилась, но твердо оперлась о его плечи, спрыгнула на землю и церемонно произнесла:

– Благодарю вас, Леонид Николаевич.

(Это была вторая героиня нашей книги, и звали ее Лариса Рейснер. Пользоваться только воспоминаниями – это скучно, хотя необходимо, – да и может ли быть «запротоколирована» вся жизнь человека? Важно то, что кроме воспоминаний у меня были встречи с теми, кто ее знал, а также автобиографические записки Ларисы. И потому тут уместным оказался жанр повести, в котором можно полнее отобразить формирование характера и путь ее к «синей звезде».)

В тот год Рейснеры сняли дачу под Петербургом, поселились в Райволе, неподалеку от писателя Андреева.

И вот мы застаем Ларису, стоящей на берегу и весело смотрящей на то, как Леонид Андреев переправляет на берег шумных дачниц и их вещи. На берегу уже сгрудились десятки корзин и сумок, тюки, стул для бабушки, одеяла, бутыли, кастрюли, свертки, удочки, мячи, большой медный самовар и даже огромный фотоаппарат.

Осталась одна, последняя лодка. В ней были старый садовник, гувернантка и мальчики – Игорь Рейснер и Вадим Андреев. Большеглазый, улыбающийся Вадим доверчиво протянул руки отцу, на минуту прижался к нему и встал на песок, не сводя с отца влюбленных глаз.

Игорь был постарше, лет двенадцати, шустрый и веснушчатый. Он легко оттолкнулся о край лодки и прыгнул на берег. Гувернантка схватилась за борт, ее широкая шляпа с лентами упала на воду, и она растерялась. Андреев быстро извлек какой-то ящик, треногу и принялся спешно устанавливать фотоаппарат, решив сфотографировать эту сценку.

– Мадемуазель, прошу вас, не двигайтесь! Вот так, всплеснув руками, а шляпа пусть плывет. Вы же сами потом посмеетесь!

Он привинтил аппарат к треноге, набросил на голову черную ткань и, дирижируя рукой, умолял не двигаться.

– Внимание! Раз! – легким движением был снят колпачок объектива, гувернантке пришлось схватиться за борт и всплеснуть руками. Игорь хохотал, а остальные отчего-то чувствовали себя неловко.

Фотография – его последнее увлечение, а в своих увлечениях он не знал меры. Недовольный собой, писатель молча спрятал аппарат, закурил трубку и широким шагом направился в лес.

Компания разбрелась.

Послышался колокольный звон, тревожный и однотонный. На лбу у писателя пролегла глубокая вертикальная складка, и он заткнул уши. Звон не прекращался. Мрачнея, Андреев все дальше углублялся в лес.

На тропу из зарослей вышла деревенская женщина, белобровая и беловолосая под темным платком, в вышитом черном фартуке.

– Что там звонят так долго? – спросил Андреев, затягиваясь трубкой.

– Две девчатки померли. Царствие им небесное! – Женщина перекрестилась.

– Сколько лет?

– Да и лет-то всего одной двенадцать, а другой и того менее – осемь.

Женщина еще раз мелко перекрестилась и пошла дальше.