Кинематографика любви

Нашла наконец!

Девушка-капельдинер тычет приборчиком в штрих-код, тот отрицательно пищит – не получается. Еще и еще – не выходит. «Да что же это такое!» – Возмущаются Петровы.

– Дайте-ка взглянуть на билет. У вас билеты на тридцатое апреля, а сегодня девятое.

– Блядь! – кричат хором Петровы. Петр Гаврилович начинает хохотать – дурной знак.

– А обменять можно?

Петровы в кассу. Без антиковидных масок нельзя, кассир дает бесплатно маски и вызывает администратора. Администратор выписывает билеты на балкон, только не на первый, а на третий ряд. Опять бегут, раздеваются, Дарья бинокль взять не успевает, мелочи не хватает, а с пяти тысяч сдачи нет, врываются в зал – цокают, шаркают, шепчут, усаживаются, наконец. Ни хера не видно, оказывается. Петровы ерзают, оглядываются по сторонам – куда бы пересесть. Пересесть некуда!

Маленький Тимофей забирается на колени к Алевтине, но хочет увидеть больше и лавирует между Алевтиной и Дарьей. То к одной сядет поерзает, то к другой. А на обед были бобы. Тимофей пукает, кашляет и стонет – голова у него разболелась. Алевтина понимает, что слишком крепко надушилась и соседям тошно. «Дурной тон, – думает Алевтина, – так крепко душиться в театр».

– Я есть хочу! – громко заявляет Тимофей. Тучный Петр Гаврилович, согнувшись, пробирается по ногам соседей в боковую ложу. Выбравшись из ряда, лихо, с молодецким стуком проскакивает по ступеням к приставному стулу. Усаживается. Полсцены как отрезало. Но Петр Гаврилович понимая, что нехорошо возвращаться, подперев деловито голову кулаком, смотрит на то, что осталось.

Актер, исполняющий главного героя, молодого ученого Христиана-Теодора, идиот. Орет как безумный, раскидывает по сторонам руки, вскакивает на бутафорскую крышу, спрыгивает обратно – стиль размышления. Что говорит – совершенно неважно и нечленораздельно, но прыгает ловко. Прибегает горничная Аннунциата в фартуке. Из-под сцены выползает ее отец, старикан Пьетро-людоед. Принцесса, одетая по-узбекски, в штаны и юбку, летит на театральной стремянке с лоджии дворца к ученому, на крышу его дома. Эффектно обмахиваясь веером, на сцену является Юлия Джули: жила на свете стрекоза, она была кокетка… Лакеи ведут министров.

– Я есть хочу, – говорит Тимофей, кашляя и пукая.

У Алевтины громко звонит телефон, и она от волнения не может его выключить и кидает Дарье.

Ученый отправляет Тень к принцессе. Его, лишившегося тени, закатывают в пыльный ковер с головой.

Спектакль – дрянь. А вот Тень хорош! Прекрасно играет.

– Похож на дядю Гришу Неве?лова, который к нам в гости не приезжает! – громко заявляет Тимофей. – Может быть, он в театре играет? Я есть хочу! У меня голова болит!

Тимофей присаживается на сложенное сиденье, оно раскладывается и громко клацает. «Мне плохо!» Тимофей валяется по свободным креслам, лезет на руки к Алевтине, взбирается на Дарью.

«Интересно, – думает Алевтина, – видно ли что-нибудь Петру Гавриловичу? Сходить бы к нему. С другой стороны, если бы ему было плохо, он бы там не сидел».

– Скоро ли антракт? – шепчет Алевтина Дарье. И, не дождавшись антракта, удаляется с Тимофеем из зала. Тимофею сразу легчает. Они идут в буфет. Буфет пока пуст. Алевтина покупает воду и смотрит с ужасом на цены бутербродов с колбасой. «Позже перекусим». Тут из зала хлынула голодная публика, выстроились в две длиннющие очереди. Алевтина машет Петру Гавриловичу и Даше.

– Кофейку взяла! – потирает ладони Петров, обрадовавшись перерыву.

– Нет, – отвечает растерянно Алевтина. – Я вас ждала. Взглянув на очереди, Алевтина и Петр Гаврилович отправляются перекурить. В Елисеевском магазине Алевтина покупает кофе и два кунжутных печенья для Тимофея по той же стоимости, что и театральные бутерброды.

Курят, пьют кофе. Ветер сносит рекламные щиты. На Невском продолжают истошно орать полицейские сирены.

– Все хорошо! – говорит Петр Гаврилович.

– Да, отлично! – соглашается Алевтина.

Третий звонок, в буфете никого, только Дарья и Тимофей восседают за накрытым столом – бутерброды с красной рыбкой, кофе, пирожные, шоколад.

– Какого хрена?! Что нам с этим делать? – возмущаются Петр Гаврилович и Алевтина.

Дарья пожимает плечами. Выстояв в двух очередях, чувствует себя несправедливо поруганной. Набив рот бутербродами, Петровы бегут на спектакль. Дарья выпивает залпом горячий кофе и, спотыкаясь, летит следом.

Тень – тайный советник. Тень обманывает принцессу. Тень – король. Начинается балаган! Люди на сцене орут и пляшут, бегают, кланяются спиной к залу. Что они несут? На что намекают? Тимофею совсем плохо, он начинает громко стонать, закатывая глаза. Тени-королю отрубают голову. С деревянной верхотуры, то есть с трона, свисает окровавленная шея в золотом пышном воротнике. Меня сейчас стошнит, говорит Тимофей, и они с Алевтиной снова удаляются. После уборной Тимофею становится и легко, и весело. Они садятся на скамейку у входа в зал и тихонько ждут окончания. Вдруг из-за угла выцокивает Дарья.

– А ты что тут делаешь?

– Не знаю, – отвечает Дарья. – Петр Гаврилович как-то резко вскочил и выбежал из зала. Я подумала минутку – и за ним. Он уже одет и нас ждет.

Петровы идут к метро.

– Шварца там близко не было! – заявляет Петр Гаврилович. – Жалко, что Илюшу с собой не взяли.

Покрутившись у «Гостиного двора», проинспектировав Невский – давно не были, – Петровы спускаются в метро. Повсюду театральные афиши, афиши, афиши!

Петр Гаврилович хохочет и указывает на рекламные плакаты банков, агентств недвижимости, юридических контор, а на них: уроды, уроды, уроды. Алевтина вспоминает статью, которую прочла недавно. Там было сказано: всегда берите инициативу в свои руки – в любых решениях, самых, казалось бы, незначительных – куда пойти и что делать.

«Отстань, Тень», – отмахивается Алевтина и вспоминает, что пакетик с дорогущим печеньем из Елисеевского повесила в театральном туалете на дверной ручке. Дарья любуется своим печальным отражением и красными сапожками у девушки напротив. «А все же странно, – думает она, – раньше спектакль был лучше».

У выхода из метро таджикские женщины продают молодую турецкую картошечку размером со сливу. Петровы покупают картошку, помидоры, селедку и идут к своему дому, ветер сбивает с ног. Все ужасно рады вернуться домой.

– Ой-ой! – кричит Тимофей. – У меня клещ в ботинке!

Перед светофором скрючило бомжа. Он встал на четвереньки раком посреди тротуара и смотрит с вызовом на Петровых, и харкает вокруг себя, и кашляет.

Петровым осталось перейти улицу полярника Седова и тогда, уже точно, у них все будет хорошо.

ОРКЕСТРОВАЯ ЯМА

Фокинский Гамлет в Александринке.

Посмотришь, подумаешь, может и правда, не было тени отца, подшутили друзья – Гильденстерн с Розенкранцем, посмеялись над пьяным Гамлетом.

***

Пончики в меду, в сахарной пудре, какао. Каски и кровавые черепа в «Телеграме». Вы за мир или за наших? Трое в метро держатся за руки, хохочут, слушая юного баяниста с бритым девичьим затылком. «И я по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке», – подпевает одна. Друзья смеются:

– Ты че, знаешь эту песню? Че это вообще?

Екатерина в сквере держит луну на скипетре. Вельможи в лосинах жеманничают у нее под юбкой. Голуби. Девочки с последним «Макдональдсом» в разноцветных ногтях – розовые, фиолетовые, зеленые. Галка застыла на корке льда, вперилась синими бусинами в никуда. Черная шерстяная земля в проталинах. Художники на раскладных стульчиках среди носатых, губастых, ушастых шаржей лопают сосиски в тесте. У «Гостиного» переминаются киборги в черных шлемах и жмутся обыкновенные менты в салатовых жилетах. Вечные питерские пончики с какао. Сортир – сорок рублей.

***

Гамлет 16+. За что? Запустил разок руку под юбку Офелии. Либеральный Горацио из зрительного зала эмпатирует Гамлету и в самый ответственный момент, приплясывая в красных наушниках, линяет в свой Виттенберг – туда ему и дорога.

Сто восемьдесят жмуров иностранного легиона. Кстати, главный советник короля Полоний (великолепный Мардарь, ратующий за мир в Facebook[1 - Принадлежит компании Meta, деятельность которой признана в РФ экстремисткой. Фейсбук/Facebook – организация признана экстремистской и запрещена на территории России.]), убит принцем датским, проволочен по сцене и скинут в оркестровую яму.

«Чудовищные, безумные времена».

СЛЕЗЫ ЖАКЛИН

София училась в Санкт-Петербурге на искусствоведа. Времена, когда молодые люди знакомились с прекрасными девушками на улице, в кафе (да где угодно), прошли. Теперь, размышляла София, они стали ленивыми, злыми, закомплексованными мудаками или педерастами с детскими травмами. Представления Софии о любви, красоте, которые воспитали в ней бабушка, фильмы, книги, не давали ей опустить руки, распечалиться, придумать себе депрессии, страдания и слиться с унылым говном. И она неустанно искала. На улицах, в институте, в кафе, в библиотеках, даже в барах для геев, на сайтах знакомств – везде.