Кинематографика любви

Бросайте чаевые, жалейте, обзывайте шлюхой и поломойкой. В этом старом отеле с прогнившими досками, с облезлыми обоями, в окна которого всегда светит солнце… Потому и черен, что в его окна всегда светит солнце.

Аха-ха-ха-ха. Вы всё забыли. Напрочь забыли.

Вы никогда не вспомните, с кем говорите.

Вы никогда не вспомните, кому бросаете чаевые.

Но однажды ночью вы услышите чудовищный крик.

Кто это? Что это?

И ужаснетесь, увидев истинное лицо той самой шлюхи и поломойки.

Вы остолбенеете, разинув рты, а я скажу: черный фрегат с веселым черепом на флагштоке приближается к вашему берегу. Аха-ха-ха-ха.

«Де-де-девочка, хватит звиздеть, ступай вниз, делай свою работу!» – скажет самый отважный и бросит доллар на чай.

И все вы будете смотреть на подплывающие корабли, биться в истерике, считая мачты и пушки, умножая страх на несчетное множество.

Мои дорогие, обыкновенные постояльцы, в это время я считаю ваши головы, перебираю судьбы, просеиваю сквозь сито своей любви.

Этой ночью никто не уснет. Сегодня никто не посмеет спать.

Черный фрегат разворачивается в маленькой бухте и открывает огонь.

А вы, мои драгоценные люди, наши горделивые любовники, неистовые враги (откуда, к чертям, неистовые?) и так называемые друзья, перестанете ухмыляться.

Каждое здание – на моей ладони – ваши дома, ваши храмы и прочие конторы… Весь этот фальшивый мир будет стерт в порошок.

Только старый дешевый отель «Адалия» останется целым и невредимым навеки.

Выжившие зашепчутся: «Кто там стоит на капитанском мостике черного фрегата? Кто дарует, кто забирает жизнь?»

Смотрите: я выхожу поутру, поломойка, шлюха с радугой в волосах. Я расправляю флаг, улыбаюсь Роджеру, а вы бьете в ладоши и оглашаете воздух: «Ура! Ура! Ура!»

Что-то вспомнили? Вечный животный трепет?

К полудню корабль начнет наполняться рабами.

С фрегата-призрака сойдут мои тени, они будут заковывать в цепи людей и приводить их ко мне, спрашивая: «Когда их убить – сейчас или позже?»

И в шелковой тишине развевающегося флага я отвечу: «Прямо сейчас, немедленно».

И когда они сложат передо мной груды тел, я скажу: «Это урок вам, любимые, для будущих жизней».

Мой черный фрегат растворится в море… Без вас, без вас.

И я скажу своим, я скажу Богам: «Они всегда предавали нас, вы уверены, что нужно оставлять им шанс? Рабы есть рабы, как рыбы – рыбы.

ГЕРОЯМ ВОДОКАНАЛА

Завяли розы. И красные, и белые. Погоды стоят лихие, холодные. Над нами сошлись два циклона, немец и голландец – Игнатц и Хендрик. Какое им дело до нас, до нашего морока, до завыванья в стояках, до наших крыш с арбузным хрустом корок, срезанных с глобуса, сорванных с черепа.

Белые розы, красные розы.

Циклоны встретились, давно не виделись – резвятся, бесятся, озорничают.

Движение судов по Кронштадтскому корабельному фарватеру остановлено. Сведены затворы дамбы.

Бригады Водоканала, осуществляющие контроль над состоянием ливневой канализации приведены в боевую готовность. Уха-ха. Прогнозы неутешительные. Обещают сильные ливни, порывы до тридцати пяти метров в секунду.

Затихнет ветер, затихнет время, затихнет скоро, и выпадет снег.

Отважные люди в оранжевых комбинезонах! Герои! Когда погода наладится, мы не пойдем на «Фонтанку.ру» читать новости о потерях в бригадах Водоканала. Мы успокоимся, и плевать нам на имена павших.

Уйдут одни, другие придут на смену – не отличишь.

Зачем нам знать, что Алеша Васечкин, Мартынов Юрий, Серега Махов…

Слышишь, ветер гуляет по трубам.

Ну что ты молчишь?

ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ

Малиновое варенье закончилось, и Эдгар растерянно заглянул в пустую банку. Затем, нахмурившись и растирая пухлым пальцем малиновую каплю на кружевных панталонах, стал рассуждать: «Как оно могло закончиться! Ведь банка была полной. Если бы все, что в ней было, теперь переместилось в меня, я бы чувствовал себя плохо, мне было бы тяжело, ведь это была большая банка варенья. То есть получается, что я никак не мог съесть банку малинового варенья».

Проведем расследование.

Эдгар сбегал в кабинет отца, встал на табуретку и достал с верхней полки шкафа большую лупу. Пролетая через коридор на кухню, он схватил и нахлобучил на голову папину шляпу. Шляпа была великовата, Эдгар сдвинул ее назад и склонился с лупой над малиновой каплей на столе, затем над такой же, но чуть крупнее, на полу.

«Так-так, – говорил Эдгар и поднимал голову вверх, вычисляя, чтобы это могло быть, кто бы это мог съесть, что произошло в конце концов. – Это убийство или ограбление? А может быть, и то, и другое?»

Эдгар на цыпочках прошел в комнату, где в пуховых перинах лежала бабушка, маленькая, больная бабушка Анфиса. Он обследовал с лупой всю постель – одеяло, подушку, но следов варенья не было.

Эдгар побежал в детскую, надел резиновый глаз, сменил шляпу сыщика на пиратскую с дыркой от пули, захватил пустую банку с кухонного стола и вернулся к постели бабушки Анфисы.

Пальцами пират собрал остатки варенья и намазал бабушке губы и нос, под одеяло – а места там было довольно много – он тихонько, чтобы не разбудить бабушку, подсунул банку.

Что теперь скажет следователь?

И, снова сменив наряд, Эдгар заключил:

– Так-так, преступник обнаружен. Руки вверх! – крикнул он и сорвал с бабушки одеяло. Но бабушка не двигалась. – Все ясно, – прошептал Эдгар, – несварение варенья.

Эдгар связал преступнице ноги и руки бельевой веревкой и стал ее пытать.

– Признавайся, – кричал он на бабушку, – признавайся же, ты съела малиновое варенье? Молчишь? Это не спасет тебя от правосудия, – сказал Эдгар и шлепнул бабушку Анфису прутиком из веника. – Снова молчишь? Получи же, бандит, по заслугам.