Всё помнят города

Следующие минут пятнадцать, она в подробностях описала усадьбу из своего любимого с юности сериала, адаптировав её с Бразилии под среднюю полосу России. Её приёмная дочь, пятиклассница Катя, с улыбкой кивала на каждом слове.

– Тяжело, наверное, с таким-то хозяйством! – вздыхали коллеги, намеренно стараясь не показывать зависти, на которую так рассчитывала Алёна.

– Знаете, а ничуть! Вот нисколечко! – заливалась та. – Я вообще не знаю домашних хлопот, у меня муж всё делает сам по дому! Ой, вы знаете, вот я прихожу домой и сажусь, а он стол накроет, посуду помоет, везде приберёт, а мне не разрешает, говорит: «Ты устала!». Вот знаете, всё для меня готов, так меня любит, и чем я таким заслужила? Ну, наверное, заслужила, раз мне такое счастье положено, значит, положено! А я вот, судьбе не перечу! Просто я всем всегда делаю столько добра, вот оно ко мне и возвращается бумерангом.

Скромности Алёне, конечно, было не занимать, но в её хвастовстве всё же была доля правды. Она действительно каждый день творила добро, даже удочерила сиротку из интерната, в котором теперь работала, и баловала её, как родную дочь. Говорила она преимущественно о себе любимой, но заботу проявляла, главным образом, о других. Это мне в ней и нравилось. А вот её муж, Олег Евгеньевич Краев, лично у меня, не вызывал ни малейшей симпатии. Но Алёна любила его, поэтому и нахваливала перед подругами. Сердце женщины – это загадка даже для нас, городов.

Глава 2. Последний вечер детства

Краев жил у меня третий год, а приехал он, насколько я помню, из Нижнего Новгорода. В своё время он задолжал по кредиту одному крупному банку. Сумма была большая и коллекторы стали ему докучать. Устав от этого, Краев повесил все проблемы с выплатой долга на поручителя, своего лучшего друга, а сам сменил телефон и устроился «врачом на все случаи жизни», говоря проще – фельдшером, в маленькое глухое село Окольки, Воскресенкого района, со всех сторон окружённое лесом. Это вселяло в Олега уверенность. Там он познакомился с Алёной Демидовной, учительницей из сельской школы. Эта весёлая и общительная пышногрудая женщина с большими губами и звонким голосом сразу приглянулась ему. Жила она не одна, с престарелым отцом, младшей сестрой Верой, и восьмилетней племяшкой, Аминочкой. Их отец, дедушка Амины, сильно болел, и Олег навещал его, даже советовал постелить для больного в бане, чтобы не заразилось семейство. В итоге, Алёна, в силу своего альтруизма проводившая с его пациентом времени больше других, тяжело заболела, и Краев повёз её в город к специалистам. Он планировал отвезти её в Нижний, но по пути встретил указатель с моим названием и с привлекательным километром. Так они оба оказались здесь, у меня. Алёна быстро поправилась, ведь на моём фармзаводе производят новейшие, поистине чудотворные препараты! Врачи, как и всякого рода медики, у меня очень востребованы, поэтому Краев без труда нашёл здесь работу. Зарплата у него теперь была выше, чем у сельского фельдшера, и платили её регулярно. Ему не составило труда снять жильё, жениться, и взять под опеку девочку из интерната. Тем не менее, за всё это время, Краев ни разу не вспомнил о своём большом долге и не отослал ни копейки своему другу, на которого повесил кредит.

Алёна же со своей младшей сестрой переписывалась регулярно, отправляла посылки ей в Окольки, обычно на Новый Год. Всегда поздравляла племянницу с Днём Рождения, и в ответ получала её рисунки. Узнав в одном из писем сестры о смерти отца, Алёна сразу выслала денег на его похороны, но сама не смогла приехать. Так они и не виделись всё это время, сколько Алёна ни приглашала сестру погостить. На своё последнее письмо она ещё не получила ответа, отправлено оно было два дня назад и, возможно, ещё не дошло.

Мне одному на тот момент, было достоверно известно, что письмо Алёны в Окольки не дойдёт никогда. Катюша, относившая его два дня назад к почтовому ящику, вскрыла конверт, прочла и выбросила письмо, вложив в конверт своё, написанное аккуратным детским почерком.

«Дорогие Амина и тётя Вера! Я решила написать вам сама, потому что мама Алёна всё не так пишет. Она без конца рекламирует вам этот дом, в который меня забрала, и сад, как будто у вас в посёлке нет своего огорода. И она не думает о том, что вы едва сводите концы с концами. Амине в сентябре в школу, а у вас нет денег, ни поездку, ни на отдых у моря, и к школе, наверное, собраться не на что. Вот, продайте этот золотой обруч с зелёной жемчужиной, который я вам с этим письмом передам через лесничего дядю Лёшу. Я нашла это украшение на берегу моря, когда была в Турции, ещё со своей настоящей семьёй. Вам оно сейчас будет нужнее, может вы даже тоже съездите на море. Это городские отдыхают в деревнях, а деревенским – нужно отдыхать на морях, от деревни. Мне бы очень хотелось, чтобы хотя бы один месяц настоящего лета у вас удался! Берегите себя и друг друга. Краева Катя».

И, вместо того, чтобы идти с этим письмом на почту, она поспешила к роще неподалёку от дома Краевых. Там часто бывал бородатый лесничий, что ходил между сёл, по лесам, помечая больные деревья надсечками. Катя знала, что особо ценные вещи, которые нельзя отправлять в посылках, иногда передают через него. Найти его по свежим надсечкам на стволах оказалось несложно.

– Что это Вы делаете, дядя Лёша? – полюбопытствовала Катюша.

Услышав её, лесничий поглядел на девочку, и добродушно заулыбался.

– Дубов мало осталось, боюсь, как бы не заразились от этих вот, – пояснил он, и тут же спросил в ответ. – А Вас что сюда одну привело? Чем могу быть полезен Вашеству?

– Вот, – бойко ответила Катя, протянув ему конверт с письмом, и ещё чем-то увесистым, вложенным внутрь. – Можете передать это в Окольки?

– Сочту за честь исполнить поручение столь важной особы! – игриво согласился лесничий, сняв панаму и отвесив перед девочкой театральный поклон.

Он любил детей, и умел с ними общаться так, чтобы те улыбались и радовались. К слову, у этого добродушного лесника у самого была дочка. И жила она как раз в том самом селе. Он всегда играл с ней, развлекал, смешил всячески, пока та была ещё маленькой. Теперь же его девочка подросла и стала хорошей хозяйкой. Дом на неё уже было оставить не страшно, уходя в лес надолго, и видеться они стали реже. Не удивительно, что ему было только за радость заглянуть снова в Окольки. Но Катя подумала, что радость у лесничего вызывает она, тем более, что тот разговаривал с ней, как с принцессой. Ей это нравилось, и она тоже заулыбалась. Взяв у неё конверт, лесничий сложил его и сунул в карман олимпийки, опасливо поглядев на ветви берёз. С одной из них тут же вспорхнула испуганная сорока. Лесничий погрозил ей вслед кулаком, чем ещё сильней позабавил Катюшу.

В Окольках народу проживало не много, насколько я могу знать. Мы соседствуем с этим посёлком не очень-то тесно и мало общались с тех пор, как изменилась моя судьба. Там все на виду друг у друга, и по именам знают односельчан. Кто постарше, те знакомы и с Лёшкой лесничим, потому как нет на селе мужика, который бы с ним не пил. В олимпийке поверх полинялой футболки с тряпичным жилетом, в штанах защитного цвета, и в высоких резиновых сапогах, он шёл, будто прихрамывая на обе ноги, по высохшей и затвердевшей от зноя глине. На голове у него была панама с собранной москитной сеткой под козырьком, а на плече – потёртый рюкзачок с одной лямкой и расстёгнутой молнией. Всякий, кто узнавал его, приветственно окликали, дворовые собаки лаяли на него сквозь забор, а куры разбегались прочь с клокотанием. Пройдя по посёлку, лесничий остановился перед небольшим ветхим домиком, обнесённым оградкой и поглядел в зашторенные занавесками окна. С высокой сосны возле этого домика, на плечо к гостю спрыгнула рыжая белка.

– Я тебя звал? – усмехнулся тот. – Ну, чего надо-то? Нет у меня орехов!

Но белка, будто желая удостовериться в этом сама, спустилась с плеча по лямке и шмыгнула в сумку.

– Ах, проказница! – рассмеялся он с умилением. – Бери, чего разглядела там, да вылазь! Дай хоть с дочерью повидаться, без рыжих ушей этих ваших!

Белка принялась шуршать чем-то у него в рюкзаке, и, похоже, нашла что-то вкусное.

– Любаша! – позвал мужик, слегка приоткрыв калитку. – Любушка, дома ты?

Занавеска на окне дрогнула, и румяное лицо молоденькой девушки выглянуло во двор.

– Отец! – обрадовалась она, тут же скрывшись в окошке.

Дверной затвор щёлкнул, и рослая девушка лет девятнадцати, с длинной светлой косой за плечами, выбежала на крыльцо, в чём была: одетая в длинную домашнюю футболку и летние широкие мешковатые брюки до пят. Обувь под ними было не рассмотреть, но девушка звонко застучала подошвами по деревянным ступеням. Мужчина заулыбался.

– Любаша, – ласково сказал он дочери. – Я сюда ненадолго, письмецо соседям твоим несу, Перцевым, передать попросили. А я только звериные адреса находить умею в лесу, на селе вот, я сразу теряюсь. Сама знаешь, из меня тот ещё почтальон…

– Они ни с кем не общаются, – ответила та. – На том краю села живут, мама с дочкой.

Несмотря на то, что Окольки село очень маленькое, эту семью Люба знала, в основном, понаслышке. Когда они с отцом сюда переехали, она ещё не окончила школу и здесь, в новом классе, её учительницей была Алёна Демидовна, которая там преподавала. Но та уехала из посёлка, об этом все знали, её увёз на машине фельдшер, и обратно не привозил, и сам больше не появлялся. Старик из этого дома умер и теперь, жили там только его сорокалетняя дочь Вера, да маленькая Амина, неизвестно кем и кому из них приходившаяся. В посёлке говаривали, что она не родная им, а подкидыш, кто – будто это их осиротелая дальняшка, иные судачили, что это Верка её от кого-то в другом селе нагуляла и в подоле принесла. Односельчане не знали точно, сколько Амине лет. Когда и от кого она родилась – Вера с Алёной не разглашались, и никто не знал правды. В школу девочка ещё не ходила, но, вроде как, должна была пойти этим годом. Люба редко видела её на улице, не знала в лицо, лишь издали узнавала по бантикам и ярко-зелёному платью. А та, и вовсе её никогда, наверное, и не видела, ведь Люба и сама слыла скромницей-домоседкой, а гулять ходила разве что в лес. У неё и фамилия по отцу была – Лесова.

Лесничий перешёл село, свернул на улочку, ведущую к самой окраине и на задворках, недалеко от трассы, еле увидал за деревьями неприметный маленький домик. Постучав в окно, он увидел детское личико, несмело выглянувшее из-за плотной сиреневой занавески.

– Вы кто? – раздался за стёклами звонкий голосок девочки. – Мамы дома нет. Уходите.

– Можешь не открывать, – улыбнулся лесничий. – На, возьми вот, с окошечка, письмецо.

Он протянул ей в окно конверт.

– А откуда письмо? – с недоверием спросила у него девочка.

– Из Судного.

– Это от моей тёти!

Тогда, она открыла оконную раму и, едва протянула руку, чтоб взять конверт, как из сумки у незнакомца к ней на руку выпрыгнула белка, держа в лапках шоколадную конфету в обёртке. Девочка рассмеялась, а лесничий достал целую горсть таких же конфет, и отдал их ей в угощение.

– Мне нельзя сладкое, да я и сама его не люблю, – смутилась Аминка.

– Впервые вижу ребёнка, который не любит конфеты, – удивился лесничий.

– А я вообще, особенная, – похвалилась девочка. – Мой дедушка мне всегда это говорил; и когда я падала, он давал мне сахар.

– Поэтому, ты и на улице не гуляешь? – поинтересовался он.

– Мама не разрешает, – ответила девочка. – Вот одна я и не хожу. Я послушная девочка!

– Сам вижу, – заулыбался лесничий. – Белки к непослушным детям не прыгают на руки!

Я уже занимался уборкой на привокзальной площади, когда Колька, зачем-то, мне это рассказал. Не помню, чтобы он прежде сам заводил разговор. Расценив это, как что-то важное, я отпустил на перекур своих дворников, подбиравших мусор за демонстрантами, и ответил соседу.

– У меня какое-то очень плохое предчувствие, на счёт этих семей, – с тревогой признался тот. – Меня беспокоит дочка лесничего, Люба, и ещё, та маленькая девочка, Амина Перцева… У одной нет матери, у другой отца.

Скажи, не у тебя ли там они проживают?

– А как их зовут? – поинтересовался я.

– Я никогда не видел маму Любы, – ответил Колька. – Говорят, она из Владимирского, там и Люба жила, пока отец её ко мне не привёз уже старшеклассницей. Почему – не знаю. Володик мне ничего не рассказывает! Ты с ним дружишь, вот ты у него и спроси.

– Как зовут-то её?

– Да откуда мне знать?

– А как я пойму, у меня ли она, без имени? И о ком, скажи, мне Володика спрашивать?