Семь дней будущего

– Да! Вполне! – докладчик заинтересованно посмотрел в сторону задавшего вопрос человека. – Схожие условия вполне могут обеспечить существование чего-то подобного и на этой планете, и на многих других. И именно на таких глубинах – не забываем про наличие перхлоратов практически на всей поверхности Марса. – И, повернувшись к помощнику, сделал тому знак рукой. Присутствующие замерли, будто в ожидании волшебного действа.

Жалюзи на окнах приопустились, и в зале стало мглисто-сумрачно: искусственного освещения не включили. Докладчик продолжал:

– Одноклеточные бактерии, населяющие подземные глубины вплоть до слоёв, где температура не даёт им уже возможности размножаться, потребляющие столь калорийный и питательный «бульон», коим является нефть, и сами из себя, представляют весьма привлекательную дичь.

Учёный поднял правую руку с вытянутым вверх указательным пальцем, акцентируя тем самым внимание аудитории на важности произносимых им слов:

– А там, где есть на кого охотиться, как известно, обязательно должен быть и тот, кто это делает!… И наши усилия не остались тщетными, теперь мы, наконец, нашли этих ранее незримых идеальных хищников. Они прожили в условиях высоких температур, ограниченного пространства, огромного давления и полной изоляции от внешнего мира почти 300 млн лет! И вот теперь мы их обнаружили и пригласили выйти на поверхность…».

Внезапно и к полному изумлению зрителей, посреди зала, рядом с кафедрой, прямо из воздуха начало стремительно расти изображение странного змееподобного существа, весьма похожего на чёрный, очень толстый гофрированный шланг с тупым, покрытым присосками рылом. Изображение не было статичным – существо колыхалось и извивалось. Достигнув в процессе своего виртуального роста порядка трёх метров, оно начало подниматься вверх и зависло в десяти футах над полом. Эффект увиденного так близко и в такую величину этого откровенно страшного создания был феноменальным. По помещению прокатился единый тревожный вздох, а какая-то наиболее впечатлительная девушка, взвизгнув, бросилась вон из зала. Многие инстинктивно пригнулись, пытаясь спрятаться или отойти как можно дальше от столь отвратительного создания, пусть даже и виртуального. Голографическая проекция весьма детально обозначила все особенности структуры этой странной нематоды. Зрелище было не для слабонервных.

– Исходя из глубины места его обнаружения и, я бы сказал, …весьма специфической внешности, мы взяли на себя смелость присвоить ему столь «адское» название.

Докладчик победоносно обвёл взглядом зал и вскинул руки ладонями вверх:

– «Halicephalobus mephisto» – «Дьявольский червь»!

Часть I

БЕЗУМИЕ СТРАХА

Зелёный луч

Июль 2014 года. Россия. П-ов Ямал.

Район Бованенковского

нефтегазового месторождения

Большое, красное, слегка подёрнутое дымкой солнце, опустившись почти до самого горизонта, так и осталось на нём лежать, как положенное на стол спелое яблоко. Оно неподвижно висело над бескрайней тундрой, и в его неясном свете при желании вполне можно было читать, например, книгу даже в два часа ночи, так светло летом на Полярном Ямале. Белая ночь вступала в свои сумрачные права на отдалённом стойбище, но признаки её присутствия подтверждали лишь олени, мирно улегшиеся отдыхать на мягкий ягель и оставившие до «условного» утра все свои летние заботы по выяснению иерархии в стаде. В чумах, несмотря на поздний час, всё ещё не ложились спать: сегодня отмечали день рождения бригадира Игнея Сэротэтто и по ходу дела обсуждали подготовку к осеннему касланию, перегону оленей на новые пастбища, предстоящему в сентябре. На больших блюдах лежали горками ароматный шашлык из оленины и струганина муксуна[2 - Муксун – ценная промысловая порода рыбы.], присланного в подарок товарищами с южных рыболовных хозяйств. В стороне от раскрасневшихся и разомлевших от горячительного, собравшихся за общей трапезой людей, стояла вполне современная мультимедийная переносная микросистема. На плоском экране шла трансляция какого-то концерта, пришедшегося как раз вовремя к празднику в стойбище. Всё было вкусно, хмельно, тепло и душевно.

Внезапно по экрану побежали серые волны, звуки музыки пропали, а вскоре и само изображение совсем исчезло. Недовольные гуляки сначала все, как один, замолчали, недоумённо таращась на потухший экран, но затем виновник торжества встал и, нетвёрдо ступая, направился к выходу из чума.

– Эй, Сэротэтто, глянь, может антенну опять старая важенка[3 - Важенка – олениха, предводительница женской части стада оленей.] подломила? – понеслось ему вслед под одобрительный смех.

– Ох, и просится она на мой нож. Вот скоро щекур тылыщ[4 - Щекур тылыщ – ежегодный осенний отлов оленей.], тогда не уйдёт от моего тынзяна[5 - Тынзян – аркан оленевода.]. – Выходя за другом, бурчал недовольный сосед, решивший помочь имениннику и заодно облегчиться. Спиртное подкашивало уставшие за рабочий день ноги, и он чуть было не завалился на хлипкую оградку кораля. Но удержавшись, всё же встал, опершись при этом на длинный берёзовый хорей, удачно попавшийся под руку. После спёртого, насыщенного ароматами обильной еды и выпивки воздуха стойбищного чума, прохладный ветерок летней тундры показался божественно-живительным и бодрящим. Вокруг было как-то необычно тихо. Настолько, что слышались похрюкивания и ворчание спящих карибу.

Внезапно здоровенный племенной самец, хора, вскочил на ноги посреди стада и, потянув носом воздух, протяжно рыкнул. Затем, несмотря на наличие огромных ветвистых рогов и довольно боевой вид, высоко задрал хвост и… трусливо бросился стремглав куда-то в сумеречную тундру. Вслед за ним, как ненормальное, прыгая через головы и тела друг друга, уже ломилось наутёк и всё стадо.

– Что это, Петрако, а? Не иначе, росомаха? – удивлённо открыв рот, успел было спросить именинник друга, опуская руку с ненужным теперь тынзяном, тонким плетёным кожаным арканом, которым намеревался изловить провинившуюся олениху. Он начал поворачиваться в сторону помощника, но тут, примерно километрах в пяти за его спиной, озаряя всю тундру вокруг нестерпимо-ярким сиянием и падая отвесно вниз, с бешеной скоростью вошёл в землю гигантский сгусток зеленоватого свечения. И тотчас же ударная волна долетела до лагеря оленеводов: чумы вместе с людьми просто сдуло и они перелетели, кувыркаясь и ломая шесты, как спички, метров на сто-двести от стоянки.

Пока те, кто оставался в поверженных меховых палатках, пьяно кувыркались и силились выбраться из них, два обомлевших от происходящего пастуха уже пришли в себя и начали подниматься на ноги. Почти синхронно отряхиваясь и поправляя одежду, они встали и посмотрели в сторону предполагаемого эпицентра взрыва. Но там теперь ничего не было: ни пожара, ни зарева, ни чего бы то ни было ещё, подтверждающего реальность произошедшей катастрофы. Они переглянулись и обвели разоренное стойбище ошарашенным взглядом. И в этот миг, прямо из того места, куда они несколько секунд назад так неотрывно смотрели, в небо, под прямым углом полыхнул широкий зеленоватый луч света. Челюсти обомлевших оленеводов отвалились ещё ниже, когда навстречу поднимавшемуся постепенно ввысь свету, оттуда, из поднебесья упал ещё один луч. На высоте облаков они соединились, и столб искрящегося прекрасного сияния заиграл всеми цветами радуги в неровном тускловатом зареве надгоризонтного солнца.

– Салиндер, друг, это что, а? – только и смог выдавить из себя сразу протрезвевший именинник, всё ещё неотрывно пялясь в момент округлившимися глазами на слегка пульсирующий столб света, уходящий высоко в темнеющее небо. Но напарник словно потерял дар речи и стоял возле него, как вкопанный, всё ещё сжимая в руке так и не надетую впопыхах широкую старую малицу[6 - Малица – ненецкая национальная одежда.], полинявшую и почти лишённую меха.

– Я слыхал, у китайцев, далеко на юге есть такие штуки – фейерверки. Сначала, как молотком по голове – бах! А потом от них небо расцветает огнями. Они по большим праздникам это устраивают. – Сэротэтто нервно сглотнул, не отводя взгляда от невероятного зрелища.

Прошло ещё не меньше минуты пока тот, к кому обращались, смог наконец выдавить из пересохшей гортани еле слышные сипы:

– Да. Есть такое… У нас ведь теперь тоже большой праздник, да? – и, продолжая смотреть на небо, многозначительно покачал головой:

– Ты думаешь, это тебе твои геологи да нефтяники устроили? Сомневаюсь я, однако… – Он повернулся и посмотрел на копошащихся в обломках и обрывках чумов людей. Слышались гортанные крики, крепкая брань, но о помощи никто не просил. «Слава Богу, все живы!» – подумал Салиндер.

И тут луч стал укорачиваться, затухать и опадать вниз, как будто уходя под землю.

– Смотри, Путрук, куда эта штука пропадает? Это вроде не так далеко? – он посмотрел на напарника и махнул в сторону затухающего зарева. – Может, съездим – посмотрим, а? – любопытство и невыветрившийся алкоголь брали своё.

– А на чём ты собрался ехать-то? Меня что ли в нарты запрягать будешь? Собаки и те разбежались, – слегка растягивая слова, недовольно ответил Салиндер, разводя руками по сторонам и устало икнув при этом.

Но возбуждённый возможностью повидать что-то новое, вносившее хоть какое-то разнообразие в размеренно-нудную жизнь посреди тундры, друг был непреклонен. Он схватил валявшееся под ногами новенькое, только что подаренное ему соплеменниками ружье, подобрал патронташ и бегом кинулся в сторону всё ещё яркого, но затухающего сияния. Со вздохом недовольства его приятель выругался, припомня почему-то в первую очередь якобы сломавшую антенну старую важенку, натянул на себя малицу и опрометью бросился за исчезающим в неясной мгле товарищем.

Быстро бежать не получилось, и поэтому к месту, где по прикидкам было «это всё», добрались уже под радостные лучи восходящего солнца, которые, заодно, окончательно затмили потухающее загадочное сияние. Но Игней Сэротэтто был не только оленевод. Он был настоящий ханена, охотник. И безошибочно мог держаться выбранного направления что днём, что ночью, без всякого компаса одному ему известным способом. За несколько сот метров до места товарищам стали попадаться на пути огромные, точно вырванные из вечной мерзлоты, куски грунта, представляющие из себя слоёный пирог чахлой растительности, тонкой почвы и многовекового льда под ними. Такие куски высотой по три-пять метров валялись там и тут непривычно огромными скалами, выросшими в одночасье в гладкой, как стол, тундре, и начинали своим зловещим видом наводить сомнения у двух отважных, но крайне суеверных ненцев: правильным ли было решение бежать сюда. Наконец впереди стал виден высокий бруствер из мешанины льда, грязи и развороченной растительной массы. Он имел неясные края и терялся в тумане. Кругом были огромные лужи талой воды, быстро стекающей с вывороченных глыб, поэтому лёгкие летние сапоги из шкур в конце концов промокли и теперь хлюпали на ходу, отнюдь не доставляя удовольствия.

– Э-эйх! Зачем я тебя послушал? Тангад мама дала специально к тебе на праздник. Все испортил. В чём теперь жениться буду, а? Эх…! – зло зудел позади Салиндер. Однако не бросал товарища и шёл дальше. Хотя, будь его воля, – убежал бы отсюда что есть мочи. Всех бы оленей обогнал! Не иначе всё это проделки злых духов.

Игней же, наоборот, шёл молча, сосредоточенно сохраняя дыхание и желая добраться до разгадки, сохранив силы. На них пахнуло жарким воздухом, и грудь спёрло от перегретого пара, клубящегося вокруг. Хотя от ледяных глыб, разбросанных кругом по тундре наоборот, несло лютой стужей.

– Всё, друг! Дальше иди один, я туда не пойду, хоть режь – не пойду! – скрежетал зубами Петрако, однако же, продолжал продвигаться, одновременно прячась за спину более смелого напарника.

А тот уже вскарабкивался по глинистой раскисшей насыпи, цепляясь за выступы камней и ледяные края. Праздничные бокари на ногах давно уже превратились в раскисшие куски кожи, облепленные грязью, и теперь скользили в топкой жиже. Лёгким отчаянно не хватало воздуха, но любопытные люди всё шли и шли, упорно взбираясь всё выше и выше. Наконец, встав на самой вершине бруствера, оба чуть не шагнули по инерции дальше, но тут же остановились и едва не заорали от ужаса внезапно открывшейся перед ними картины.

Они стояли на самом краю гигантской ямы, противоположные края которой смутно мелькали в разрывах восходящего перегретого пара на расстоянии больше сотни метров от них. Лёгкий утренний ветерок колыхнул и тут же сдул на минуту туман. Потрясённые люди смотрели и не могли поверить своим глазам. Вниз, на сколько хватало возможности видеть, уходила ровная отвесная стена гигантского шурфа, края которого были чётко срезаны, словно умелой рукой искусного резчика по кости. Шипенье вырывающегося через трещины в ледяных стенках пара и гул осыпающегося грунта создавали совершенно сюрреалистический, невероятный для тундры набор звуков, густой волной катившихся из огромной трубы наверх. А сверху вниз лились непрерывно потоки грязной воды, увлекая с собой огромные комья грязи и льда прямо в бездну, заглянуть в которую друзья так и не решились. Почувствовав, что зыбкая почва под ногами стала потихоньку оседать, они отшатнулись и подались назад, не в силах, впрочем, оторвать взглядов от великолепного потрясающего зрелища гигантского кратера.

Салиндер наконец дернул за рукав Игнея и на этот раз почти шёпотом, в самое ухо просипел:

– Нам надо уходить немедленно, слышишь? Сиртя[7 - Сиртя – легендарный таинственный народ, населявший тундру до прихода в неё ненцев.] вернулись! Беда скоро будет большая.

Камни, песок и нефть

14.03.2030, 7 часов утра (местного времени).

Пустыня Гоби. Юго-восточная Монголия.

Временная отсечка «Х»

– Э-э-э, нет, это ещё не жара! В это время года настоящего зноя не бывает. Ночью так вообще мороз! А это всего лишь благословенное утро, и солнце только ещё восходит. А вот когда оно будет в зените, можешь мне поверить, лучше будет сидеть под кондиционером, попивать холодное пивко и не показывать носа на улицу: ветер такой, что проклятый песок будет у тебя не только на зубах! – Парень в плотной, когда-то, видать, яркой, а теперь насмерть застиранной и от этого абсолютно вылинявшей рубашке с подвёрнутыми рукавами и таких же полинявших от пота широченных штанах в стиле «милитари», мастерски вёл тяжелый внедорожник среди бесконечных песков и каменистых холмов. Рядом с ним с пассажирской стороны сидел примерно тех же лет молодой человек. По одежде – более цивильного и гораздо менее потрёпанного, хотя и явно несуразного для здешних мест вида, – и менее интенсивному загару можно было сразу узнать приезжего издалека. Из совсем далёкого далека.

Время от времени пассажир поворачивал голову в сторону пролетавших мимо придорожных барханов, но, не обнаружив хоть какого-то отличия от предыдущих, снова, с вежливой сдержанной, даже слегка натянутой улыбкой возвращал внимание на водителя. По всему было видно, что он не совсем в своей тарелке и однообразные виды за накрепко закрытым по причине работы климат-контроля окном явно не радуют его.

Заметив недоумённые взгляды, которые искоса кидал местный на его костюм, он решил частично реабилитироваться, заодно наладить знакомство:

– Я из Квебека, – покачал головой он и, словно ожидая, поймёт ли его собеседник, чуть помедлив, пояснил, – У нас там совсем другой климат и пейзажи. Совсем всё другое! И, знаешь, не надо этой официальности, как на вокзале: мистер инженер Питер Картье, и всё такое… Зови меня просто Пит.

– О! – с понимающей улыбкой протянул водитель, – А я-то смотрю, откуда этот лёгкий французский прононс…? – и шутливо, как смог, изобразил знаменитую Эдит Пиаф[8 - Эдит Пиаф – знаменитая французская певица второй половины ХХ века.]: «… О, рьядорьян…»

– Да уж… Отец – француз, мать – англичанка. Бывает и так.

– Согласен! – сдержанно хохотнул собеседник. – Хотя, чаще – наоборот.