Отравленная совесть (пьеса)

Синевъ. Изсушило оно меня, Степанъ Ильичъ, не радъ, что и поручили.

Сердецкiй. Какъ? оно y васъ? Вотъ интересно.

Верховскiй. А вы не знали?

Сердецкiй. Я только-что изъ деревни.

Верховскiй. Людмила говорила мн?, что встретила васъ y Елены Львовны. Ну, что, дорогой Аркадiй Николаевичъ, какъ вы ее нашли?

Сердецкiй. Людмилу Александровну?

Верховскiй. Да. Какова она была тамъ?

Сердецкiй. Да, нехороша, очень нехороша…

Синевъ. Вы въ одно время съ?хались въ Осиновк??

Сердецкiй. Не совс?мъ. Я прi?халъ къ Елен? Львовн? четвертаго октября, а Людмила Александровна двумя днями позже, шестого.

Верховскiй. Какъ шестого? Вы путаете, голубчикъ: пятаго, а не шестого.

Сердецкiй. Шестого, Степанъ Ильичъ, я отлично помню.

Синевъ. Н?тъ, вы ошибаетесь. Д?йствительно пятаго. Я самъ, провожалъ. Людмилу Александровну на вокзалъ, потомъ, об?далъ съ товарищами въ Эрмитаж?, потомъ по?халъ къ покойному Ревизанову, а въ ночь съ пятаго на шестое и зар?зали его, б?днягу…

Сердецкiй. Можетъ быть… Да, да. Конечно, вы правы… Память иногда изм?няетъ мн?.

Синевъ(Верховскому). Дикое, Степанъ Ильичъ, фантастическое д?ло. Глупо, просто и непроницаемо. Ни мал?йшихъ сл?довъ. Пришла таинственная незнакомка, воткнула челов?ку ножъ между реберъ, ушла и канула въ воду…

Сердецкiй. А что съ на?здницею, съ этой Леони? Такъ, кажется, ее зовутъ?

Синевъ. Да. Ее освободили.

Сердецкiй. Но я читалъ: Ревизановъ убитъ ея кинжаломъ, y нихъ въ вечеръ предъ убiйствомъ вышла крупная ссора?

Синевъ. Совершенно в?рно. Т?мъ не мен?е она вн? подозр?нiй. Она доказала свое аlibi.

Верховскiй. Просто голова идетъ кругомъ. Кто же убилъ?

Синевъ. Чортъ убилъ. Только на него и остается свалить, благо, все стерпитъ.

Сердецкiй. Такъ что вы теряете надежду найти убiйцу?

Людмила Александровна показывается въ дверяхъ направо.

Синевъ. Почти. А славный бы случай отличиться. Выслужился бы.

Людмила Александровна. Выслужиться чужимъ горемъ, чужою гибелью? Я считала васъ добр?е, Петръ Дмитрiевичъ.

Синевъ. Что же мн? д?лать, кузина, если мое рукомесло такое, чтобы «ташшить и не пушшать»? Да гд? ужъ. Самъ Вельзевулъ сломитъ ногу въ этой путаниц?… Вы поймите: ушла она изъ гостиницы…

Людмила Александровна. Петръ Дмитрiевичъ, вы уже двадцать разъ терзали мои нервы этою трагедiей. Пощадите отъ двадцать перваго.

Синевъ. Слышите, Аркадiй Николаевичъ, какъ она меня пiявитъ? И теперь она со мною всегда въ такомъ миломъ тонъ.

Людмила Александровна. Что вы сочиняете?

Синевъ. Сочиняю? Н?тъ, извините. Жаловаться, такъ жаловаться. Мн? отъ васъ житья н?тъ. Вы на меня смотрите, какъ строфокамилъ на мышь пустыни: амъ – и н?тъ меня. Главное, не приложу ума, за что?.. В?дь я невиненъ, какъ новорожденный кроликъ.

Лида (входить). Мама, Олимпiада Алекс?евна за?хала за тобою кататься.

Людмила Александровна (н?сколько мягче ч?мъ ран?е говорила). Гд? же она?

Лида. Сидитъ въ классной, говоритъ съ Митей. Послала меня просить тебя, чтобы од?валась.

Людмила Александровна. Хорошо, скажи, что сейчасъ буду готова… Проси ее пока ко мн?.

Лида уходитъ.

Степанъ Ильичъ, мн? денегъ надо.

Верховскiй. Сколько угодно, матушка, сколько угодно. Но… ты опять куда-то съ Липкой?

Людмила Александровна. Да, ?демъ кататься, а потомъ за покупками. Можетъ быть, въ оперетку сегодня вечеромъ по?демъ.

Верховскiй. Значить, на весь день?

Людмила Александровна. Можетъ быть, и на весь день.

Верховскiй. Воля твоя, Людмила Александровна, а я этого не понимаю. То есть до чего, въ посл?днее время, распустила себя эта Олимпiада, вы, Аркадiй Николаевичъ, и вообразить не можете. Вся Москва кричитъ объ ея безпутствахъ. Тамъ и докторъ какой-то, и скрипачъ, и пiанистъ. А Милочка, ч?мъ бы обуздать ее, да образумить…

Людмила Александровна. Оставьте Липу въ поко?. Кому она м?шаетъ?

Верховскiй. Милочка, да в?дь безобразно, скверно, безсов?стно… Сов?сть въ ней, сов?сть пробудить надо.

Людмила Александровна. Сов?сть?.. А какая польза будетъ, если въ ней проснется сов?сть? Теперь она весела, счастлива, а тогда одною унылою и печальною Магдалиною будетъ больше въ Москв? только и всего.

Синевъ. Что это вы, Людмила Александровна? Съ подобными парадоксами можно Богъ знаетъ куда дойти. Если сегодня хорошо, чтобы сов?сть спала, такъ завтра, пожалуй, покажется еще лучше, чтобы ея вовсе не было.

Людмила Александровна. Не мн? отрицать сов?сть, Петръ Дмитрiевичъ. Я всю жизнь прожила по сов?сти. Вы приписываете мн? мысли, которыхъ я не им?ла. Я сказала только, что y кого нечиста сов?сть, счастливъ онъ, если ея не чувствуетъ. Вотъ что. И если сов?сть грызетъ душу, я… я не знаю… мн? кажется… можно пуститься, на что хотите, – на пьянство, на развратъ, только бы не слыхать ея. только бы забыть. Липа счастливица. Она гр?шить, даже не подозр?вая, что она гр?шница. Ну, и оставьте ее. Это ей надо для ея счастья, пусть будетъ счастлива.

Синевъ. Помилуйте, Людмила Александровна. По вашей логикъ, – другому понадобится для своего счастья людей убивать… Что же? пусть убиваетъ?

Людмила Александровна. Убивать, убивать – все убивать! Какъ вы скучны съ вашими убiйствами, Петръ Дмитрiевичъ… Вы не ум?ете спорить, иначе, какъ крайностями… Дай же мн? денегъ, Степанъ Ильичъ!

Уходитъ съ мужемъ въ кабинетъ, нал?во.

Синевъ. Что вы на это скажете?