Паутина

– Чего изволите? – откликнулся тотъ съ козелъ, не оборачивая бородатаго лица.

– Вид?лъ?

Тотъ помолчалъ и сказалъ:

– Вид?лъ.

– Хорошъ?

– Чего лучше!

Вендль залился тоненькимъ дробнымъ стекляннымъ см?хомъ, грустнымъ, н?жнымъ и переливчатымъ, – какъ тритоны звенятъ въ л?тнихъ болотахъ.

– Выросъ въ соборную колокольню, a – увидалъ на горбунчик? Вендл? цилиндръ и армякъ. – сейчасъ же и пов?рилъ, что такъ надо, и – давай себ?!.. Экой дуракъ! Вотъ дуракъ! Ты не знаешь, кто такой?

Максимъ подумалъ и улыбчивымъ голосомъ отв?тилъ:

– Да, кажись… какъ его, б?са?.. Въ жел?знодорожной контор? служить… Антифоновъ, что ли… песъ ли ихъ разберетъ!

Вендль еще ярче залился см?хомъ, отчего звукъ см?ха сталъ еще грустн?е, и продолжалъ:

– Ну, скажите, пожалуйста! Антифоновъ!.. Поповичъ по фамилiи, a за жидомъ тянется… Если мы съ тобою, Максимъ, еще съ нед?льку по?здимъ такъ по городу, ты увидишь: вс? наши зд?шнiе чудаки вырядятся намъ подобными гороховыми шутами… А? Максимъ?

Максимъ качнулъ кучерскою своею шляпою съ павлиньими перьями и отв?чалъ равнодушнымъ басомъ:

– Стадо-народъ… Чего отъ нихъ ждать?… A ужъ вы тоже, Левъ Адольфовичъ! Только бы вамъ состроить дурака изъ каждаго челов?ка…

– Разв? я строю, Максимъ? – звен?лъ тритоньимъ см?хомъ своимъ Вендль. – Сами строятся… Я только произвожу опыты. Глупость и пошлость тутъ сами прутъ изнутри. Я только готовлю формы, да подставляю ихъ подъ кранъ. Какую форму ни подставь, сейчасъ же полна сверхъ краевъ. Разв? же не см?шно? Максимушко! другъ единственный! Знаешь, что я теб? скажу! Придумалъ я…

– Мало ль y васъ придумокъ, – усм?хнулся въ бороду свою Максимъ.

– Собственно говоря, я вру. Собственно говоря, не придумалъ, но вычиталъ въ книжк? Эдгара По. Помнишь, мы однажды пили портвейнъ, и я читалъ теб? вслухъ "Паденiе дома Ашеровъ" – о брат?, который нечаянно похоронилъ живую свою любимую сестру? Такъ вотъ этого же самаго писателя… Слушай, Максимъ! Давай – въ сл?дующемъ м?сяц? – обваляемся въ пакл? и шерсти и въ этомъ самомъ вотъ фаэтон?… или н?тъ! чортъ съ нимъ! лучше съ?здимъ въ им?нiе къ Фальцъ Фейну и купимъ пару ?здовыхъ страусовъ. Такъ больше стиля: вы?демъ двумя обезьянами, въ шерсти и пакл?, на одноколк?, запряженной парою страусовъ.

– Эка васъ разбираетъ!

– Да в?дь ты пойми, – завизжалъ Вендль, – ты пойми же, Максимъ: в?дь – черезъ нед?лю посл? того, ну, много дв? нед?ли, – въ город? не останется ни одного челов?ка: одн? обезьяны будутъ ходить… въ шерсти и пакл?… одн? обезьяны! В?дь это же надо будетъ умереть со см?ха.

– Полицiя, чай, не позволить, – возразилъ Максимъ.

– Да, вотъ, разв? что полицiя! – пожал?лъ Вендль.

См?ясь и качая головою, вышелъ онъ, маленькiй, горбатенькiй, изъ экипажа и пошелъ къ калитк? каменныхъ, съ облупившеюся штукатуркою, воротъ, надъ которыми еще видн?лись постаменты разрушенныхъ львовъ. Толкнулъ калитку ногою и, по кирпичному выбитому тротуару, направился, хромая, къ дворовому крыльцу того стараго, длиннаго, казарменнаго дома… Было оно съ нав?сомъ и с?нцами, точно опущенная крыша громаднаго старомоднаго тарантаса.

Вендль давно зналъ, что въ этомъ дом? не звонятъ и не стучать, a прямо входятъ, кто къ кому изъ обитателей пришелъ, ибо двери никогда не заперты, и обитателямъ р?шительно все равно, когда, кто и какъ ихъ застанетъ. Изъ передней, гд?, на ворох? наваленнаго платья, весьма сладко спала довольно неприглядная д?вчонка-подгорничная, которую приходъ гостя нисколько не потревожилъ, Вендль осторожно, изъ-за дверной притолоки, стараясь быть невидимымъ, заглянулъ въ залъ, откуда слышался бодрый шумъ юныхъ голосовъ, взрывы молодого хохота. Съ дюжину молодыхъ людей – студенты въ тужуркахъ, молодые военные, офицеры и вольноопред?ляющiеся, въ дешевыхъ мундирахъ, барышни, похожiя на курсистокъ и начинающихъ драматическихъ актрисъ, – сумерничали въ папиросномъ дыму вокругъ стола съ самоваромъ… Одинъ – длинноногiй, не мундирный, въ очкахъ – вл?зъ на столъ и, съ серьезнымъ лицомъ жреца, отправляющаго таинство, зажигалъ висячую лампу-молнiю, стоически вынося пом?ху со стороны двухъ, не весьма красивыхъ д?вицъ, которыя дергали его за ноги. Вендлю захот?лось войти въ веселый кругъ р?звой молодежи. Но онъ вспомнилъ, что сейчасъ онъ прi?халъ въ этотъ домъ по серьезному д?лу и, слегка вздохнувъ про себя, постарался остаться незам?ченнымъ и заковылялъ изъ передней не въ залъ, но въ длинный б?лый корридоръ, опять таки говорившiй не столько о жиломъ семейномъ дом?, сколько о больниц? или арестантскихъ ротахъ, либо казенномъ прiют?, что ли, какомъ нибудь для матросскихъ или солдатскихъ сиротъ.

Минувъ дв? затворенныя двери, Вендль остановился y третьей и, на этотъ разъ, постучалъ. Отв?та не посл?довало, но, когда Вендль терп?ливо постучалъ во второй разъ, дверь распахнулась, и, на порог? ея, въ сильномъ б?ломъ св?т? ацетиленовой лампы, появился самъ хозяинъ этого длиннаго, стараго, скучнаго дома – Симеонъ Викторовичъ Сарай-Бермятовъ. Нахмуренный и недовольный, что его потревожили, съ привычною сердитою складкою между густыми бровями, какъ черными пiявками, на желтомъ лбу желчнаго, сорокал?тняго лица, онъ н?сколько прояснился, узнавъ Бендля. Черные, безпокойные глаза повесел?ли. Зам?тно было, что этотъ сухощавый, средняго роста, стройный брюнетъ когда то былъ очень красивъ, да еще и сейчасъ можетъ быть красивъ, если захочетъ, – несмотря на начинающую св?титься со лба лысину. Черты лица сухи, но благородны и почти правильны; только легкая расширенность скулъ выдаетъ старую прим?сь татарской крови. Голова на широкихъ плечахъ сидитъ гордо и мощно, движенiя т?ла, въ красивомъ и изящно сшитомъ темно-синемъ, почти черномъ костюм?, см?лы, сильны и гибки. Словомъ, былъ бы молодцомъ хоть куда, лишь бы избавились глаза его отъ тревожнаго выраженiя не то гн?ва, не то испуга, точно челов?къ этотъ – не то обдумываетъ преступленiе, не то только что сейчасъ укралъ y сос?да часы и ищетъ въ каждомъ новомъ лиц? сообщника, какъ бы ихъ спрятать. Подъ гнетомъ же этого выраженiя, лицо Симеона Сарай-Бермятова производило довольно отталкивающее впечатл?нiе, особенно, когда правую щеку его начиналъ подергивать нервный тикъ. Подъ острымъ, пронзительнымъ взглядомъ его, принимавшимъ, по м?р? его любопытства къ разговору, почти лихорадочный блескъ, становилось непрiятно и тяжело, такъ что долгой бес?ды съ Симеономъ Сарай-Бермятовымъ никто почти не выдерживалъ. Въ обществ? губернскомъ этотъ господинъ далеко не пользовался любовью. Вендль, одинъ изъ немногихъ, ум?лъ приблизиться къ этому неприв?тливому, нелюдимому, съ темною душою, существу. И Симеонъ Сарай-Бермятовъ тоже, по своему, любилъ Вендля, в?рилъ ему, насколько ум?лъ, и почти всегда былъ радъ его вид?ть.

Комната, въ которую Симеонъ ввелъ Вендля, была довольно неожиданна въ такомъ старомъ, некрасивомъ и облупленномъ снаружи дом?, ибо наполнялъ ее не только большой и ум?лый, со вкусомъ сд?ланный, кабинетный комфортъ, но было даже не безъ претензiй на хорошую дорогую роскошь… Вендль сразу зам?тилъ, что хозяинъ не весьма въ дух?, и, какъ опытный врачъ этой мрачной души, сейчасъ же принялся "разр?жать атмосферу". Медленно снимая армякъ свой, – онъ неугомонно звен?лъ тритоньимъ своимъ см?хомъ.

– Извини, Симеонъ Викторовичъ, что я вхожу въ твое святилище въ этой хламид?. Но – откровенно говоря: вестибюль вашъ въ такомъ образцовомъ порядк?, что страшно оставить тамъ верхнее платье. Во первыхъ, ваша д?вственница – какъ ее? Мар?утка? Михрютка? – им?етъ обыкновенiе избирать пальто гостей ложемъ своихъ отдохновенiй. Это еще не такъ важно, но д?вственница – чудовище признательности. Всякiй разъ, что она выспится на моемъ плащ?, она непрем?нно, въ благодарность, оставляетъ въ немъ двухъ-трехъ клоповъ. A они потомъ выползаютъ здороваться съ публикою въ самые неожиданные моменты, нисколько не заботясь, кстати они или н?тъ. Въ посл?днiй разъ было на скетинг?, – третьяго дня, благотворительный праздникъ въ пользу новорожденныхъ глухон?мыхъ. Подлецъ выползъ на воротникъ и непрем?нно желалъ, чтобы я его представилъ генералъ-губернаторш?, съ которою я велъ эстетическiй разговоръ о превосходств? Брюсова надъ Блокомъ. Если-бы, не мое израильское происхожденiе, оно еще куда бы ни шло. Клопъ на россiянин?, – на теб? бы, наприм?ръ, – это что-то даже стильное, патрiотическое, истинно-русское. Но клопъ на нашемъ брат?, жидо-масон?, это уже вызывающая претензiя, персонажъ изъ буренинскаго фельетона. Зат?мъ: y васъ бывая, каждый разъ надо опасаться, что назадъ придется ?хать, вм?сто своего платья, въ попон? или од?ял?. О такой мелочи, какъ калоши, я уже не говорю. Твои собственные, кожаные, по ног?, непрем?нно должны исчезнуть неизв?стно куда, a теб?, взам?нъ, останутся неизв?стно чьи резиновыя драныя, одна съ литерой Д, a другая съ литерой О, которую, однако, надо почитать за Ю, потому что это, видите ли, y нея только палочка и хвостикъ отвалились отъ древности…

– Да, – отв?чалъ съ досадою Симеонъ. Голосъ y него былъ глухой и мрачный, говоръ отрывистый, быстрый, угрюмо-вдумчивый, – скрытной и одинокой мысли голосъ. – Ты, къ сожал?нiю, правъ. У насъ в?чный хаосъ. Безобразный и непристойный. A ужъ теперь, когда Аглая и ея в?рная Анюта скитаются по пригородамъ, выискивая дачу, исчезъ посл?днiй порядокъ, и повсюду въ дом? совершенный цыганскiй таборъ или даже адъ. Садись, пожалуйста.

Онъ пододвинулъ Вендлю кресла, въ мягкой кож? которыхъ тотъ, съ удовольствiемъ усталости, утопилъ горбъ свой. Оглядывая знакомую обстановку, Вендль остановилъ глаза на обновк?: великол?пномъ книжномъ шкаф?, еще безъ книгъ, краснаго дерева, въ стил? empire, съ бронзовыми колонками и карiатидками ручной работы, поддерживающими углы верхняго и средняго карниза.

– Ба! новый шкафъ?

– Новый.

– Хорошая вещь. Я третьяго дня на выставк? вид?лъ подобную модель.

Симеонъ съ довольнымъ видомъ осклабилъ, между черными, будто нарисованными, усами и такою же, чуть с?д?ющею бородкою a l'Henri IV, два серпа превосходныхъ б?лыхъ зубовъ, острыхъ, сильныхъ, волчьихъ. Онъ былъ польщенъ, что Вендль, знатокъ въ вещахъ такого рода, одобряетъ его покупку.

– Да это та самая модель и есть, – сказалъ онъ, улыбаясь. – Когда покупалъ, мн? говорили, что ты хвалилъ. Потому и купилъ.

– Тысяча?

– Тысяча сто пятьдесятъ.

Вендль съ уваженiемъ склонилъ голову.

– Деньги-съ!

Симеонъ бросилъ на него подозрительный взглядъ, точно вдругъ усумнился въ искренности похвалы, и буркнулъ, нахмурясь:

– Пора и мн? пожить въ свое удовольствiе.

Вендль, улыбаясь, закурилъ сигару.

– Разум?ется… Отдыхай, братъ, отдыхай!.. Ты теперь, въ н?которомъ род?, покоишься на лаврахъ… Сегодня былъ я y Эмилiи ?едоровны. Говорила, что можно поздравить тебя съ окончанiемъ вс?хъ хлопотъ?

Симеонъ гордо выпрямился – такъ, что даже сталъ казаться большого роста:

– Да. Зав?щанiе дяди окончательно утверждено.

– Процессъ, значить, больше не грозитъ?

– Да, господинъ Мерезовъ остался съ носомъ.

– Удивительно это все!

Симеонъ посмотр?лъ на него мрачными глазами, опять сд?лался антипатиченъ и некрасивъ, уменьшился въ рост? и проворчалъ:

– Ничего н?тъ удивительнаго,

– Ну, н?тъ, Симеонъ, не скажи. Удивительнаго много. Въ клуб? до сихъ поръ не хотятъ в?рить, что все досталось теб?.

– Потанцовалъ я вокругъ дяденькина одра то! – угрюмо возразилъ Симеонъ.