Паутина

Симеонъ очнулся, какъ отъ сна, мрачно взглянулъ на Вендля, исказился лицомъ и сказалъ, тряхнувъ въ воздух? кулакомъ, точно кузнецъ молотомъ:

– У меня закланяются.

II

Въ то время, какъ Симеонъ и Вендль бес?довали о д?лахъ своихъ въ кабинет?, a въ зал? шум?ла и спорила вокругъ младшихъ братьевъ Сарай-Бермятовыхъ, исключеннаго студента Матв?я и не только исключеннаго, но и разыскиваемаго техника Виктора, пестрая, разношерстная, мужская и женская, учащаяся молодежь, – въ одной изъ проходныхъ комнатъ между кабинетомъ и залою, почти безмебельной и съ повисшими въ лохмотьяхъ, когда-то дорогими обоями, тускло осв?щенной малосильною лампою подъ зеленымъ абажуромъ, лежалъ на весьма шикарной, дорогимъ краснымъ мебельнымъ бархатомъ обитой, кушетк?, прикрытый полосатымъ тонкимъ итальянскимъ од?яломъ изъ шелковыхъ оческовъ, молодой челов?къ л?тъ 27, очень похожiй на Симеона. Такой же желтый, черный, но съ еще бол?е безпокойнымъ, раздражительно подвижнымъ взглядомъ, ни секунды не стоявшимъ твердо, все блуждавшимъ, – безц?льно и какъ бы съ досадою невольной каждый разъ ошибки, – съ предмета на предметъ… Словно глазамъ молодого челов?ка встр?чалось все не то, что надо, a того, что онъ, въ самомъ д?л?, искалъ, никакъ не могъ вокругъ себя найти. Подл?, на в?нскомъ стул?, сид?лъ офицеръ въ п?хотномъ мундир?, грузный блондинъ между тридцатью и тридцатью пятью годами, краснолицый, долговязый и преждевременно лысоватый со лба и висковъ, что д?лало огромными уши его, совс?мъ ужъ не такъ большiя отъ природы. Первое впечатл?нiе отъ офицера этого было: вотъ такъ баба въ мундир?! И, только внимательно вглядываясь въ его ран?е времени состар?вшееся, нетрезвое лицо, можно было открыть въ уголкахъ губъ подъ темнорыжими усами, въ разр?з? добродушныхъ желтокрасныхъ глазъ, въ линiи татарскихъ скулъ, н?что какъ будто тоже Сарай-Бермятовское, но расплывшееся, умягченное, безхарактерное… Офицеръ быль второй по старшинству за Симеономъ, брать, – Иванъ Сарай-Бермятовъ, лежащiй молодой челов?къ – третiй, Модестъ. Въ семь? Сарай-Бермятовыхъ они двое составляли, такъ сказать, среднюю группу. Много младше Симеона и много старшiе остальныхъ братьевъ и сестеръ, они жили обособленно отъ перваго и другихъ и были очень дружны между собою. То есть, в?рн?е сказать: Иванъ былъ н?жн?йше влюбленъ въ брата Модеста, котораго искренно считалъ умн?йшимъ, учен?йшимъ, красив?йшимъ, изящн?йшимъ и благородн?йшимъ молодымъ челов?комъ во всей вселенной. A Модестъ благосклонно позволялъ себя обожать, весьма деспотически муштруя за то податливаго Ивана.

Сейчасъ между ними происходилъ довольно горячiй споръ. Модестъ вчера вернулся домой поздно и, по обыкновенiю пьяный. Утромъ съ похмелья былъ злой. А, со злости, принялся, за чаемъ, дразнить старшую сестру, юную красавицу Аглаю, нарочно разсказывая ей невозможно неприличные анекдоты, такъ что та расплакалась и, – бросивъ въ него полотенцемъ, – ушла вонъ изъ комнаты. A Модестъ, отъ злости-ли, отъ стыда-ли за себя, вытащилъ изъ буфета графинъ съ коньякомъ и опять напился. И вотъ теперь, снова выспавшись, дрожитъ отъ алкогольной лихорадки и нервничаетъ, кутаясь въ итальянское полосатое шелковое од?яло. Иванъ уговаривалъ Модеста извиниться предъ сестрою, когда Аглая вернется изъ по?здки: она, въ номинальномъ качеств? хозяйки дома, вотъ уже въ теченiе ц?лой нед?ли у?зжала каждое утро на поиски дачи и возвращалась только съ вечернимъ по?здомъ, посл? десяти часовъ. Модестъ капризничалъ, доказывая, что Аглая сама оскорбила его, бросивъ въ него полотенцемъ, a что онъ – р?шительно нич?мъ не виноватъ:

– Что за лицем?рiе? Читаетъ же она Кузьмина и Зиновьеву-Аннибалъ… Я выражался очень сдержанно… У нихъ все это изображено откровенн?е.

– Неловко такъ, Модестъ. Ты уже слишкомъ. Все таки, сестра… д?вушка…

Модестъ сильно повернулся на кушетк? своей и, приподнявшись на локт?, сказалъ съ досадою:

– A чортъ-ли ей велитъ оставаться въ д?вушкахъ? Шла бы замужъ. Чего ждетъ? Дяденька помре. Зав?щанiе утверждено. Приданое теперь есть.

Иванъ потупился и скромно возразилъ:

– Не велики деньги, Модестъ. По зав?щанiю дяди, Агла? приходится всего пять тысячъ.

Модестъ презрительно засм?ялся и сд?лалъ гримасу.

– Отче Симеонтiй изъ своихъ прибавить. Ему выгодно поскор?е свалить съ плечъ обузы опекъ родственныхъ. Недолго намъ въ куч? сид?ть.

– Да, – вздохнулъ Иванъ, – разлетимся скоро. Сестры – замужъ, я – за полкомъ, куда-нибудь на западную границу…

– Матв?й и Викторъ – въ тюрьму, либо на каторгу, – въ тонъ ему продолжалъ Модестъ.

– Типунъ теб? на языкъ.

Но Модестъ, см?ясь, откинулся на спину и, потягиваясь, какъ молодой котъ, сказалъ съ уб?жденiемъ и удовольствiемъ:

– Одинъ я при Симеон? до конца жизни своей пребуду.

– Врядъ-ли, – возразилъ Иванъ, качая облыс?лой и оттого ушастой головой. – Не очень-то онъ тебя обожаетъ.

– Именно потому и не уйду отъ него. Нуженъ же ему какой-нибудь тернъ въ лаврахъ его поб?днаго в?нца. Вотъ мн? и амплуа. Онъ въ Капернаумъ – я въ Капернаумъ. Онъ во Іерихонъ, и я во Іерихонъ. Какъ бишь это? Трiумфаторъ Цезарь! Помни, что ты все таки челов?къ… Я его! Вотъ ты увидишь, Жанъ Вальжанъ: я его!.. Дай ка мн? папиросу!

Онъ лежалъ, курилъ и, молча, улыбался.

Иванъ долго мялся на стул? своемъ. Наконецъ спросилъ:

– Ты уже р?шилъ, какъ устроить капиталъ свой?

– Насл?дственный-то? – небрежно откликнулся Модестъ.

– Благопрiобр?теннаго, сколько мн? изв?стно, ты не им?ешь.

– Уже устраиваю. Черезъ банкъ Эмилiи Вельсъ и К°.

Иванъ не то испуганно, не то восторженно вытаращилъ наивные глаза свои.

– Фю-ю-ю! На м?сяцъ хватить!

– За то воспоминанiй и мечты – потомъ на всю жизнь.

Модестъ з?внулъ, закрылъ глаза и продолжалъ, закинувъ руки за голову:

– На что мн? капиталъ, Иванъ? Диванъ и мечта вотъ все, что мн? нужно.

– Мечтою сытьъ не будешь.

– Буду. Отче Симеонтiй не допуститъ, чтобы Модестъ Сарай-Бермятовъ, родной братъ его, босячилъ на Толкучк?. Noblesse oblige. И од?нетъ, и обуетъ, и кровъ дастъ.

– Со скрежетомъ зубовнымъ.

– Это наплевать.

Умолкли. Модестъ дремалъ. Иванъ смотр?лъ на него съ любовью и тоскливо, н?жно, подъ тихую лампу, думалъ. Потомъ сказалъ:

– Какъ странно, что ты и Симеонъ – д?ти однихъ родителей.

– По крайней м?р?, одной матери, – л?ниво отозвался Модестъ. – Производители достов?рны только въ государственномъ коннозаводств?. Тамъ контроль.

Иванъ покрасн?лъ и, въ самомъ д?л? недовольный, зам?тилъ почти басомъ, стараясь быть учительнымъ и суровымъ:

– Аглая права: ты становишься невозможенъ.

A Модестъ говорилъ л?ниво, точно бредилъ:

– Я – мечтательная устрица. При чемъ тутъ былъ почтенный родитель, утверждать не см?ю. Но, что касается мамаши, полагаю, что она родила меня исключительно для семейнаго равнов?сiя, устыдясь, что раньше дала жизнь такому волку, какъ Симеонъ. Мiръ, другъ мой Ваня, красенъ встр?чею контрастовъ.

– О, въ такомъ случа?, наша семья – красавица изъ красавицъ! – засм?ялся Иванъ…

A Модестъ продолжалъ:

– Подросткомъ, я любилъ ми?ологiю, потому что она – мiръ контрастовъ. Быкъ похищаетъ Европу, Пазифая влюбляется въ быка. Кентавры, сфинксы. Я благодаренъ Симеону, что онъ далъ мн? классическое образованiе. Оно развило мою фантазiю и выучило меня мечтать. Половина т?ла – женщина, половина – левъ со зм?инымъ хвостомъ… Помнишь, въ университет? я писалъ рефератъ о шабашахъ в?дьмъ?

– Раньше, кажется, о нравахъ во Францiи при регент??

– Начиналъ.

– И о маркиз? де-Садъ? – чуть улыбнулся Иванъ.

– Было, – кивнулъ Модестъ.

– Темы у тебя!