Лелег

– Значит, они всё-таки итальянцы.

– То, что предки молдаван, их ещё не совсем правильно называют влахами, волохами, валахами, переселились из Венеции, совершенно очевидно и, считай, доказано. В основном на территорию Болгарии и Сербии, образовав так называемый Старый Рим. Король Венгрии будущих молдаван так и называл тогда – «старые римляне». Кстати, где-то в середине тринадцатого века он их просит помочь надрать хвосты татарам. За это обещает земли в своём королевстве. «Старые римляне» помогли, после чего массово рванули на обещанные угодья в Трансильванию. Пожили, притерпелись к новым условиям и через несколько десятков лет переселяются южнее. Уникальная земля, мало кем освоенная. Река течёт, Сирета. От неё приток отходит, большой такой, многоводный. Знаешь, как называется? Молдава! Вот и стали величать землю, которую облюбовали, Молдавией. В переводе с германского означает земля, богатая водой.

– То есть эти готы, вольски, валахи и как там ещё, стали называться молдаванами из-за местности, куда переселились? Где основали своё государство?

– Ну да. Сие случилось, дай Бог памяти, в конце тринадцатого века.

– Но почему эти сведения считаются крамольными? Это же история, настоящая, правдивая.

– Да потому, что многие учёные, особенно эпохи Возрождения, считали, что даже даки времён императора Траяна – славянские племена. Понимаешь, славянские! Это крах всему их гнилому мировоззрению, навязываемому Европе, о каком-то национальном превосходстве потомков великих римских легионов. Однако же вся политическая система современной русофобской Европы на этом и держится. Ложь, как любит фарисействовать Сигизмунд, тысячу раз повторенная, уже не ложь, а образ жизни.

– Ты ж ему на трон помог вскарабкиваться, насколько я знаю.

– Конечно. Мало того, долгое время был у него поверенным человеком, потом вообще канцлером. Польша – это коридор, по которому к нам беспрепятственно шастали захватчики. Что же ты хотел, чтобы в короли пролез нам неподконтрольный какой-нибудь выродок, потом ищи-свищи, как обротать каналью? Нет, сын мой, это была огромного труда многолетняя работа. И то, что именно Сигизмунда, самолюбивого ханжу, а по большому счёту болвана и мерзавца первостатейного, на Речь Посполитую снарядили, наша огромная историческая победа.

– Твоя победа, княже.

– Говорю же, пришлось попотеть. За мной стоит государство Российское, Посольский Приказ, выдающиеся личности современности. Не только в России. Я со всеми и в Европе знаком, и в азиатских краях, даже в Китае. Все помогали. Сигизмунд Третий Ваза, хоть и сволочь иезуитская, но предсказуем, потому под наши гусли в основном и пляшет. Но, повторюсь, даётся сие вельми не просто.

– О-о-о… Княже, голова кругом. И оттого, что узнал, и оттого, сколько предстоит в этой исторической каше париться. И что крепости ставить, и оборону засечную возводить, и за нос водить всяких там Сигизмундов.

– Кстати, о засеках. Ты слышал о Траяновом вале?

– Так понимаю, Траян этаких укреплений нарыл на сотни вёрст, от готов?

– Так да не так. На самом деле оборонительные укрепления построили сами готы. Об этом также сказано в древних рукописях и работах учёных прошлого. Король готов, убоявшись диких гуннов, которые перешли Днестр с востока, ошеломлённый их натиском, кинулся насыпать земляные валы, воздвигать высокие стены от Прута до самого Дуная. Думал, это поможет ему для сохранения счастья и спокойствия. О том, работала схема обороны или нет, сведений не попадалось. Но свою оборонительную черту тебе придётся ставить заново. Есть у кого поучиться. После Хотинских событий когда-нибудь, если, конечно, живы будем, прокатимся по русским засекам. Обязательно в Брянские леса. Там, насколько мне известно, буквально сконцентрированы все достижения оборонительной науки.

– Так то ж Россия, князь. Есть где развернуться.

– Хочу, чтобы понял ты ещё кое-что. Засечная черта прежде всего в наших душах, исполненных святости, благородства и народной мудрости. В наших мужественных, горячих сердцах. Осознании праведности долга, освящённого великой любовью к России. Остальное приложится богоугодными стараниями и трудом.

Оба замолчали на время, обдумывая один им же высказанное, другой услышанное. Глубока оказалась мысль. Из тех, которые воспринимаются как постулат, непреложный закон жизни, особенно ратной. Потом они долго смотрели друг другу в глаза, разговаривая уже на другом, беззвучном языке, и чувство радости охватило их души постепенно. И как же стало обоим хорошо, что, не сговариваясь, громко, от души рассмеялись, потом обнялись. И так простояли долго. Олег, наконец, почувствовал, что князю пора идти к своим делам, что князь и сам об этом уже подумал, но по природному такту даже словом не обмолвится. И полушутливо перевёл разговор на более прозаическую тему.

– Так понимаю, к туркам ехать мне уже смысла нет? Как бы Осман не осерчал.

– Подумаем. Приднестровье уже точно не его вотчина. Малая Польша, Сигизмунд хозяин. После того как мы королю здесь под Хотином казаками подсобили, он туда и соваться особо не станет, всё доверие тебе. К тому же обещал реестр увеличить. Хотя… Обещания нашего Жигимонта всё равно что… Тем не менее Сагайдачный уже распорядился лично для тебя снять отсюда три сотни казаков, реестровых, естественно. Чтоб могли официально там отаборитья как подданные Его Величества, ассимилировавшись с местным казачеством.

– Может, султану подкинуть весть, что меня того… В тяжком бою. Ведь начнёт искать, головорезов подсылать.

– Тому и быть. Завтра же изобразим героическую гибель польской хоругви и её доблестного ротмистра. Парочка интересных янычар имеется. Понимаешь, да? Они снесут новость в турецкий лагерь. Пусть, кому надо, опечалятся. Целого секретного полковника не уберегли. На Днестре тебя будем звать, э… Кем хочешь? Переоформим быстро.

– Меня часто поляки зовут не Альгис, а по-своему Ольгерд. Мне нравится.

– Олег было б ещё лучше.

– Олег-лелег, – пошутил было Альгис, но продолжать не стал, заметив, как серьёзно взглянул князь, видать, легенда про лелегов ему не внове.

– Ну, если потом как-нибудь. Пока нельзя. Да хоть это своё прозвище оставь, Рыдва. А что, под стать тебе. Рыдва – это огромный, сильный, не человек, а великан, насколько я помню. Такому и город возводить не зазорно доверить. Хочешь, будь Ольгердом.

– Рыдва, Ольгерд. Без разницы, – ротмистр прилежно внимал словам друга, но во взгляде проскакивала некоторая растерянность, в глубине которой, по всей вероятности, зарождались вполне объяснимые сомнения. – Княже сказал, город?

– Ты как думал? Мы там надолго. Вначале крепостишку сообразите с казачками, чтоб шакалов крымских отгонять. А дальше с Божьей помощью начнём расширяться. Очень перспективное место, выгодные торговые пути, богатая рыбой река, опять же судоходство наладим. Потом невероятно плодородная почва, виноградники, аисты на крышах, детишек настрогаете. Лет этак через пять-семь, думаю, на карте уже появится. Но главное, конечно, роскошная в стратегическом отношении и весьма политкорректная позиция. Что задумался, аль не согласен?

– О гетмане печаль. Как так вышло, что не уберегли? Этих-то хоть поймали, кто стрелял?

– Само собой. Здесь, в замке, в подземелье этой вот башни, сидят на соломе, о жизни думают. Допросили, как полагается, с пятерых, что артачились, шкуру живьём спустили. Там их целых три десятка, представляешь? Казаки уже и кольев настрогали, рассадить хотели голубчиков прямо под стенами.

– Что ж не рассадили? Я намедни отловил их главных, Хабибрасула и Айею. Слыхал, княже, про таких?

– Непременно слыхал. Наши люди даже их разрабатывали. Хана Гирея резиденты. Предполагали, что могут покушение организовать. Шустрее наших предположений оказались, канальи. Где они сейчас?

– Мы эту шуструю татарву вырезали ночью до единого, хоть числом против нас в пятеро были. Сожгли всё, что могло гореть. А этих двоих вельми уважаемых приказал подсадить в лучших традициях, со всеми почестями. Думаю, так и сидят над степью, вороны ещё не успели склевать.

– Пётр Кононович запретил своих убийц казнить. Его воля – нам закон. Может, и прав. Наверно, с собой в Киев заберёт.

– Полагаешь, выживет?

– По крайней мере, до Днепра доедет, лекари обещают. Твой-то, молодец, толковый. Противоядие какое-то придумал, вроде помогло. Будем молиться. Не горюй, брат мой Рыдва, Олег-лелег, свет Романович, пан Ольгерд! Кстати, как тебе фамилия Смигаржевский? – князь будто лицом просиял, о чём-то вспомнив, хотя брови у него непроизвольно, как при сердечной боли, сдвинулись к переносице. – Был друг в Кракове. Светлой души человек. За меня жизнь отдал. Кабы не он… Запомни, брат, среди поляков очень много достойных людей. Возьми фамилию, очень обяжешь.

– Твоя просьба – честь для меня, княже.

– Кстати, тот же Длугош, историк, о котором я упоминал, довольно убедительно доказывает, что Киевская Русь – это не кто иные, как поляки. Что нынешняя Польша произошла от русских славян. Каково, а? Мы, коли на самом деле так, единый родственный народ.

– Не поверишь, княже, постоянно думаю об этом. Я простых поляков знаю. Люблю их, как братьев. Да вот хоть мою хоругвь возьми. Единое братство преданных друг другу людей. Кстати, добрая половина не совсем поляки. У кого матери русские либо украинки, у кого отцы. Никакой между нами разницы. Язык с русским схож опять же.

– М-да. Великие дела тебя ждут, Олег Романович. Так что пше-прошем, пан Смигаржевский. Пока Русь едина, то и Польска не сгинела.

Лекаря пан ротмистр оставил при Сагайдачном. Обратный путь через подземный тоннель совсем коротким показался. Князь шёл впереди, был немногословен, видимо, также печалился предстоящей разлукой. Кто знает, может, и навсегда. Не молоды оба. Цену словам знали. Посему и молчали. Между давнишними соратниками, тем более друзьями, такое обыкновенно. Просто рядом – уже радость, уже много. Чем дальше продвигались, тоскливее становилось. Олег смотрел в спину другу, этому великому человеку, и щемящее чувство всё сильнее терзало мужественную душу. Отнюдь не смутные прозоры навевали небывалую грусть. Он уже знал, что встреча их последняя. И не убьют князя, чего ещё не хватало при такой организации службы безопасности, но век его уже закончился.

Даже сейчас ощущал, как в груди друга борются неподвластные ни уму, ни телесной природе некие силы сверху. Одни решают: хватит, навоевался, пора на покой. Вечный! Другие назойливо доказывают, что можно с этого земного воплощения выдоить ещё, во благо поддержания процесса кипения в европейском котле с похожим на украинский борщ замесом. Но ни те, ни другие не хотели взвесить оставшийся потенциал, выделенный космосом для сердечной мышцы. У кого-то, дай бог памяти, прочитал, что сердце – это модель вселенной. У Парацельса вроде. Что вселенная также сокращается, потом расслабляется, потом опять систола-диастола, как у сердца. И если оно, сердце, начинает сбиваться, что происходит по миллиону причин, например, из-за неполадок в миллионах сердец, тебе подвластных земным предназначением, то недалёк тот момент, когда и вовсе остановится.

Никого этот факт не интересовал, кроме Олега Романовича Рындина, резидента русской разведки в Восточной Европе, непревзойденного бойца, опытнейшего агента, человека выдающихся способностей, которого по родному имени мало кто называл. Да и он сам от него отвык практически, хоть и не забыл. И князь Янош тоже помнил, как и Сагайдачный Пётр Кононович. Самые близкие люди, которые волею судьбы уходят насовсем. Но что он мог противопоставить этой космической неизбежности, кроме беззаветной сыновьей любви?

Добрались до выхода. В стене имелось отверстие под копьё. Янош указал на него кивком головы, Альгис вставил древко.

– Ну, вот и всё. Давай, работай, – он опустил голову, и, пока друг накручивал невидимые шестерни, вкратце повторил задачи, которые предстояло решать в ближайшие десятилетия.

Открылся просвет, в него ворвался ветерок, пропитанный прелью листьев, терпким запахом древесной коры. Олег поднял руку. Жест призывал затаиться. С минуту вслушивались в смутную тишину. Ладонью, как локатором, просканировал эфирное пространство, после чего крепко обнялись.

– На прощанье позволь передать, – князь из-под полы извлёк свёрток, что-то прямоугольное, вроде большой книги. – От гетмана лично тебе. Рассказал про твою невесту, он чрезвычайно взволновался, глаза заблестели, собирался даже постель покинуть, такой, брат, был накал страстей.

– Что же это, княже? – от необычного пафоса, прозвучавшего в тихом голосе наставника, сам разволновался.

– Икона Святого Михаила, – князь улыбнулся загадочно, немного помолчал, положил ротмистру на плечо ладонь, от которой во всем теле вдруг сделалось тепло, показалось даже, что в небе посветлело. – Твоя Михаэла. Архангел Михаил. Улавливаешь? Подобные совпадения не просто случаются. На небесах, видать, сложилось. Так-то, брат. Ну, как, ошалел слегка?

– Да, – от волнения дрогнул голос, старые мысли разлетелись, а новые в виде смутных догадок пока ещё кружились рядом. – Но при чём…

– При чём Святой Михаил? Чтоб ты знал, заступник всех ратников русских, да и самой Руси. Покровитель и символ Киева. Его день – храмовый праздник сего родного города Сагайдачного. Мало того, он покровитель Приднестровья. Считай, невесту тебе Господь ниспослал с небес.