Лелег

– А что! Я сколько раз тебе предлагал учиться на офицера?

– Я, товарищ майор, решил последовать Вашему совету.

– Ну? Вдвойне молодец, Гончаренко. Сразу после боевых и займёмся оформлением документов. Я очень рад.

– Спасибо. Как Вы думаете, разрешат жену с собой взять?

– Вот это новость! Да разве ты женат?

– Пока нет, но…

– А, понятно. Оксанка-то согласна?

– Вообще-то ещё не писал, но, думаю, поедет. Куда мы друг без друга? И так вон, два года порознь. Извелись оба.

– Счастливые вы, ребятки! Даже завидую.

– Чего мне-то завидовать? Вы сами вроде как… Ну… Провожала же вас дочка председателя?

– И ты прав, чёрт побери! Прав, дружище! Ну-ка, подъём, гвардия! – закричал он вдруг так задорно, что Петя расхохотался.

Тем временем бойцы проснулись и сами построились, без команды.

– Ну что, в путь? Может, песню? А, Гончаренко? Запевала у нас есть?

– Найдётся, товарищ майор. Эй, Коробков! Давай строевую.

Коробков, небольшого роста, коренастый, весь в веснушках, растянулся губёшками от уха до уха, как будто всё это время только и делал, что с нетерпением ждал заветной команды, даже притопнул от удовольствия, задорным, неплохо поставленным тенорком принялся молодцевато разгонять подкравшуюся тоскливость:

– «У солдата выходной, пуговицы в ряд, ярче солнечного дня золотом горят. Часовые на посту, в городе весна. Проводи нас до ворот, товарищ старшина, товарищ старшина».

Отделение, навьючившись, выдвинулось на марш. Бойцам ничего не оставалось, как в один голос, с таким же задором подхватить:

– «Идёт солдат по городу, по незнакомой улице, и от улыбок девичьих вся улица светла. Не обижайтесь, девушки, но для солдата главное, чтобы его далёкая, любимая ждала».

И грязь, что чавкала под сапогами, и кочки, через которые надо было перепрыгивать, и куропти, сновавшие туда-сюда перед самым носом, всё казалось в этот миг замечательным, родным. Так протопали с полчаса. По спинам стекал пот, лица раскраснелись, носы усиленно сопели. Вымотались. Замполит спотыкался на каждой кочке. Гончаренко пытался отобрать у него вещмешок, но майор ни в какую, упорно тащился, замыкая строй. В конце концов, до того обессилел, что начал чаще других падать. И у бойцов ноги не держали. Решили сделать ещё один, короткий привал. Закурили. Неплохо было бы анекдотец травануть, подумал Петя, но как ни пытался, ни одного не мог вспомнить. Словно заклинило в голове.

В это самое мгновение возникло привидение, по крайней мере, все так вначале и подумали. Пара запряжённых в нарты оленей с рогами чуть ли не до неба, в нартах дед, облачённый в малицу, на ногах длинные до самого пояса пимы[38 - Пимы – ненецкая обувь, своеобразные сапоги-чулки, сшитые из оленьего камуса.], на поясе огромный нож, обязательный, как у абрека, атрибут. Седой, глаза раскосые, маленький, свирепый. Чуть ли не наехал полозьями на одного из бойцов и стал громко ругаться. Солдаты окружили, принялись подкалывать.

– Эй, дедуля, не видел случайно где-нибудь поблизости такое большое, похожее на тюленя или на кита?

– Хочешь, научим материться по-русски?

– Ха-ха-ха, – грубый солдатский хохот пугал оленей, те порывались бежать. Старик с трудом их сдерживал и продолжал размахивать хореем, изрыгая бранные слова на родном ненецком языке, смысл которых был понятен без перевода.

– Всю тундру мне изгадили, песцы облезлые! Где олешек пасти? Куда ни сунься, всюду ваши ракеты валяются. Тьфу!

– Постой, дед, где, ты говоришь, ракеты?

– Где-где! Вона там, – он указал рукой несколько в сторону от того направления, в каком двигались подрывники.

Надо же, чуть не сбились. Пришлось бы ночевать. Замполит подошёл к упряжке и очень вежливо заговорил:

– Спасибо Вам, уважаемый, за информацию. Не сердитесь. Мы люди подневольные. Приказывают – исполняем. Закурите? Ребята, угостите товарища.

Видя, что с ним обращаются на «вы», старик смягчился, но продолжал ворчать. Ему протянули сразу несколько пачек, выбирайте, мол, товарищ ненец, не жалко. Дед потянулся к одной, закурил. Гончаренко предложил взять сигарет с собой и достал из НЗ две нераспечатанные пачки. Хозяин упряжки дар принял охотно, наконец улыбнулся.

– Мне бы, солдатики, ещё зажигалочку. Есть лишняя?

– Есть, есть, дедушка, – бойцы уже просекли, что и оленей, и нарты вместе с погонщиком можно арендовать, потому не жадничали.

Старику вручили и зажигалку.

– Дедушка, а ты нас не подвезёшь до тех ракет?

Он сразу, как только подъехал, понял, что люди на последнем издыхании, и сам хотел предложить. Жалко стало солдатиков. Но они вздумали насмехаться. Щенки! Очень рассердился. Решил в отместку сам над ними поиздеваться.

– Однако, мои олешки устали мало-мало. Вы уж на себе, ребятки, на себе. Мне по делам надо, однако. Некогда. Вона, туда пойдёте. Там они и лежат. Километров семь, однако, ещё.

– Эй, дед! А мы как же? Помирать тут? А ну, разворачивайся. Не то будет тебе сейчас «однако».

– Отставить! – замполит осадил парней, отошёл в сторонку с Гончаренко, посовещаться, как бы это уломать оленевода, чтобы помог довезти хотя бы взрывчатку, поскольку пилить ещё семь километров навьюченным ему совсем не улыбалось. Как, впрочем, и остальным.

– Давайте предложим тушёнки. Банок пять, думаю, хватит. А можно и десяток. Что её жалеть? Зато дальше двинемся налегке.

– Сами-то потом что есть будем? Народ голодный уже.

– Курятину с водой.

– Откуда курятина? Ты чего, Пётр?

– Это по-нашему, по-солдатски значит покурить, водичкой запить.

– Ну, курятину так курятину. Действуйте, товарищ сержант.

Дед пришёл в отличное расположение духа. Тушёнка, мечта оленевода. Быстро нагрузили нарты. Гончаренко посоветовал ехать с дедом, на что майор с превеликим удовольствием согласился, и вскоре упряжка исчезла за кустами. Бойцы налегке рванули следом. Минут через сорок – пятьдесят уже закладывали в боковухи взрывчатку. Старик-ненец деловито подсказывал, как удобнее закладывать, как будто занимался этим всю жизнь. Оказалось, ему и спешить никуда не надо.

Работа адова. Бойцы не раз пожалели, что репеллент не экономили. Внутри боковухи жарко, как в духовке. Комары, это вурдала-чье племя, облепляли тело сплошной коростой, лезли в глаза, уши, нос. Не давали дышать. Кошмар! Петины запасы ушли моментально. Катящийся градом пот смывал отраву, и безнаказанные кровососы нападали с утроенным рвением. Лица и руки покрылись волдырями, чесались невыносимо. А почесаться нельзя, взрывчатку ведь закладывали, катоды и аноды прикручивали. Вот страдание-то, вот где тяготы и лишения!

Худо-бедно, заряды разместили, вывели провода. Деда с оленями отогнали на километр. Сами укрылись метрах в трёхстах, за кочками. Убедившись, что всё по инструкции, замполит распорядился начинать. Гончаренко приготовил аппарат, присоединил к клеммам провода, крутанул динамку. На панели загорелась красная лампочка. Конденсаторы зарядились, достаточно было нажать кнопку. Оглянулся и не удержался, чтоб не выругаться. Все как один высунулись из-за кочек и пялились, как будто в первый раз. Огромные зелёные «сигары», не подозревающие, что с ними сделают сейчас, гипнотически притягивали взгляды, будто намеренно отвлекая на себя инстинкты самосохранения. Бойцы послушно пригнулись.

– Внимание! Взрыв! – предостерегающе прокричал сержант и коснулся красной кнопки.

Ослепительные вспышки отразились множеством бликов во влажной листве кустов, и через секунду по ушам ударил отупляющий психику грохот разрывов. Трёх! Гончаренко выглянул из-за укрытия, успев заметить, как вдалеке оленья упряжка сорвалась и понесла их боевого товарища прочь, только хорей успевал мелькать в воздухе. Дед, видимо, пытался остановить обезумевших животных. Да где там.

Четвёртая, что же? Может, провода перепутали? И как теперь? Чёрт! Конденсаторы до четвёртой не пробились, хотя импульс ушёл. На проводах завис. Полезешь выяснять, оно и…

Приполз по-пластунски замполит.