Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 7

Переходя к вопросам фронта, я напомнил, что еще в пятнадцатом году умолял государя не брать на себя командование армией и что сейчас после новых неудач на румынском фронте всю ответственность возлагают на государя.

– Не заставляйте, ваше величество, – сказал я, – чтобы народ выбирал между вами и благом родины. До сих пор понятие царь и родина – были неразрывны, а в последнее время их начинают разделять…

Государь сжал обеими руками голову, потом сказал:

– Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?..

Минута была очень трудная. Преодолев себя, я ответил:

– Да, ваше величество, двадцать два года вы стояли на неправильном пути.

Несмотря на эти откровенные слова, которые не могли быть приятными, государь простился ласково и не выказал ни гнева, ни даже неудовольствия»[214 - Родзянко М. В. Крушение империи. Издание 2. Ленинград, Прибой, 1929, стр. 211—213.].

Несмотря на закон военного времени, по которому за участие в стачке рабочим грозило неминуемое увольнение и отправка на фронт в штрафбаты, в 1915 г. министерством внутренних дел зафиксировано 1034 стачки, в 1916 г. – 1410. В начале 1917 г. из-за перебоев с продовольствием рабочие вышли на демонстрацию. Солдаты, получившие приказ, стали переходить на сторону демонстрантов. Министр внутренних дел А. Д. Протопопов записал в своем дневнике: «23 февраля с утра, во время молебна, мне сказали, что забастовали рабочие на многих заводах, большими толпами ходят по улицам, и что командующий войсками по докладу градоначальника распорядился вызвать и казаков. На мой вопрос по телефону Балк[215 - Балк Александр Павлович, генерал-майор, последний петроградский градоначальник.] мне сообщил, что все дело в том, что к газетным уткам, будто в городе нет муки, сегодня выпечка опоздала, не успели будто вовремя выдать муку пекарям; народ ринулся расхватывать хлеб на сухари и запас, и многим совсем хлеба не хватило. Это вызвало громадное волнение и забастовку, – spontee без сговора и подготовки… К вечеру движение стихло; мне даже сообщили из деп. пол., что есть надежда, что на завтра некоторые заводы встанут на работу. В общем день 23-го прошел не очень страшно: пострадали несколько полицейских чинов; стрельбы не было. На Литейном в жандармский разъезд кинута ручная граната; ранены 2 лошади и всадник. Казаки выехали с пиками и народ разгоняли вяло, – были случаи, когда толпа им кричала „ура“ и дружелюбно подавали уроненную пику или подправляли свалившуюся узду. Солдатские пикеты и отряды тоже разговаривали мирно с толпами, б. ч. [большей частью] молодежи и хулиганья, проходивших мимо их»[216 - Красный архив. 1925. Т. 3 (10). Москва, Ленинград. Из дневника А. Д. Протопопова. С. 176—177.]. К началу 1917 г. ситуация недоверия и омерзения к власти в сознании масс дошла до такого уровня, что случайный перебор с хлебом, на первый взгляд казавшийся не столь страшным происшествием, вызвало волнение с непредсказуемыми последствиями.

По воспоминаниям М. Родзянко Николай II уже почти согласился с идеей создания правительственного кабинета, ответственного не только перед царем, но и перед Государственной думой. 10 февраля 1917 г. накануне своего очередного отъезда на фронт он сообщил премьер-министру Н. Д. Голицину (с 27.12.1916 по 27.02.1917) о своем намерении провозгласить завтра в Думе свою волю о даровании России министерства, ответственного перед парламентом. Но уже вечером того же дня уклонился от неприятного для него решения, очевидно, как обычно, полагаясь на «Божественное Проведение» и отправился в действующую армию без встречи с депутатами Государственной думы. Но когда поезд еще только мчал императора в Ставку, в Петрограде взорвалась мирная очередь за хлебом, вскоре охватившая волнением всю столицу.

Из дневника Протопопова: «24 февраля. С утра мне сказали, что в городе неблагополучно. Большие толпы, разбито несколько магазинов, что командующий войскам и приказал стрелять. Вскоре я узнал, что многие городовые, пешие и конные, ранены и убиты; на Выборгской изувечен полк. Шалфеев. Была особо стрельба на Знаменской площади, но раненых и убитых, как мне сказали, немного…»[217 - Там же, стр. 177.]

Несмотря на ожидаемость прекращения выступлений 25 февраля министр внутренних дел записал: «С утра уже стало известно, что беспорядки принимают массовый характер; что части войск вместе с толпой производят сопротивление другим частям войск – жандармам и полиции. Разбита Выборгская тюрьма; разбит арсенал; вызвана артиллерия, пулеметы. По телефону говорить стало нельзя. Взят Финляндский вокзал, и разобраны рельсы. Громадная толпа народа на улицах, стрельба без порядка, пение революционных песен и разгромы лавок с вином и оружием. – Около 1 часа дня, в сюртуке, надев пальто не форменное, я пошел пешком к кн. Голицину, на Моховую»[218 - Там же, стр. 178. «26 февраля… я зашел к одному бедному мастеру, которого знал и которого любил. Он глазам не верил, глядя на меня; пригрел, угостил чем мог, утешал; и тени робости мое присутствие у него не вызвало» (С. 179).].

26 февраля царским указом был объявлен перерыв в работе Думы, в этот день Председатель Думы М. В. Родзянко телеграфировал Николаю II: «Положение серьезное. В столице – анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всяческое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца»[219 - История отечества в документах 1917—1993 гг. Часть 1. 1917—1920 гг. Состав. Г. В. Клокова. Москва, ИЛБИ, 1997, стр. 12. В ответ на эту телеграмму Николай II сказал: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать» (там же, стр. 12).]. Демонстрация рабочих в Петрограде быстро переросла в мятеж, верные правительству войска разбежались или перешли на сторону восставших (Волынский полк).

27 февраля, когда восстание охватило весь город, когда началось восстание солдат в Петроградском гарнизоне, братание солдат с рабочими, стало ясно, что пути назад нет, возник Временный комитет Государственной думы во главе с ее председателем М. В. Родзянко. В состав комитета вошли представители всех партий, кроме крайне правых.

Царское Село, где жила императрица с больными корью детьми, было блокировано восставшими войсками: «Февральское восстание именует стихийным… В феврале никто заранее не намечал путей переворота; никто не голосовал по заводам и казармам вопроса о революции; никто сверху не призывал к восстанию. Накопившееся в течение годов возмущение прорвалось наружу, в значительной мере неожиданно для самой массы»[220 - Троцкий Л. Д. К истории русской революции. Москва, Политиздат, 1990, стр. 373.] – писал социал-демократ* Л. Д. Троцкий в истории русской революции.

Об отношении власть предержащих к простым людям в это время передают воспоминания монархиста В. В. Шульгина: «Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышком власти хвалить ее или порицать… Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи… под условием, чтобы императорский караул охранял нас… / Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала – у нас кружилась голова и немело сердце… / Бессилие смотрело не меня из-за белых колон Таврического дворца. И был этот взгляд презрителен до ужаса

… / С первого же мгновенья этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность „великой“ русской революции. / Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было – у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное… / Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство… / Пулеметов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя… / Увы – этот зверь был… его величество русский народ… / То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась

»[221 - Шульгин В. В. Годы. Дни. 1920. Москва, Новости, 1990, стр. 1 – 435, 2 – 445.].

Николай II находился в Ставке Главного командования в Могилеве, когда узнал о перевороте в Петрограде. Он хотел послать генерала Н. И. Иванова с батальоном георгиевских кавалеров, чтобы тот отправился сначала в Царское Село для освобождения его семьи, а затем в Петроград для восстановления порядка. Но воинский эшелон не мог пробиться к Петрограду и даже царский поезд был задержан на станции «Дно» (ж/д узел, ныне город Дно в Псковской области), по причине, что весь путь следования к Петрограду занят революционными войсками, повернут на Псков, где находился штаб Северного фронта с надежными войсками под командованием генерала Н. В. Рузского.

В Петрограде события разворачивались стремительно. Еще 25 февраля по инициативе меньшевиков было решено созвать Совет рабочих депутатов. Вечером делегаты стали пребывать в Таврический дворец, где 27 февраля, в хаосе свободы, за несколько часов до того, как Временный комитет Государственной думы решился взять власть в свои руки, был провозглашен Временный исполнительный комитет Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Большинство членов Совета составляли социалисты-эсеры* и меньшевики, ставшие сразу центром крайних требований и лозунгов (большевики не играли заметной роли). Председателем исполкома Совета был избран руководитель меньшевистской фракции Думы И. С. Чхеидзе, его заместителями – трудовик А. Ф. Керенский и меньшевик С. И. Скобелев, всего в исполком вошли 15 человек.

1 марта Петроградский совет рабочих депутатов, после создания в нем солдатской коалиции, превратился в Совет рабочих и солдатских депутатов. В этот же день Временный комитет и Петроградский совет по договоренности создали Временное правительство, главной которого стал известный земский деятель князь Г. Е. Львов, незапятнанный никакими настроениями в сторону царизма. В состав Временного правительства вошли такие давние недоброжелатели Николая II: П. Н. Милюков, А. И. Гучков, и откровенный враг трона и династии социалист* А. Ф. Керенский. (После образования Временного правительства Временный комитет действовал как представительный орган Государственной думы, ликвидирован 6 октября после ее официального роспуска). Но среди одиннадцати членов Временного правительства были и миллионеры, и крупные помещики, что с самого начала дало пищу для критики социалистической* прессы.

Фактически, поскольку все видные члены экстремистов-социалистов* были либо сосланы царской властью в ссылку, либо от преследования бежал за границу, и потому в стране находились по преимуществу только умеренные политики, то их лидеры и воспользовались февральскими событиями, провозглашая курс либерализма, который совпадал с меньшевистскими настроениями. Февральская революция не была либерально-меньшевистской изначально, но стала таковой по ее итогам.

Новой власти стали присягать воинские части и уже почти никто не сомневался, что со старым режимом покончено раз и навсегда. Пошли аресты прежних царевых слуг, и наиболее значимых помещали в министерском подвале Таврического дворца. К вечеру 1 марта здесь находились бывшие премьеры И. Л. Горемыкин и Б. В. Штюрмер, председатель Госсовета И. Г. Щегловитов, обер-прокурор В. К. Саблер.

Вечером 1 марта царский поезд подошел к станции Псков. После неудачной попытки добраться до Петрограда Николай II осознал критичность ситуации. В Пскове генерал Н. В. Рузской стал уговаривать царя во благо России и сына пойти на историческое решение, чтобы не возникла угроза гражданской междоусобицы с поражением в войне с Германией. Вспомнили и о судьбе блокированной в Царском Селе семье Николая II. 2 марта в 0 часов 20 минут Николай II послал телеграмму генералу Иванову, эшелон с войсками которого находился уже в Царском Селе: «Надеюсь прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать. Николай»[222 - Красный архив. 1927. Т. 2 (21). Москва, Ленинград. Февральская революция 1917 года. (Документы ставки верховного главнокомандующего и штаба главнокомандующего армиями северного фронта). С. 53.].

В половине четвертого часа ночи Рудской связался по телефону с Председателем Думы Родзянко. Разговор длился более двух часов. Затем разговор Рузского с Родзянко был передан в Ставку генералу М. В. Алексееву, который выразил мнение, что «выбора нет и отречение должно состояться». Из Ставки пошли телеграммы командующим фронтам, где говорилось, что для спасения России от анархии необходимо отречение императора в пользу сына, командующие призывались высказать свое мнение. К полудню 2 марта стали приходить ответы: от командующего Юго-Западным фронтом генерала А. А. Брусилова, Западного фронта генерала А. Е. Эверта, Кавказского фронта великого князя Николая Николаевича. Все призывали царя принести жертву на алтарь Отечества и отречься. Копии телеграмм ген. Алексеев отправил на имя императора в Псков, добавив от себя: «Всеподданнейше докладывая эти телеграммы вашему императорскому величеству, умоляю безотлагательно принять решение, которое господь бог внушит вам. Промедление грозит гибелью России. Пока армию удается спасти от проникновения болезни, охватившей Петроград, Москву, Кронштадт и другие города. Но ручаться за дальнейшее сохранение высшей дисциплины нельзя. Прикосновение же армии к делу внутренней политики будет знаменовать неизбежный конец войны, позор России, развал ее»[223 - Там же, стр. 73.]. Николай II записал в дневник обстоятельства его отречения в Пскове 2 марта: «Утром пришел Рузской и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется соц.-дем.* партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузской передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2

/

 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!»[224 - Дневники императора Николая II (1894—1918). В 2 т. Т. 2 (1905—1918). Ч. 2 (1914—1918). Отв. ред. С. В. Мироненко. Москва, Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2013, стр. 296.]

Проект акта об отречении был составлен монархистом В. В. Шульгиным. Первоначально предполагалось, что царь отречется в пользу сына при регентстве великого князя Михаила Александровича. Исполком Петроградского совета в свой черед требовал изменение этой части манифеста, но Временное правительство поручило своим посланцам добиться отречение по старой формулировке.

Изначально император и сам планировал отречься в пользу сына, но, переговорив с лейб-хирургом С. Л. Фёдоровым, несколько лет лечившим Алексея, и высказавшим мнение, что предсказать будущее царевича невозможно, переменил мнение: «Разговор перешел, – вспоминает генерал-майор свиты Николая II Д. Н. Дубенский, – на вопросы общего положения России после того, как государь оставит царство. „Я буду благодарить Бога, если Россия без меня будет счастлива… Я останусь около своего сына и вместе с императрицей займусь его воспитанием, устраняясь от всякой политической жизни, но мне очень тяжело оставлять родину, Россию“»[225 - Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев и документы. Москва, Берлин, Директ-Медиа, 2017, стр. 84.].

Передача трона брату не отвечала букве закона, но, с другой стороны, когда составлялись эти нормы, никто не предусматривал возможность добровольного отказа самодержца от престола. Прибывшие около десяти часов вечера депутаты Гучков и Шульгин предложили царю манифест отречения в пользу сына. Когда стало известно желание Николая отречься в пользу брата Михаила, после недолгих раздумий и непродолжительного обмена мнениями, они согласились. В текст внесли поправки, переписали, и в 23 ч. 40 мин. 2 марта Николай II его подписал, поставив на акте отречения время 15 часов 15 минут, время, когда им было принято окончательное решение.

Исследователи русской революции приходят к заключению, что в основе февральских событий находилось не просто недовольство масс, а целенаправленные стремления четырех сторон, т.е. фактически революция стала итогом четырех заговоров: внутрикланового романовского, военного (генералитет), буржуазно-масонского и британского (английской буржуазии и политическим кругам Англии было невыгодно быстрое экономическое становление России). Агенты двух первых заговоров стремились к чисто дворцовому перевороту при сохранении монархии, двух вторых – к свержению монархии (самодержавия), но до поры не открывали карты, используя генералов в темную.

В складывающейся ситуации заговорщикам был нужен только повод. В середине февраля власти Петрограда решили ввести карточную систему, начались волнения. И вот здесь, как по заказу, в столице возникли перебои с хлебом. Железная дорога не работала, по чьему-то недомыслию часть питерских хлебопеков в феврале забрали на фронт. В довершение ко всему некие купцы Левинсон и Лесман вместо того, чтобы продавать муку петроградцам, нелегально и втридорога стали продавали ее в Финляндию. Поэтому февральский переворот стал результатом суммы фактором, как глупости, желания наживы, измены.

20 февраля администрация Путиловского завода заявляет локаут в ответ на требование рабочих об увеличении зарплаты. Предыстория такова: в декабре 1916 года по команде стран-союзников многие частные банки в России прекратили финансирование тех акционерных обществ, что владели промышленными предприятиями. По сути это был двойной удар – подрыв военно-экономической сферы союзника и курс на обострение классовых конфликтов между предпринимателями и рабочими.

Сразу же после объявления локаута словно ждавшие этого Чхеидзе и Керенский установили контакт с руководителями нелегальных организаций – с А. Г. Шляпниковым и К. К. Юренёвым – и договорились о проведении демонстрации 23-го февраля или 8 марта.

Сначала демонстрации были мирными, но 25-го февраля они стали перерастать во всеобщую стачку, бастовало уже 300 тысяч человек, однако власть не реагировала, и только 26-го С. С. Хабалов, командующий Петроградским военным округом, дал приказ стрелять. Было убито около 50 человек, следствием чего солдаты запасных полков, расквартированных в Петрограде, стали переходить на сторону демонстрантов.

Первым выступил Павловский полк, затем другие полки. В Волынском полку, когда солдаты восстали, офицер попытался их утихомирить. Произнеся речь, он развернулся к солдатам спиной, и тогда фельдфебель Тимофей Кирпичников из винтовки выстрелил ему в спину. Это сыграло переломным моментом в истории перехода армии на революционную сторону.

Кстати, показательно сложилась судьба этого Кирпичникова. Сначала он слыл героем, портреты его выставлялись в витринах магазинов и аптек. После октябрьского переворота про него забыли, но он сам напомнил о себе, явившись на Дон к генералу А. П. Кутепову, заявив, что он пришел бить большевиков и что он, мол, «тот самый» Тимофей Кирпичников. Генерал Е. Достовалов описывает эту встречу: «Вспоминаю характерный для настроения восставшего офицерства рассказ генерала Кутепова из первых времен существования Добровольческой армии, который он любил повторять и который всегда неизменно вызывал общее сочувствие слушающих. «Однажды, – рассказывал Кутепов, – ко мне в штаб явился молодой офицер, который весьма развязно сообщил мне, что приехал в Добровольческую армию сражаться с большевиками «за свободу народа», которую большевики попирают. Я спросил его, где он был до сих пор и что делал. Офицер сказал мне, что был одним из первых «борцов за свободу народа» и что в Петрограде он принимал деятельное участие в революции, выступив одним из первых против старого режима. Когда офицер хотел уйти, я приказал ему остаться и, вызвав дежурного офицера, послал за нарядом. Молодой офицер заволновался, побледнел и стал спрашивать, почему я его задерживаю. Сейчас увидите, сказал я, и когда наряд пришел, я приказал немедленно расстрелять этого «борца за свободу»»[226 - Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв. Т. VI. Е. И. Достовалов. О белых и белом терроре. Москва, Студия «ТРИТЭ»: Рос. Архив, 1995, стр. 655.]. Так закончил свои дни участник уличных беспорядков в Петрограде 27 февраля 1917 г.

Когда ситуация в столице для прежней власти стала выходить из-под контроля в Полуциркульном зале Таврического дворца собрались депутаты, отказавшиеся подчиняться царскому указу о временной приостановке работы Думы. В ответ на царский запрет они сформировали Временный комитет Государственной думы, куда вошла часть депутатов IV Думы и часть депутатов других созывов Думы. Одновременно в том же Таврическом дворце, но уже в другом помещении группа из меньшевиков-думцев, большевиков и левых эсеров создала исполком Петроградского совета рабоче-крестьянских депутатов (Петросовет).

Таким образом, были созданы два органа управления революционной власти, и в обоих заседали масоны. Например, масон Н. В. Некрасов в 1939 году показал, что всем масонам был дан приказ немедленно встать в ряды защитников нового правительства, сперва Временного комитета Государственной думы, а затем Временного правительства. Масон Л. Д. Кондауров в 1930 году писал, что еще до революции масонский верховный совет поручил ложам составить список лиц, годных для новой администрации. В результате во всех организациях, участвовавших в создании временного правительства, оказались масоны, а в самом правительстве они составили его радикальное ядро.

Британцы откровенно радовались произошедшему в России. Ф. Л. Берти, посол Великобритании во Франции, после большевистского переворота, 8 декабря, записывает в дневнике: «Нет больше России! Она распалась, и исчез идол в виде императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на Востоке, т.-е. Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т.д., и сколько бы их ни удалось сфабриковать, то, по мне, остальное может убираться к чорту и вариться в собственном соку»[227 - Берти Ф. За кулисами Антанты. Дневник британского посла в Париже: 1914—1919. Пер. и примеч. Е. С. Берловича. Москва, Ленинград, Госиздат, 1927, стр. 191.].

Еще дальше пошел британский премьер-министр Ллойд Джордж. «В начале революции, – пишет в воспоминаниях Бьюкенен, – в Петербурге рассказывали, что Ллойд-Джордж, узнав о падении царизма, потирая руки сказал: „Одна из целей войны достигнута, преследуемая Англией уже достигнута“»[228 - Бьюкенен Д. У. Моя миссия в России. Воспоминания дипломата. Т. II. Пер. с анг. Д. Я. Блох. Берлин, изд. Обелиск, 1924, стр. 70. «Английское посольство сделалось, согласно распоряжениям Ллойд – Джорджа, очагом революционной пропаганды. Либералы, князь Львов, Милюков, Родзянко, Маклаков, Гучков и др. постоянно встречались там друг с другом; здесь же пришли к заключению о необходимости покинуть легальные пути и избрать дорогу революции» (С. 70). Но события опередили их.].

Впоследствии общественный деятель, мыслитель, И. Л. Солоневич указал, что в основе русской революции находились непонятные идеи далеко не первосортных людей: «Делала революцию вся второсортная русская интеллигенция последних ста лет. Именно второсортная. Ни Ф. Достоевский, ни Д. Менделеев, ни И. Павлов, никто из русских первого сорта – при всем их критическом отношении к отдельным частям русской жизни – революции не хотели и революции не делали. Революцию делали писатели второго сорта – вроде Горького, историки третьего сорта – вроде Милюкова, адвокаты четвертого сорта – вроде Керенского. Делала революцию почти безымянная масса гуманитарной профессуры, которая с сотен университетских и прочих кафедр вдалбливала русскому сознанию мысль о том, что с научной точки зрения революция неизбежна, революция желательна, революция спасительна. Подпольная деятельность революционных партий опиралась на этот массив почти безымянных профессоров. Жаль, что на Красной Площади, рядом с мавзолеем Ильича не стоит памятник „неизвестному профессору“. Без массовой поддержки этой профессуры – революция не имела бы никакой общественной опоры»[229 - Солоневич И. Л. Великая фальшивка февраля. Москва, Алгоритм, 2007, стр. 54—55.].

М. Палеолог указывает на неожиданность свершившейся революции для самих революционеров: «Русские социалисты 1917 года испытали такое же удивление, как и французские республиканцы 1848 года. На конференции, состоявшейся в Париже 12 марта 1920 года, г-н Керенский заявил, что 10 марта [26 февраля] 1917 года в его доме собрались его политические друзья и что они единодушно решили, что революция в России невозможна. Через два дня царизм был свергнут»[230 - Maurice Palеologue. La Russie des tsars pendant la grande guerre. 19 Ao?t 1916—17 Mai 1917. Plon-Nourrit et C

. Paris. 1922. P. 298.].

Об этом же свидетельствует и П. Жильяр: «Монархия была свергнута вовсе не поднявшимся иа глубины бурным валом, как об этом говорили; наоборот, ея крушение подняло такую страшную волну, которая поглотила Россию и едва не затопила соседния государства»[231 - Император Николай II и его семья. (Петергоф, сентябрь 1905 – Екатеринбург, май 1918 г.) По личным воспоминаниям П. Жильяра. С предис. С. Д. Сазонова. Вена, 1921. [Репринт. изд.]. – Москва: Малое предприятие НПО «МАДА», 1991, стр. 184. «Что касается широкой публики, то, не отдавая себе в том отчета, она стала послушным проводником германских происков. Самые удручающие слухи воспринимались и разносились ею, создавая в тылу противомонархическое и пораженческое настроение и атмосферу недоверия и подозрения, которая не замедлила отразиться на фронте. Каждый наносил свой удар топора, подрубая главное стропило здания, которое шаталось, и никто не подумал вовремя подставить подпорки, которые помешали бы ему рухнуть. Было сделано все, чтобы вызвать революцию, и ничего, чтобы предупредить ее последствия. Забыли, что Россия состоит не только из пятнадцати-двадцати миллионов людей, созревших для парламентарнаго строя, но заключает в себе также от ста двадцати до ста тридцати миллионов крестьян, по большей части необразованных и несознательных, для которых Царь оставался Помазанником Божиим, тем, кого Господь избрал, для направления судеб великой России. Привыкнув с самого раннего детства слышать поминание Царя на ектениях и в самые торжественные минуты литургии, мужик естественно приписывал ему в своей мистически настроенной душе почти божественные свойства. Царь не был главою русской Церкви, он был ее покровителем и защитником. Но с тех пор, как Петр Великий уничтожил Патриаршество, народ был склонен видеть в Царе воплощение не только светской, но и духовной власти. Это было, конечно, заблуждение, но такое смешение понятий все же держалось. Этот двоякий характер личности монарха и был именно источником силы царизма в глубинах народных масс Так как русский народ по существу расположен к мистицизму, то в его глазах второй фактор имел не меньше значения, чем первый. В представлении мужика самодержавие было нераздельно с православием. Русская революция не могла быть исключительно политической; она неизбежно должна была принять религиозный характер. При своем падении царская власть должна была оставить в политическом и религиозном сознании русского народа зияющую пустоту и, без особых мер предосторожности, могла в страшном вихре увлечь с собой при своем крушении весь социальный организм. Для простого крестьянина Царь был воплощением его мистических запросов и одновременно реальной, так сказать осязаемой величиной, которую нельзя было заменить какою-либо политической формулой; последняя оставалась бы для него непонятной отвлеченностью. Русская революция должна была ринуться в пустоту, образовавшуюся вследствие крушения царской власти, с той потребностью безусловного и стремлением к крайностям, которые присущи славянской природе, с такой бурной силой, что никакая форма правления не могла была бы ее остановить; таким образом ей предстояло докатиться до полного политического и религиозного нигилизма, до анархии» (С. 179—181).].

Манифест отречения Николая II в пользу великого князя Михаила Александровича Романова, гласил: «Ставка. Начальнику Штаба. В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренния народныя волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победнаго конца. Жестокий враг напрягает последния силы и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России, почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшаго достижения победы и, в согласии с Государственной Думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российскаго и сложить с СЕБЯ Верховную власть. Не желая разстаться с любимым Сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем ЕГО на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России. Николай. Г. Псков. 2 Марта 15 час. 1917 г. Скрепил: Министр Императорскаго Двора Фредерикс»[232 - Архив новейшей истории России. Серия «Публикации». Т. III. Скорбный путь Романовых (1917—1918 гг.) Гибель царской семьи. Под ред. В. А. Козлова и С. М. Мироненко. Москва, РОССПЭН, 2001, стр. 160+13 (фотоиллюстрация).].

Не желая противопоставлять себя новой власти, одновременно с манифестом Николай подписал еще два документа: указы о назначении князя Г. Е. Львова председателем Совета министров и великого князя Николая Николаевича вновь Верховным главнокомандующим. На указах ставилось время – 2 часа. Таким образом, создавалась видимость законности и преемственности новой власти – Временного правительства, назначенного царем до его отречения.

3 марта вернувшись в столицу и прочитав Манифест отречения на вокзальной площади раздался крик: «Зачем новый царь? Долой самодержавие!» и возбужденная толпа поддержала этот призыв[233 - Родзянко М. В. Государственная дума и февральская 1917 г. революция. Ростов-на-Дону, 1919, стр. 46.]. Отправив с надежным человеком текст отречения в Думу, Гучков и Шульгин отправились к брату царя. Сам великий князь Михаил жил за границей и лишь перед войной вернулся в Россию. В тот же день, 3 марта, состоялась совещание членов Временного комитета и Временного правительства с Михаилом Романовым в доме князя Путятина. За провозглашение Михаила императором высказались лишь П. Н. Милюков и прибывший позднее А. И. Гучков, доказывая, что «монархия – это ось, единственная ось страны»[234 - Шульгин В. В. Годы. Дни. 1920. Москва, Новости, 1990, стр. 538. «Головой – белый как лунь, сизый лицом (от бессоницы), совершенно сиплый от речей в казармах и на митингах, он не говорил, а каркал хрипло… – Если вы откажетесь… Ваше высочество… будет гибель. Потому что Россия… Россия теряет свою ось… Монарх… это – ось… Единственная ось страны… Масса, русская масса, вокруг чего… вокруг чего она соберется? Если вы откажетесь… будет анархия… хаос… кровавое месиво… Монарх – это единственный центр… Единственное, что все знают… Единственное общее… Единственное понятие о власти… пока… в России… Если вы откажетесь… будет ужас… полная неизвестность… ужасная неизвестность… потому что… не будет… не будет присяги… а присяга – это ответ… единственный ответ… единственный ответ, который может дать народ… нам всем… на то, что случилось… Это его – санкция… его одобрение… его согласие… без которого… нельзя… ничего… без которого не будет… государства… России… ничего не будет…» (С. 538).], все остальные были против. Выслушав мнения, Михаил удалился с М. В. Родзянко и Г. Е. Львовым в соседнюю комнату. После получасовой беседы и размышлений Михаил подписал Манифест не принимать на себя верховную власть до решения Учредительного собрания:

«Тяжкое бремя возложено на Меня волею Брата Моего передавшего Мне Императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных.

Одушевленный единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины нашей, принял Я твердое решение в том случае воспринять Верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием чрез представителей своих в Учредительном Собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского.

Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразить волею народа. Михаил. 3/ III – 1917. Петроград»[235 - ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2100 а. Л. 7. Автограф. Из Центрархива.].