Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 7

О способности Распутина по разному представляется каждому человеку свидетельствуют такие факты различного его описания, подмеченные Радзинским: «высокий» – «невысокий», «по-крестьянски опрятный» – «грязный и неряшливый», «худой» – «коренастый с широкими плечами», имел «гнилые зубы и зловонное дыхание» – и наоборот «зубы были у него безукоризненные и все до одного целые, а дыхание совершенно свежее», «в глазах светилась хитрость да сметливость крепкого мужичка» – «я тщательно искал того особого загадочного блеска, которые многие приписывают его глазам», «у него грязные руки, ногти с трауром», «во врем еды остатки пищи очень часто застревали в его бороде» – «он был довольно чистоплотным и часто купался»[123 - Радзинский Э. С. Распутин. Москва, Вагриус, 2004, стр. 8.]. Сестра Николая II великая княжна Ольга отметила: «…Этот человек кажется нам хамелеоном, слова и поступки которого изменялись в зависимости от нужд людей, с которыми он сталкивался, его окружением и, наконец, его собственным настроением»[124 - Мемуары Великой княгини Ольги Александровны. Москва, Захаров, 2003, стр. 106.]. В. А. Жуковская так описывает его «диковинную особенность мгновенно изменяться, как колдун в старой были»: «…Сейчас сидел простой, неграмотный мужичок, грубоватый, почесывающийся, и язык у него шевелится мешкотно и слова ползут неповоротливо, как плохо связанные воза, и вдруг превращается он в вдохновенного пророка – носителя ему одному понятной тайны… но опять новый скачок перевертыша, и с диким звериным сладострастием скрипят белые зубы, из-за тяжелой завесы морщин бесстыдно кивает какой-то хищный, безудержный, как молодой зверь… В последний раз ударил оземь невидимый оборотень, и на месте распоясанного охальника сидит серый сибирский странник, тридцать лет ищущий Бога по земле…»[125 - Российский архив. История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв. Т II—III. В. А. Жуковская. Мои воспоминания о Григории Ефимовиче Распутине 1914—1916 гг. Москва, Студия «ТРИТЭ»: Рос. Архив, 1992, стр. 270—271.]

Нетрудно понять, что царский пророк-хамелеон это церковь-оборотень. Именно русская православная церковь с внешней атрибутикой Бога, призванная служить Богу, за свою историю сделала все, чтобы именно Бог и был забыт в этом народе, приучив поклоняться и восхвалять кого и чего угодно, кроме самого Творца: юродивых, старцев, святые мощи, спасающие иконы, аскетство и т. д. И появившийся во дворце Г. Распутин в первый же день, как истинно православный, подарит царской чете иконку Симеона Верхотурского. «Вся жизнь моя была болезни. Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон будто как забытье, так и проводил все время с 15 лет до 38 лет. Вот что там более меня толкнуло на новую жизнь. Медицина мне не помогала, со мной ночами бывало как с маленьким, мочился в постели. Киевские сродники исцелили и Симеон Праведный Верхотурский дал силы познать дух истины и уврачевал болезнь безсонницы»[126 - Распутин Г. Е. Духовное наследие: (Избранные статьи, беседы, мысли и изречения) / Григорий Ефимович Распутин-Новый. Галичская тип., 1994, стр. 23.] – благоговейно напишет Распутин. Семья приняла подарок, и до последних дней своей жизни имели ее возле себя как священный оберег. Но если церковь хамелеон, то, соответственно, и весь русский народ, православный, такой же хамелеон.

Хамелеонство русского народа хорошо описано у В. И. Немировича-Данченко «Соловки»: «Были тут и странники. Это народ – строгий, серьёзный, неподвижный, с устоем… Серую из грубаго крестьянскаго сукна ряску охватывает широкий ременный пояс. В руках – посох, ноги – босы, а из под ряски иногда выглядывает власяница. Только крупные, алые губы дышат чем-то иным, не аскетическою замкнутостию, порвавшей все свои связи с миром жизни, а чувственным, жадным, неудержимым стремлением к этому самому миру, к этому самому блудному и пьяному житию. Но пусть только этот гражданин леса и проселочной дороги заметит на себе посторонний взгляд: в один миг погаснут глаза, на лице разом отпечатлеется стереотипная, иконописная сухость и строгость, губы как-то подберутся внутрь и богатырская грудь станет впалой, и голова словно войдет в плечи, и цепкие, крупныя руки благочестиво сложатся в крестное знамение»[127 - Немирович-Данченко В. И. Беломорье и Соловки. Воспоминания и разсказы. Издание 4. Киев, изд. книгопродавца-издателя Ф. А. Югансова, 1892, стр. 202.].

Правильно отметил С. Л. Фирсов, что Г. Распутин во время своих странствий по монастырям и скитам имел общение со всеми религиозными течениями того времени, лишь вызывает вопрос поставленное автором ударение в этой фразе, сомнение насколько сама православная церковь отличается от вольнодумных христоверов. Общавшись и с вольнодумцами, и с монахами Распутин увидел странный парадокс – религиозная мораль в достижении высших форм святости хлыстов и юродивых, являющихся в православии негласным примером в борьбе с искушениями и имеющие мораль, что для спасения полезен как аскетизм, для умерщвления плоти, так и грех, чтобы, начиная от малых доз, как физкультурник на тренажере, через борьбу с ним и победу, человек смог обрести стойкость-силу, и, в конечном итоге, аскетизм-святость, попутно каясь в нем и, следовательно, очищаясь от него и приобретая, таким образом, еще большую святость – один в один, – причем, масштабность этого действия также закономерно увеличивает святость. (На хлыстовскую идею о перевоплощении Христа, не так сильно уделяли внимание, т.к. границы этой идеи размывались самой православной церковью, в окумировании ее святых и юродивых, общехристианским положением, что на любом человеке может пребывать Христов Дух). Но юродивые спокойно ходят по улицам столицы, а хлысты «в уголочки позагнаны»[128 - Распутин Г. Е. Житие опытного странника. Записки Г. Е. Распутина и воспоминания о нём современников. Париж, СПб, Царское Село, 2014, стр. 38. «В настоящее время, кто может совет дать, так они в уголочки позагнаны».]. Предусмотрительный и единоличный Г. Распутин в хлысты не пошел, он стал православным подвижником – христоподобным, приложив к этому все усилия, и потому выбрав, соотнося с православным же положением достижения высшей святости, монашеско-юродивый путь своего «освящения». Задатки необычайности у него уже были. В свое время вел странническую жизнь, молился, знакомился с методами целительства, уже в Санкт-Петербурге написал о себе «Житие опытного странника» наподобие русских святых, поменял фамилию на Распутин-Новых, а в 1914 г. для развития имеющихся необычайностей брал уроки гипноза у Г. Д. Папнадато. Для ограничения и истязания своей плоти Г. Распутин выбрал весьма своеобразный, но совершенно православный способ – самый тяжелый в аскетизме, по мысли Распутина – грехом.

Мистическое бытие природы эволюционизма русского православия породило в нем несвязные вещи, не то, что духовное, но даже просто моральное уродство. Православное священство не могло себе представить спасение без аскетизма, что иначе говоря, мучение. Соответственно, уже будучи идеологически настроены к положению приобретения спасения посредству преодоления греха, т.е. грех был необходим для спасения, церковники легко переняли идею медицинской прививки, когда зараза преднамеренно вводится в тело человека, для вырабатывания иммунитета. Поэтому монашеская доктрина самоистязания для приобретения стойкости, а, вследствие этого, умерщвления грехов и приобретения святости, легло фундаментом в служение Распутина. Но дальше, к способу самоистязания и достижения высшей святости Распутин подошел способом наивысшего приближения к Богу в православии – негласным монашеством, монашеством высшего пилотажа, которое есть юродство, – истязать свое тело он стал ничем иным как самим грехом, чтобы от греха же и очиститься, и потому, используя одно из самых больших искушений среди русского народа как пьянство и блуд, промонашескоюродивый Распутин выбрал способ своего духовного очищения вмещением в свое тело грех пьянства и блуда, что, вместе с тем, очень удачно совпадало с его внутренними потребностями к пьянству и похоти.

На рубеже XIX—XX вв. в Ярославле вышли 4 тома документов, озаглавленные «Обычное право. Материалы для библиографии обычного права». Их составил юрист и этнограф Е. И. Якушкин. В этих томах собраны выдержки из провинциальной периодики за несколько десятилетий, приводятся факты национальных обычаев. В частности, это относится к множеству свидетельств полной распущенности сексуальных отношений по всей России, об эпизодах «свального греха», о подчеркнутой и демонстративно афишируемой свободе добрачных сексуальных отношений у казацкой молодежи, о деревенской проституции в Калужской губернии, о «гостеприимном гетеризме», когда хозяин уступает гостю на ночь жену для любовных утех, о спокойном отношении крестьян-переселенцев в Томской губернии к нарушению целомудрия: «Несмотря на ближайшее кровное родство, любовные связи брата с сестрой, отца с дочерью и т. п. считаются дозволительными и называются просто „птичьим грехом“ по уподоблению птицам, вышедшим из одного гнезда»[129 - «А се грехи злые, смертные…»: Русская семейная и сексуальная культура глазами историков, этнографов, литераторов, фольклористов, правоведов и богословов XIX – начала ХХ века. В 3 кн. Кн. 1 / Изд. подгот. Н. Л. Пушкарева, А. В. Бессмертных. Москва, Ладомир, 2004, стр. 148.], и т. п. К этому следует еще добавить развитый гомосексуализм в России. «По свидетельствам, достойным полной веры, нигде, ни на Востоке, ни на Западе, не смотрели так легко, как в России, на гнусный, противуестественный грех»[130 - Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга 3. Том XI—XV. Издание 2. СПб, Общественная Польза, 1896, стр. 749.]– писал С. Соловьев о допетровской Руси. Гомосексуализм обличала православная церковь, и это стало еще одной причиной непринятия ею брадобрития. Специалист по древнерусской литературе Н. К. Гудзий пишет: «Мода брить бороду пришла на Русь с Запада в XVI в. Тогдашние церковные деятели, особенно митрополит Даниил, энергично боролись в своих проповедях с этим новшеством, по мотивам главным образом нравственного характера: бритье бороды тогда имело эротический привкус и стояло в связи с довольно распространенным пороком мужеловства»[131 - Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. Подгот. текста и коммен. Н. К. Гудзия, В. Е. Гусева, Н. С. Демковой, А. С. Елеонской, А. И. Мазунина. Иркутск, Восточно-Сибирское книжное издат., 1979, стр. 270—271.]. Но борясь с гомосексуализмом, православная церковь сама была подвержена этому греху и особенно в монастырях, где это наоборот считалось высшей формой борьбы с этим явлением. В «Стоглаве» (1551) искоренению порока посвящена специальная глава «О содомском грехе», предписывающая добиваться от виновных покаяния и исправления, а «которые неисправляются, ни каются, а вы бы их от всякие святыни отлучали, и в церковь входу не давали, и приносу от них не приимали»[132 - Стоглав. Издание Д. Е. Кожанчикова. СПб, тип. Импер. Акад. Наук, 1863, стр. 109.], – и люди шли к исправлению через разврат и покаяние в нем… На рубеже XIX—XX вв. гомосексуализм в России формально подвергался законодательному преследованию, но судебная практика не выглядела столь жестокой. Российские гомосексуалисты по большей части из-за общественной морали находились в ранге «гнусных», «грязных» и «отвратительных» и оттого вынуждены были группироваться в различные «кружки проходимцев и аферистов»[133 - Милюков П. Н. Воспоминания. Москва, Политиздат, 1991, стр. 413.] – по терминологии П. Н. Милюкова. В исключительных случаях эти объединения принимали легальные формы, как, например, с гвардией Преображенского полка и его шефом, символом гомосексуальной традиции, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, дяди Николая II. (Примечательно современное отношение христианского мира к идее свободы, прекрасным примером чему может служить отношение российских либералов к известному композитору П. И. Чайковскому. Бог, даруя человеку гениальность, терпит его порок, что усматривается гармонией за истину вещей, ее фундаментальное «единство противоположностей», и потому для либералов, ратующих за гармонию бытия, порок-свобода является гениальностью, а гениальность – пороком-свободой… – критикуя «совок» они мозгами полностью сами находятся в «совке», осуждая сегодняшнюю власть России, они тянут ровно туда же).

Нетрудно увидеть, что сексуальная распущенность в России являлась отражением духовной распущенности и в первую очередь ветвью старины, доминантной в государстве православной церкви, было отражением благоговения перед православным юродством, где умопомешательство означало максимально приблизиться к святости. В юродстве аскетизм и грех слились, аскетизм для святости стал состоянием разврата и блуда, – истязанием себя грехом для приобретения стойкости к греху, по системе саморазвития, самодостижения состояния высшего озарения. Поэтому получилась парадоксальная ситуация. Погрязая в пьянстве и разврате, Распутин тем самым, по православной же доктрине, становился более святым. Другими словами, Распутин, как монах, наглядно продемонстрировал монашескую природу аскетизма и юродства.

Грех был необходим для Распутина для того, чтобы в нем каяться. Он хорошо усвоил монашескую философскую аксиому – «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься»[134 - Даль В. И. Пословицы русскаго народа. Сборник пословиц, поговорок, речений, присловий, чистоговорок, прибауток, загадок, поверий и пр. Том I. Издание 2. СПб, Москва, изд. книготор.-типогр. М. О. Вольфа, 1879, стр. 16. «Не согрешишь, не умолишь. Не греша, не помолишься. Не греша, не спокаешься; не спокаешься, не помолишься; не молясь, не спасешься».], что успешно затем перешло в народную среду. Призывая на себя Божественную благодать, он был уверен, что убивает в себе этим несущий грех, производит очищение души и святость. С другой стороны, отражением модного европейского течения, что человек это обычное животное, взгляд, сочетавшийся с православной подноготной целостности мира, у Распутина, как у представителя российской церкви, греха нет, все безгрешно, неофициально ставя в пример мир животных. Понятие же Божественной Любви у Распутина сравнялось с плотской – «всякий христианин должен ласкать женщин», ибо «ласка – христианское чувство»[135 - Коцюбинский А. П., Коцюбинский Д. А. Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна. Москва: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014, стр. 42.].

Существует мнение исследователей, что повышенная сексуальность Распутина является преувеличением, поскольку основная часть женщин ему нужна была для того, чтобы, так сказать, утончаться духом – убить в себе Адама – т.е. выработать в себе стойкость к греху, способом принятия в себя грех в маленькой дозе, т.е. по принципу медицинской прививки, впрочем, в духовном аспекте состояние величины имеет весьма размытые границы. Потребность видеть, трогать, целовать и обсуждать – вот суть и содержание «огромной» сексуальности Г. Распутина. Вместе с тем, по мнению Г. Распутина, именно сексуальным образом лучше всего проповедовать идею спасения, «исправления» от греха, т.к. основной человеческий грех гордость и похоть, как он считал, присущая по большей части женщинам. Использование же сексуального «исправления», по его мнению, гордость принижала, вырабатывала стойкость к похоти, а грех смывался последующим раскаянием. Распутин считал, что после того, как женщины укрепятся в духе, они должны были привести к духовному росту и своих мужей. «Русский мужичок, хоча и в бедности и убожестве, а все ж – побубнить любит. Мужик умишко свое завсегда щекочет. Мы – духом бунтари. Яму мало сходить в церковь – лбом пол морочить. Яму особого Бога дай… и то он, Бог-то, туманный и заковыристый… Тело – оно ему милее. А через кого мужик Бога ищет? – всего больше через бабу. Потому в бабе – дух живее. Шуму она больше делает. А без шуму – ни Бога, ни почести не сделать! А уже пошуметь бабы всегда могут. Только свистни, она враз откликнется. За собой – деревню поведет. И вера в ней мягкая… Ветром носится… Как я до этой мысли дошел, – так и стал действовать через женщин»[136 - Там же, стр. 340—341.] – повествует Г. Распутин о том, как у него появилась идея женского сексуального проповедования – «исцеления». «Исцелял» Распутин, как правило, молодых женщин, впрочем, наряду с женщинами он охотно «исцелял» и мужчин, к которым испытывал сексуальный интерес.

В общем и целом, все стороны морали и поступков Г. Распутина были один в один со всеми принципами православной церкви. Разница между людьми осуждавших его и почитавших находилась в незнании мирских людей глубинных положений монашества, а потому и непонимания, что он являл себя миру в образе высшего подвижничества. Поэтому для одних он был гонимый святой, для других – развратный пьяница и блудник.

Распутин пришел на готовую почву. В то время немногие аристократические дома не имели своего какого-нибудь юродивого-святого. Мистицизм всецело захватил высшее общество. «Распутин, раньше всего, не представляет собою исключительного явления в том „обществе с ограниченной ответственностью“, какое сгруппировалось вокруг трона. Именно такими, распутинскими, были традиции царствования за два последние десятилетия: юродивые, монахи, гипнотизеры, предсказатели, кликуши, оккультисты, спириты, странники… Беспрерывной чередой сменяют друг друга в интимной жизни Николая II люди такого типа. Чем грубее, чем примитивнее и истеричнее тoт или иной пр0рицатель, тем больше доверия проявляют к нему пресыщенные жизнью верхи»[137 - Василевский И. М. Николай II. Петроград – Москва, Петроград, 1923, стр. 58.] – по воспоминаниям И. М. Василевского. Поистине, в России в этот период наглядно проявилась вся ее духовная составляющая, что можно выразить как – царство приведений, уместно добавить – православное, т.е. то, чем она по существу являлась на протяжении всего своего существования. А. Н. Боханов, в свою очередь, подчеркивает «одну существенную сторону столичного высшего общества – удивительную эротическую истерию, царившую в нем в начале ХХ века, надрывный культ плотской чувственности, вакханальный экстаз, охвативший в первую очередь дам столичного света. Разнузданную похоть прикрывали разговорами о поисках простоты, искренности и истинности. Эта атмосфера сексуального надлома очень способствовала росту известности, а затем и ажиотажу вокруг личности Григория Распутина»[138 - Боханов А. Н. Распутин. Анатомия мифа. Москва, АСТ-ПРЕСС, 2000, стр. 135.]. Еще будучи в Сибири в Тобольской губернии слух о нем уже появился в Санкт-Петербурге. «В религиозных кружках студенческой молодежи, группировавшихся вокруг истиннаго аскета, тогдашняго инспектора академии – архимандрита Феофана, разсуждения о новоявленном пророке велись на разные лады»[139 - Бывш. иер. Илиодор (Сергей Труфанов). Святой чорт. (Записки о Распутине). Предисл. С. П. Мельгунова. Издание 2. Москва, изд. журн. «Голос Минувшаго», 1917, стр. 3.] – указывает монах Илиодор.

P.S.: Бог делает переносы – царский духовник, дерзающий к духовной чистоте православия, со значением фамилии распутство, которая есть распутица – грязь, это отражение состояния всего общества. Распутством является духовная основа русского мира.

Укреплению позиции Распутина в столице способствовала сама православная церковь, посчитавшая его истинно православным. По свидетельству М. В. Родзянко, «состоялось тайное соглашение высших церковных иерархов в том смысле, что на болезненно настроенную душу молодой императрицы должна разумно влиять православная церковь, стоя на страже и охране православия

… / Епископ Феофан, конечно, думал, что богобоязненный старец, каким он представлял себе Распутина, именно этой ясной простатой вернее ответит на запросы государыни и легче, чем кто другой, рассеет сгустившийся в душе ее тяжелый мистический туман

»[140 - Родзянко М. В. Крушение империи. Издание 2. Ленинград, Прибой, 1929, стр. 1 – 13, 2 – 14.], а кроме того, будет проложен путь и к сердцу Николая II. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что именно православная церковь, ее дух, в лице этого «богобоязненного старца», влияла на императрицу. Оказавшись на верху, Распутин до времени устраивал всех. Это свидетельствует А. Н. Боханов: «Распутин оказался в фокусе общественной борьбы, стал инструментом политических и фракционных интриг, удобным поводом общественной саморекламы, публичного самоутверждения»[141 - Боханов А. Н. Правда о Григории Распутине. Против фальсификации российской истории. Москва, Русский издательский центр, 2011, стр. 188.]. В конце концов, православная церковь осознала пагубность Распутина и постаралась от него отмежеваться. В 1909 г. его вызвали на третейский суд с участием церковных авторитетов, с твердым намерением отправить «старца» в монастырь. Но Распутин сумел оправдаться. В 1911 г. против него выступил Синод. Епископ Гермоген (двенадцать лет назад отчисливший из духовной семинарии некоего Иосифа Джугашвили) пытался изгнать дьявола из Григория и у себя на подворье в присутствии иеромонаха Илиодора «обличал» его, несколько раз ударив крестом, между ними завязалась даже потасовка.

Упрочение позиций Распутина в царской семье произошло довольно быстро. Однако вскоре черногорские принцессы воочию убедились, что он самостоятельная личность, занявший их нишу во дворце, после чего принцессы решили избавиться от «старца». Обвинение не трудно было составить, его женские похождения наталкивали на мысль о схожестве с хлыстовскими оргиями. Вскоре на Распутина было заведено «Хлыстовское дело». Конкретных фактов причастности его к хлыстам обнаружено так и не было. На этот счет сам Г. Распутин говорил: «Вот говорят, что я хлыст. Какой же я хлыст. Упаси, Господи. В церковь хожу, признаю все догматы, молюсь… Какой же я хлыст. Клевещут, милый, на меня»[142 - Эткинд А. М. Хлыст. Секты, литература и революция. Москва, Новое литературное обозрение, 1998, стр. 601—602.]. Обвинения в хлыстовстве Распутина теперь выступали и среди церковников. Распутин, несмотря ни на что, считал себя истинно православным, а в адрес самих церковных иерархов он отзывался следующим образом: «Ежели церковь хозяйничать почнет, то, окромя блядей да воров, никому и доступа не будет»[143 - Коцюбинский А. П., Коцюбинский Д. А. Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна. Москва: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014, стр. 118.]. А Распутин знал церковь изнутри очень неплохо.

Распутин умел показать себя в образе святого старца-подвижника, сказать то, что от него хотят услышать, и в купе с имеющимися у него необычайными способностями все это действовало привораживающее на натуру Александры Фёдоровны и, отчасти, Николая II. Они стали его называть, как и первого своего друга, «Наш друг» и полагаться на его советы. После того, как Распутин продемонстрировал, что может лечить наследника, останавливать кровотечение, он стал для царской семьи еще дороже. Сам Распутин открывает завесу тайны лечения наследника: «Дело в том, что такие, у которых так кровь бьет, очень они люди нервные, тревожные, и, штобы кровь унять, надо их успокоить. А это я умел. Однако надо еще лекарство, и это он (лекарь П. А. Бадмаев – авт.) мне дал. Это такие маленькие подушечки (в пятак величиной), а на их белый крест вылит. И ежели сильно кровоточит, на больное место положь – и все тут. Средство это верное, только яго клади с оглядкой, от яго большая слабость. / Этим он меня снабдил, ну а я Маме дал. Научил, как класть. А в подушечке – так я ей пояснил, моя молитва вшита. Вот. / А главное, всегда говорил я Маме: „Помни, все с верой и моим именем“ Вот»[144 - Там же, стр. 113—114.].

Нахождение Г. Распутина в царской семье не следует относить по большей части необходимости лечения царевича. Сам «старец» общался с Алексеем, особенно в последние годы своей жизни, довольно редко. Воспитатель царских детей П. Жильяр пишет: «Распутин… заходил к Алексею Николаевичу лишь в очень редких случаях… С 1-го января 1914 года до дня своей смерти, в декабре 1916 года, Распутин был у Алексея Николаевича всего три раза»[145 - Жильяр П. Император Николай II и его семья. (Петергоф, сент. 1905 – Екатеринбург, май 1918 г.): По личным воспоминаниям П. Жильяра. Предисл. С. Д. Сазонова. Вена, Русь, 1921, стр. 76.]. По воспоминаниям Т. Мельника, доктор Е. С. Боткин, прислуживавший у Николая II более десяти лет «в детских и спальне Их Величеств, видел Распутина всего один раз, когда он сидел в классной Алексея Николаевича и держал себя, как самый обыкновенный монах или священник»[146 - Мельник Т. Е. Воспоминания о царской семье и ея жизни до и после революции. Белград, изд. Всеславянскаго книжнаго магазина М. И. Стефанович и К?, 1921, стр. 21.]. Г. Распутин был необходим семье не столько как целитель-чудотворец, но, в первую очередь, как духовный пастырь, оберегающий царскую чету от «кадровой порчи», вражеских козней и стихийных бед. У мистически настроенной Александры Фёдоровны на столе всегда лежала книга о святых и юродивых России. Распутин же представлялся им именно такой личностью.

Таким образом, Распутин собою подвел тысячелетний итог, продемонстрировал собирательный образ внутреннего мира русской православной церкви, всего народа с его псевдохристианством, язычеством и мистицизмом. Наконец, итогом антибожественного, изначально целостного представления на мир, этого религиозного воззрения русского образа, в лице Распутина, закономерно явился К. Маркс, рассчитавший точно и дозу и вид необходимой прививки для перебарывания в себе темных сил и получения исторического иммунитета святости эволюционной лестницы целого народа, портрет которого висел у него в комнате…

Отправившись в Ставку, Николай II официально оставил руководство страной на престарелого Горемыкины. Что-либо по-настоящему решать он был не в состоянии. Но на то и была ставка, он принадлежал к сторонникам Распутина и потому устраивал царскую семью. Став Главнокомандующим Николай II был уверен в надлежащем тыле и невозможности каких-либо резких выпадов против его семьи. Фактически все управление страной переходило в руки Александры Фёдоровны, Распутин был ее духовным наставником, Горемыкин – практическим исполнителем решений «кабинета» Александры Фёдоровны и Распутина. Вместе с тем, приступить к осуществлению какого-либо замысла «кабинета» Горемыкин мог только после ознакомления и утверждения сего замысла самого царя. Царь же утверждал все, что считала необходимым его жена, а Александра Фёдоровна, в свою очередь, строила свою политику назначений на руководящие посты из того, чтобы новый человек подходил Г. Распутину, не был его противником. Таким образом, с позиции царя страной руководила Александра Фёдоровна, с позиции народа Распутин. Много раз Николай II не выполнял советы Г. Распутина, но не было такого, что бы он игнорировал «предсказания» Распутина, исходящие от своей жены. Царь прекрасно понимал, что в большинстве случаев это были не распутинские, а логически здравые (с ее точки зрения) поручения самой Александры Фёдоровны, подкрепленные «волею Небес».

Когда ситуация на фронтах стабилизировалась, а затем перешла на сторону Антанты, Александра Фёдоровна и Распутин выступили за войну до полной победы. В 1916 г. германское правительство обратилось к державам Антанты с предложением о мире. Николай II ответил, что «время это [мирных переговоров – А.А.] еще не наступило. Враг еще не изгнан из захваченных областей. Достижение Россией созданных войною задач – обладание Царьградом и проливами, равно как и создание свободной Польши их всех трех ея ныне разрозненных областей – еще не обеспечено»[147 - Пермския Ведомости. №271. Пятница 16 Декабря 1916. Война. Телеграммы. Приказ государя императора по армии и флоту 12 декабря 1916 года. С. 1—2.]. Английский посол Д. У. Бьюкенен в мемуарах писал: «Единственный пункт, в котором мы можем рассчитывать на его твердость, – это война, – и это тем в большей степени, что сама императрица, которая в действительности правит Россией, держится здравых взглядов на этот вопрос»[148 - Бьюкенен Д. У. Мемуары дипломата. Москва, Международные отношения, 1991, стр. 202.]. Из показаний Манасевича: «Распутин… говорил: «Если бы я был здесь, войны бы не было бы, я бы не допустил войны, потому что нельзя проливать кровь, когда мы не готовы, но раз уж началась война, надо вести ее до конца…»[149 - Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Редакция П. Е. Щеголева. Т. II. Ленинград – Москва, Госиздат, 1925, стр. 54.] Фактически став премьер-министром Александра Фёдоровна принялась за работу с невероятной энергией. Теперь чуть ли не каждый день она забрасывает мужа письмами с возможными вариантами отставок и назначений лиц ряда высших должностей. Все это для того, чтобы Распутин чувствовал себя спокойно, а вместе с тем и семья была бы уверена в стабильности и покровительстве небес. Зависимость императрицы от Распутина еще больше усилилось. Как повествует Бьюкенен, осенью 1916 г. «ее Величество, к несчастью, находилась под впечатлением, что ее миссия – спасти Россию. Она твердо верила и в принципе, как показали дальнейшие события, она не совсем ошибалась, что самодержавие – единственный строй способный сохранить целость Империи. Она знала, что Государь слаб, а потому проповедывала стойкость. Она постоянно твердила ему, что он обязан быть самодержцем не только на словах, но и на деле. В своем стремлении помочь ему и несколько облегчить бремя его двойной роли – Императора и Верховного Главнокомандующего, она приняла деятельное участие в управлении страной и защищая политику «напролом», искренне была убеждена, что защищает интересы России. Она так была проникнута мыслью, что нельзя допустить никакого ослабления самодержавия, что противилась всяким уступкам и побуждала Государя руководствоваться при выборе министров их политическими взглядами больше, чем их уменьем управлять. / Более слабый всегда подчиняется более сильному, и Государь подпал под ее влияние. Но в своем жестоком заблуждении Государыня руководствовалась самыми благими намерениями – любовью к мужу и любовью к своей новой родине. Нельзя однако сказать того же про ничтожную кучку беспринципных и себялюбивых авантюристов, которые в свою очередь влияли на Ее Величество, пользуясь ею как бессознательным орудием для достижения своих корыстных целей и для удовлетворения собственных честолюбивых замыслов. Когда она давала советы Государю, взоры ее были обращены на Распутина, а так как здоровье ее было подорвано чрезмерным напряжением во время войны, боязнью за сына и непосильной работой в госпитале, она заболела неврастенией и еще более подпала под его пагубное влияние»[150 - Бьюкенен Д. У. Моя миссия в России. Воспоминания дипломата. Т. II. Пер. с анг. Д. Я. Блох. Берлин, изд. Обелиск, 1924, стр. 26—27.].

20 января 1916 г. Председателем Совета министров вместо И. Л. Горемыкина был назначен шестидесятивосьмилетний Б. В. Штюрмер «старикашка на веревочке» – так определил его сам «старец». (Именно из-за назначения председателем Штюрмера Хвостов решил расквитаться с Распутиным, т.к. ранее предполагалось занятие этой должности А. Н. Хвостовым). Династия старательно меняла «шило на мыло», и это видели все. Несмотря на то, что на фронтах положение стабилизировалось, внутри страны ситуация ухудшилась из-за нехватки товаров первой необходимости и общего стремления к полному изменению политического мироустройства страны, ликвидации болота под названием царизм.

В свою очередь семья наглядно демонстрировала духовную состоятельную поддержку свыше – умение правильно расставить все по своим местам, найти нужный ориентир действий. Вместо того чтобы на высшие должности назначать ответственных, знающих дело людей, семья подбирала удобных для себя приспешников и, мало того, от непрекращающихся интригах в верхах смена должностных лиц стала происходить чрезвычайно быстро. Все делалось, как казалось, для самого главного – охрана имиджа семьи, в общем и целом, чем обычно и занималась вся Романовская династия. Распутин, Горемыкин последние ее представители в нарицательном смысле, Штюрмер поставил точку в явном и психологическом предательстве своего народа, а добивавшийся победы в войне царь, прежде всего, искал славы себе, для чего не жалел многих человеческих жизней, бессмысленно оставленных на полях сражений.

«Царь Николай II царствовал, был Верховным главнокомандующим, но государством не правил, армией не командовал, быть Самодержцем не умел. Он был бесполезен, безволен и полностью погружен в себя. Он держался за трон, но удержать его не мог и стал пешкой в руках своей истеричной жены. Она правила государством, а ею правил Григорий Ефимович Распутин. Распутин внушал, Царица приказывала, Царь слушался»[151 - Врангель Н. Е. Воспоминания: От крепостного права до большевиков. Вступит. ст., коммент. и подгот. текста А. Зейде. Москва, Новое литературное обозрение, 2003, стр. 342—343.] – по выражению Н. Врангеля, отца будущего белого генерала П. Врангеля. Отправленный в отставку в августе 1916 г. министр иностранных дел С. Д. Сазонов резюмировал: «Император царствует, но управляет императрица… Под указку Распутина»[152 - Палеолог Ж. М. Распутин. Воспоминания. Пер. с фр. Ф. Ге. Предис. П. С. Когана. Москва, Девятое января, 1923, стр. 85.].

Пусть они не совсем правы в видении положения вещей, но факт остается неизменным – влияние мистических сил в управление страной, как и всегда, было сильным, с разницей лишь, что теперь это влияние было очевидным. С августа 1915 г. по декабрь 1916 г. ни один министр не был назначен на свою должность без согласия на то Распутина (за исключения министра внутренних дел А. Н. Хвостова).

P.S.: Бог демонстрирует наглядностью, только надо уметь увидеть. В символическом переносе в лице больного цасаревича гемофилией женской болезнью, матриархальностью, была больна страна, которую, в свою очередь, стремились излечить той же матриархальностью в образе распутинщины, – страна ввергалась в глубокий матриархат, закостенелый монастырь, излечивания аскетическим путем, когда болезнь-порок побеждается болезнью-пороком: небольшая прививка – противостояние-аскетизм, где собственная сила перебарывает в себе заразу – иммунитет-просвятление. То есть, с одной стороны, Распутин явил собой образ спасителя, с другой, предстал болезнью-пороком, при посредстве которого страна должна была приобрести силу иммунитета. Другими словами, в замкнутом пространстве порок есть спасение, спасение есть порок.

7 июля 1916 г. Министром внутренних дел был назначен А. Н. Хвостов. Товарищ министра внутренних дел при Столыпине, а затем госсекретарь С. Е. Крыжановский характеризовал нового министра: «Это был человек неглупый, талантливый и ловкий, но какой-то неистовый, почти первобытный по инстинктам и вдобавок совершенно аморальный, способный ради личных выгод и целей на какие угодно поступки»[153 - Аврех А. Я. Царизм накануне свержения. Москва, Наука, 1989, стр. 109.]. В бытность свою губернатором Хвостов получил прозвище Соловей-разбойник. Посвист этого одиннадцатипудового «соловья», раздававшийся в Вологодской и Нижегородской губерниях с 1906 по 1912 гг. был так громок и выразителен, что уже тогда его имя стало нарицательным как символ крайней одиозности и низкопробности. Став депутатом 4-й Думы он возглавил фракцию крайне правых, своей конечной целью планировал пост председателя Совета министров. Уже позже в 1916 г., после отставки с поста министра внутренних дел Хвостов в связи с неудавшейся попыткой убрать Распутина говорил про себя: «Вы знаете меня: я человек без задерживающих центров. Я люблю эту игру и для меня было бы все равно, что рюмку водки выпить, что арестовать Распутина и выслать его на родину»[154 - Архив русской революции издаваемый И. В. Гессеном. Т. XII. Берлин, 1923, стр. 81.]. Еще более красочно он рекомендовал себя А. Спиридоновичу: «Я ведь человек без сдерживающих центров. Мне ведь решительно все равно, ехать ли с Гришкой в публичный дом или его с буфера под поезд сбросить». Даже прошедший огонь и воду генерал был потрясен: «Я не верил ни своим глазам, ни своим ушам. Казалось, что этот упитанный, розовый с задорными веселыми глазами толстяк был не министр, а какой-то бандит с большой дороги»[155 - Спиридонович А. И. Великая война и Февральская Революция 1914—1917 гг. Минск, Харвест, 2004, стр. 287.]. Что же касается деловых качеств «веселого толстяка», то тот же Спиридонович указывает, что «Хвостов был невежда и в политике, и в полиции»[156 - Спиридонович А. И. Великая Война и Февральская Революция. 1914—1917 г. г. Книга. 1. Нью Йорк, Всеславянское Издательство, 1960, стр. 220.].

Департамент полиции возглавил С. Л. Белецкий, уволенный в свое время В. Ф. Джунковским и готовый на все ради возвращения в должность, «примерный муж», а за пределами семьи – устроитель «афинских вечеров». Знавший близко Белецкого по совместной службе Харламов писал о нем как о человеке, который «всегда и со всеми до приторности любезен и вряд ли с кем-либо и когда-либо правдив». Любезность, уступчивость, ловкость были основными его чертами, всегда в хлопотах и постоянной суете. «Доступность и простота в обращении были его любимыми коньками». Свои письма подписывал неизменно «Ваш покорнейший», а иногда и «усерднейший слуга». Белецкий был человеком «несомненно хороших способностей и еще больше трудолюбия». Но эти качества, как «и свою недюжинную энергию», он «к сожалению», направлял не на интересы дела, «сколько на устройство своего служебного благополучия, а так же и на создание себе популярности, причем как в том, так и в другом направлении преуспел немало». Способностей к государственной деятельности у него, однако, не было. По мнению Харламова, Белецкий был «совсем… ничтожным в государственном смысле человеком»[157 - Аврех А. Я. Царизм накануне свержения. Москва, Наука, 1989, стр. 111.].

В компанию высших полицейских чинов входил некий князь М. М. Андроников, нигде не служивший и не имеющий никакого состояния, но, тем не менее, живущий на самую широкую ногу, был вхож в самые высокие «сферы» вплоть до Царского Села. Министры, сановники, придворные стремились быть с ним в дружбе. И этому нисколько не мешало исключительно скандальная репутация князя, о которой все высокопоставленные знакомые были отлично осведомлены. Все знали, что Андроников – величайший интриган и опасный сплетник с порочной личной жизнью (свою спальню князь разделил на 2 половины: в первой была молельня, во второй он предавался утехам с молодыми людьми – офицерами и штатскими). Сам себя Андроников называл «адъютантом Господа Бога», «человеком в полном смысле», «гражданином, желающим как можно больше принести пользы своему отечеству»[158 - Спиридонович А. И. Великая Война и Февральская Революция. 1914—1917 г. г. Книга. 1. Нью Йорк, Всеславянское Издательство, 1960, стр. 217.]. Проведя с царицей аудиенцию, он привел ее в восторг. После старика Горемыкина в премьеры ненадолго был поставлен старик Б. Штюрмер. Коллеги-министры презирали его за бесчестность, неумение руководить и даже председательствовать.

Назначение Штюрмера «было ошеломляющим, видимо, для всех и лично для меня событием» – показывал министр земледелия А. Н. Наумов. «Он представлял из себя какой-то ходячий церемониал: ни один мускул не движется… Говоришь ему что-нибудь – и будто видишь перед собой какой-то футляр»[159 - Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Редакция П. Е. Щеголева. Т. I. Ленинград, Госиздат, 1924, стр. 332, 414.]. В своих воспоминаниях Наумов пишет: 19 января 1916 г. «откуда-то из присутственных недр Мариинскаго Дворца, до нас докатился невероятный слух о назначении на место Горемыкина… Штюрмера. Мы были так ошеломлены подобной, показавшимся нам совершенно несуразной новостью, что отмахнулись от нея, как от какого-то страшнаго кошмара, и разошлись по домам, будучи уверены в полнейшей вздорности распущеннаго досужими озорниками „дикого“ слуха»[160 - Наумов А. Н. Из уцелевших воспоминаний 1869—1917. В 2-х книгах. Книга 2. Нью-Йорк, изд. А. К. Наумовой и О. Л. Кусевицкой, 1955, стр. 427.]. Когда же на другой день появился указ о назначении, «ужас и отчаянье завладели всем моим существом – ужас за царский престол и отчаяние за предстоящее мне сотрудничество с лицом, которому я при встрече неохотно подавал руку. / Должен сознаться, что при этом назначении у меня впервые возник настоящий жуткий страх за целостность российского престола и за спокойствие страны»[161 - Там же, стр. 427.]. В качестве председателя «Штюрмер производил впечатление напыщенного манекена, не способнаго ни на что реагировать»[162 - Там же, стр. 429.]. Как уверял Волконский, он был настоящим рамоликом (слабоумным), ничего не удерживавшим в голове. Кроме этого, его немецкая фамилия только раздражала общество.

В августе 1916 г. на секретаря В. Штюрмера И. Ф. Манасевича-Мануйлова поступила жалоба, в которой говорилось, что он шантажирует банк, требуя 25 тыс. рублей. Манасевич был пойман с поличным. Арест вызвал шок у царицы, Распутина и Штюрмера. Ценою увольнения двух министров юстиции, не согласившимися освободить арестованного, Манасевич был освобожден (только после убийства Распутина он вновь предстал перед судом и понес наказание). После этого случая «старец» понял, что ему нужна «своя юстиция». Однако претендент в министры юстиции сенатор Добровольский оказался таким низкопробным субъектом, что даже Распутин запротестовал, заявив, что такая «юстиция» неприемлема. Последним крупным «вкладом» Г. Распутина в очередную реконструкцию Совета министров было назначение министром внутренних дел А. Д. Протопопова, человека, помешанного на спиритических сеансах и лишенных всяких моральных устоев. Баловень судьбы и любимец оппозиции, во время службы в конногвардейском полку прославился участием в самых постыдных оргиях, кутежах пустил на ветер большое состояние. Ни впавший в маразм Горемыкин, ни Штюрмер, ни будущие премьеры, никто не вызвал у депутатов такой ненависти, как вчерашний их коллега и только потому, что «Протопопов сделал вольт от прогрессивного политического деятеля в этот лагерь, и не по убеждениям своим, а из соображений политической карьеры и внешнего благополучия, сделал не только вольт, но совершил его таким нечистым путем, через темных посредников, через Бадмаева, Распутина, Вырубову и т.д.»[163 - Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. Редакция П. Е. Щеголева. Т. IV. Москва – Ленинград, Госиздат, 1926, стр. 289.] – из показаний А. И. Гучкова. Родной брат писал про него в своем дневнике: «Мелкий, дрянненький человек… Целыми днями таскается по высокопоставленным лицам»[164 - Аврех А. Я. Царизм накануне свержения. Москва, Наука, 1989, стр. 135.].

Н. П. Харламов, встречавшийся с Протопоповым по служебным делам и на завтраках генерала Богдановича, хозяина одного из самых реакционных салонов, отмечал у него «отличительной чертой была чрезвычайная любезность… доходившая иногда до приторности… Очень суетлив как в движениях, так и в своих разговорах». Словоохотливость Протопопова была так велика, что «разговор с ним редко носил характер диалога». Подчас он высказывал не глупые мысли, «но в общем все, что он говорил, было весьма сумбурно и производило общее впечатление… какого-то недержания речи… Особенно охотно Протопопов говорил на политические темы, причем с необычайной легкостью разрешал самые сложные государственные вопросы»[165 - Там же, стр. 141.]. Протопопов быстро сделался главным объектом борьбы между Думой и «общественностью» с одной стороны, двором вместе с Распутиным – с другой. Даже для Совета министров Протопопов стал совершенно неприемлемым. Более того, от него отвернулся даже Совет объединенного дворянства. Симбирское дворянство решило исключить его (предводителя дворянства) из своих рядов. В Ставке говорили: «У Протопопова всё есть: великолепное общественное положение, незапятнанная репутация, огромное богатство – более 300 тысяч годового дохода, недостает одного – виселицы, – захотел ее добиться»[166 - Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота. Москва, Вече, 2019, стр. 268.].

После смерти Распутина позиции Протопопова еще больше окрепли, по сути, он занял место прежнего фаворита. Во время своего ареста в разгар февральских событий 1917 г. он не нашел ничего лучшего, как заявить, что умышленно скверно выполнял свои должностные обязанности, чтобы скорее вызвать революцию.

Известно, что у Протопопова в последние предреволюционные месяцы наблюдалась болезненная эйфория, обусловленная третичным сифилисом, поражающим внутренние органы и нервную систему. Это психическое заболевание полностью притупляет чувство реальной опасности. Поэтому нетрудно понять, что успех февральской революции обусловлен в первую очередь общим развратным состоянием общества, и особенно чиновничества и интеллигенции.

Находившись на посту Министра внутренних дел А. Н. Хвостов не пожелал исполнить настоятельные просьбы императрицы по прекращению дела и освобождения военного министра В. А. Сухомлинского, арестованного главным виновником плохого снабжения русской армии, и поймал с поличным взяточника и шантажиста Манасевича, входившего в распутинский кружок. После всего этого 16 сентября Хвостов был уволен. С падением Хвостова поторопились избавиться и от подозрительного Белецкого, решив было отправить его генерал-губернатором в провинцию. Но Белецкий выступил в свою защиту на страницах газет, повествуя все подробности интриг министра и свою непричастность к делу. «Сенсация была полная, так как публике преподносился весь скандал с организацией предполагавшегося убийства, как занятный бульварный роман… Толпа ликовала»[167 - Спиридонович А. И. Великая война и Февральская Революция 1914—1917 гг. Минск, Харвест, 2004, стр. 298.].

Общее недовольство проводимой политикой и войной обозначились обличительными речами в Государственной думе. Вот некоторые из них. С. И. Шидловский от группы прогрессивных националистов, 1 ноября 1916 г. в Думе: «Недоверие к власти смелось чувством близким к негодованию. Население не верит, чтобы могло быть неясным правительству то, что ясно для него самого. Население ищет объяснений таких действий, которыя, создавая внутренния затруднения, служат в пользу врага (голоса слева: верно), и, не находя их, готово верить самым чудовищным слухам. Такое состояние умов уже само по себе представляет чрезвычайную опасность. В столь остро ныне стоящем продовольственном вопросе правительственная власть проявила обычныя свои свойства – величайшую непредусмотрительность, непонимание вызванных войной коренных изменений в порядке снабжения населения предметами первой необходимости, отсутствия единства в деятельности различных органов государственной власти, доходящее до открытой борьбы между ними, и стремление действовать не в единении с общественными и профессиональными организациями, а прямо и нередко предвзято против них… Печать взята в тиски. Цензура давно перестала быть военной и занимается охраной несуществующаго престижа власти (голоса слева: браво), и под этим предлогом изъемлет из обсуждения важнейшие вопросы»[168 - Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты 1916 г. Сессия пятая. Заседания 1—25 (с 1 ноября 1916 г. по 25 февраля 1917 г.) Петроград, тип. Государственная, 1917, стр. 11.].

А. Ф. Керенский от Саратовской губернии, 4 ноября 1916 г. в Думе: «Господа. Мы говорим сегодня о цензуре, которая действует под флагом военной цензуры. А вот в Москве военной цензурой был объявлен следующий циркуляр: „Воспрещается писать о старце Распутине, о старце, о старцах вообще“. О старце, о старцах вообще – это что означает, гг.?! О каких старцах военныя власти запрещают во время войны говорить стране? Какие такие старцы и что за Григорий Распутин, котораго охраняет военная цензура, т.е. цензура, которая должна защищать страну от враждебных ей течений, скрывать то, чего не должен знать враг в интересах безопасности армии? Значит, есть такой старец, о котором страна не должна знать потому, что если страна узнает, то будет возмущение и негодование ….»[169 - Там же, стр. 179.]

Керенский, 19 ноября 1916 г. в Думе: «Я, гг., считаю своим долгом крикнуть стране, что … …. нам не дают говорить при этом новом кабинете, наши речи не появляются в печати, нам остается только одно, сказать, что мы молчим потому, что нам затыкают горло, потому что над страной издеваются … ….. и не хотят дать народу прав…»[170 - Там же, стр. 241.]

В. М. Пуришкевич от Курской губернии, 19 ноября 1916 г. в Думе: «Что сейчас, гг., составляет главный бич русской общественной и государственной жизни? Четыре положения: безсмысленная цензура того, что цензуровать не должно – это первое; ложь и паралич власти – второе; опасные симптомы торжества германофильских течений среди органов правительственной власти – третье, и в связи с этим полная неизвестность за завтрашний день – правительственныя новеллы, которыя создаются и пекутся изо дня в день»[171 - Там же, стр. 270.].

Император и правительство мало обращало внимание на выпады в их адрес недовольных членов Государственной думы. Между тем, одолевший А. Н. Хвостова Распутин стал еще активнее слать бесконечные записки министрам, банкирам, различным влиятельным лицам, влиять на назначения, повышения, помилования, отсрочки, освобождения, субсидии и даже вмешиваться в политику.

Русское общество само негласно, как своего рода пример веры и православия, поставило Распутина своим повелителем, и ошеломилось дикой картины православной святости (…но в закостенении мозгов так и оставшееся не отождествленным с первоисточником этой «святости»). Товарищ министра внутренних дел при Столыпине, а позже член Государственного совета В. Гурко имел убеждение: «Не подлежит сомнению, что если бы та среда, из которой черпались высшие должностные лица, не выделила такого множества людей, готовых ради карьеры на любую подлость, вплоть до искательства у пьяного безграмотного мужичонки покровительства, Распутин никогда бы не приобрел такого значения, которого, увы, он достиг»[172 - Гурко В. И. Царь и царица. Париж, книгоизд. Возрождение, La Renaissance, 1927, стр. 99.]. Председатель IV Думы М. Родзянка утверждал: «Если бы высшие слои русского общества дружно сплотились и верховная власть встретила серьезное, упорное сопротивление ненормальному положению вещей, если бы верховная власть увидела ясно, что мнение о Распутине одинаковое у всех, что ей не на кого опираться, – то от Распутина и его клики не осталось бы и следа»[173 - Родзянко М. В. Крушение империи. Издание 2. Ленинград, Прибой, 1929, стр. 21.]. Но трагедия русского общества была именно в том, что все оно было пропитано мирскими пороками – лицемерием, карьеризмом, сребролюбием, похотями тела, превозношением и т.д., все то, что всегда достаточно сильно существовало в России, но лишь теперь взболтанными думцами оказалось перед лицом всех очевидным.

Варьируя между интересами царской четы и Думой, а также внутриминистерские интриги, привели к тому, что смена должностных лиц закружилась в водовороте интересов. «Министерская чехарда» привела к тому, что за год, с осени 1915 г. по осень 1916 г., сменилось пять министров внутренних дел: Щербаков, А. Хвостов, Макаров, Хвостов-старший, Протопопов. Три военных министра: Поливанов, Шуваев, Беляев. Четыре министра земледелия: Кривошеин, Наумов, Б. Бобринский, Риттих. Как следствие, в стране появилась властная разруха, когда никто ни за что не отвечает, и каждый старается свалить ответственность на другого. И вот царица и Распутин уже предчувствуют надвигающуюся грозную опасность – победоносная война не спасает положение. Жертв слишком много, а в результате опять прежнее «наплевательское» отношение к простому мужику и во всем для всех будет повинна именно царская семья и лично Николай II. Только срочное прекращение войны может несколько смягчить положение неудовольствия масс.

«Идет война, нашего брата, солдата, не жалеют, убивают нас тысячами, а кругом во всем беспорядок, благодаря неумению и нерадению министров и генералов, которые над нами распоряжаются и которых ставит царь»[174 - Там же, стр. 201.] – писал Председатель Государственной думы М Родзянка. Уже летом 1916 г. произошла встреча в Швейцарии Протопопова с неким Вартбургом, сотрудником германского посольства. Речь шла о возможности заключения сепаратного мира. Слухи о настроениях царицы сразу просочились в общество, после чего имидж Александры Фёдоровны стал еще стремительнее падать. В Распутине же «все видели… пагубнаго советника при Дворе, на него возлагали ответственность за все бедствия, от которых страдала страна. Его обвиняли во всех пороках и всяческих излишествах, из него делали чудовищное и отвратительное, почти сказочное существо, способное на все низости и мерзости. Для многих он был порождением дьявола, Антихристом, пришествие котораго должно было положить начало самым страшным бедствиям»[175 - Жильяр П. Император Николай II и его семья. (Петергоф, сент. 1905 – Екатеринбург, май 1918 г.): По личным воспоминаниям П. Жильяра. Предисл. С. Д. Сазонова. Вена, Русь, 1921, стр. 170.], – но таковым он и был, отражением истинно православного лица своего народа. «Страна ждала своего избавления и страстно желала, чтобы кто нибудь освободил ее от человека, котораго она считала злым гением России»[176 - Там же, стр. 174.], – страна жила стремлением избавления самой от себя. А распространенные среди населения столицы наркотики, кокаин и морфий, особенно германский кокаин, который она поставляла в большом количестве, и особенно среди интеллигенции и матросов, – зависимого одурманивания, отражением мистического одурманивания страны, – приближали желанное для всех время «просветления разума», «освобождения», «эйфории нирваны» – наркотической, физической и духовной свободы, или внедрение в действие еще более сильного наркотика – абсолютного мистицизма, все более возвеличивающихся идей марксизма. Для уверенного действия наркотика немцы распространяли среди населения панические настроения. «Немцы льстили себя мыслью, что он [Трепов] лишь предвестник серьезной смуты, и удвоили усилия, сея повсюду недоверия и стараясь окончательно опорочить Двор в газах народа

… Я не думаю, чтобы Распутин был, в полном смысле слова, агентом на содержании у Германии, но он был, конечно, страшным орудием в руках немецкой главной квартиры. Последняя была весьма заинтересована в сохранении жизни столь ценнаго пособника и окружила его шпионами, которые в тоже время были его телохранителями. Немцы нашли в нем замечательное действительное средство, чтобы опорочить Двор, и они широко его использовали

»[177 - Жильяр П. Император Николай II и его семья. (Петергоф, сент. 1905 – Екатеринбург, май 1918 г.): По личным воспоминаниям П. Жильяра. Предисл. С. Д. Сазонова. Вена, Русь, 1921, стр. 1 – 171, 2 – 174.].

Двоюродный брат великий князь Николай Михайлович записал впоследствии в своем дневнике: «При императоре Александре Третьем был кружок – замкнутый, из немногочисленных доверенных лиц… После 23 лет Николаева царствования он не оставил ни одного друга – ни среди родных, ни в высшем обществе»[178 - Радзинский Э. С. Распутин. Москва, Вагриус, 2004, стр. 536.], разве что кроме ненавидимого всеми «Нашего Друга». Даже мать была против сына. Из показаний А. А. Вырубовой: «Враждебно к Государю и Государыне относилась и вдовствующая императрица Мария Федоровна… Они… настолько редко виделись друг с другом, что за 12 лет моего пребывания около Александры Федоровны я, может быть, только раза два видела Марию Федоровну»[179 - Там же, стр. 536.]. «Николашку» – как теперь звали в деревнях царя, который еще недавно для крестьян был грозным «батюшкой» – на тысячах рисунках изображали мелким рогоносцем, обманутым бесстыжей женой и распутным мужиком. Характерной приметой времени стали и скверные анекдоты о царской семье и их любимце.

1 ноября 1916 г. в Ставку прибыл великий князь Николай Михайлович. После длинного разговора он вручил царю письмо.

«Неоднократно ты мне сказывал, что тебе некому верить, что тебя обманывают. Если это так, то то же явление должно повторяться и с твоей супругой, горячо тебя любящей, но заблуждающейся, благодаря злостному, сплошному обману окружающей ее среды. Ты веришь Александре Федоровне. Оно и понятно. Но что исходит из ее уст, – есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды. Если ты не властен отстранить от нее это влияние, то, по крайней мере, огради себя от постоянных, систематических вмешательств этих нашептываний через любимую тобой супругу.

Если твои убеждения не действуют, – а я уверен, что ты уже неоднократно боролся с этим влиянием, – постарайся изобрести другие способы, чтобы навсегда покончить с этой системой. Твои первые порывы и решения всегда замечательно верны и попадают в точку. Но, как только являются другие влияния, ты начинаешь колебаться, и последующие твои решения уже не те. Если бы тебе удалось устранить это постоянное вторгательство во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобою доверие громадного большинства твоих подданных. Все последующее быстро наладилось бы само собой. Ты найдешь людей, которые, при изменившихся условиях, согласятся работать под твоим личным руководством.

Когда время настанет, – оно уже не за горами, – ты сам с высоты престола можешь даровать желанную ответственность министров перед тобой и законодательными учреждениями. Это сделается просто, само собой, без напора извне и не так, как совершился достопамятный акт 17-го октября 1905 года.