Катынь: СС+НКВД – шляхта

Военный атташе германского посольства генерал-лейтенант Кёстринг сказал правду. Мощным ударом сбив польские части прикрытия, немецкие войска устремились вглубь страны. Организованного сопротивления они не встретили. Поляки не отступали: они бежали. Только немногие отдельные части проявляли чудеса храбрости, которые больше походили на жест отчаяния. А всё – потому, что чудеса проявлялись в кольце окружения, в глубоком тылу немецких войск. Да и ресурсов на их проявление хватало на день-другой, не больше. Исключение составил лишь гарнизон крепости Вестерплятте, продержавшийся около недели.

Поляки отступали столь энергично, что к пятому сентября большая часть Западной Польши была уже занята противником. Даже не пытаясь организовать сопротивление, утратив всё, что можно было утратить: волю, дух, нити руководства при полном отсутствии способности и талантов к нему, на следующий день, шестого сентября, польское правительство решительно… бежало из Варшавы в Люблин, куда ещё можно было убежать. Но поскольку уже седьмого сентября немцы вышли на подступы к Варшаве, «героические» правители решили дополнительно поберечь себя для народа – и восьмого сентября перебрались в Кременец, поближе к румынской границе.

Седьмое сентября повлияло и на планы Главного командования польской армии. Оно тоже совершило оперативный маневр – но не на полях сражений, а в направлении крепости Брест, запершись в которой и решило оборонять Варшаву. Сотни километров расстояния «героям» – не помеха. В этом отношении они чрезвычайно напоминали Тухачевского, командовавшего Западным фронтом красных в столь памятном шляхте двадцатом году. Михаил Николаевич тогда весьма успешно – с расстояния в четыреста километров от линии фронта – «доруководился» до полного разгрома своих войск и пленения ста тридцати тысяч красноармейцев…

– Не кажется ли Вам, что наступление Германии развивается чересчур, уж, ударными темпами?

Сталин медленно прошёлся за спинами военачальников.

– По сведениям немцев, которые не опровергаются нашей разведкой, германские войска в иной день проходят до пятидесяти километров, а в среднем – двадцать пять – тридцать. Прямо не немцы – а «пятилетку – в три года»! Не война – а увеселительная прогулка! Загородный пикник! Что: немцы – такие сильные, или поляки – такие «гостеприимные»?

Пыхнув трубкой, Сталин требовательно уставился в Ворошилова. Нарком обороны виновато опустил голову.

– Моя вина, товарищ Сталин: просчитался. Кто ж мог подумать?!

– Я могу назвать фамилию того, кто смог подумать, – хмыкнул вождь, показывая мундштуком трубки на Шапошникова. Ворошилов ещё ниже опустил голову.

Сталин великодушно махнул рукой – так, словно «отпускал» преданному, но явно не семи пядей, соратнику.

– Ладно, поговорим лучше о наших делах. Борис Михайлович?

Шапошников попытался «вспомнить за строй» – и начал отрыв от стула.

– Сидите, сидите, – «раздобрился» вождь. – Ваш прогноз, кажется, сбывается. Польша оказалась не соперником Германии – и свою военную несостоятельность продемонстрировала в ударные сроки. Скажу честно: это – неприятный сюрприз. Неприятный не для Польши: для нас. Как говорится, «мы так не договаривались».

Молотов усмехнулся: Сталин в очередной раз демонстрировал свою парадоксальность и алогичность. Ведь, когда дела шли хорошо, он, по ситуации обязанный пребывать в хорошем настроении, пребывал в плохом. Зато, когда «дело пахло керосином», он, как ни в чём не бывало, шутил, был полон энергии, мажора и оптимизма. Ну, словно пытался всем этим поделиться с товарищами, реагирующими на плохое традиционно, и поддержать их личным примером. Вот и сейчас вождь пребывал, если не в мажорном, то в рабочем настроении – и вполне кондиционным.

– Так, что, Борис Михайлович уже сделано в плане нашей подготовки?

Шапошников развернул папку.

– Всё то, о чём мы с наркомом докладывали Вам на прошлой неделе, товарищ Сталин, выполнено. А именно: приказ погранвойскам, продление срока службы всем, подлежащим демобилизации, выделение из управления МВО управления Десятой армии с передачей его в состав Белорусского Особого военного округа. Кроме того, закончена разработка плана наступления против Польши. Генштаб подготовил приказы БОВО и КОВО о развёртывании полевых управлений округов. В составе обоих округов создаются оперативные группы войск: четыре – в БОВО, три – в КОВО. Подготовлены совместные директивы наркома обороны и Начальника Генерального штаба «О начале наступления против Польши».

– Покажите.

Шапошников немедленно передал Сталину скрепленные металлической скрепкой машинописные листы. Сталин быстро пробежал глазами текст.

– Неплохо – но чуть больше категоричности не помешает.

Сталин вернул бумаги Шапошникову, и на мгновение ушёл глазами в сторону.

– После слов «… скрытно сосредоточить и быть готовым»… лучше написать так: «к решительному наступлению с целью молниеносным ударом разгромить противостоящие войска противника». Не возражаете, Борис Михайлович?

– Ну, что Вы, товарищ Сталин? – улыбнулся Шапошников – и взялся за карандаш.

– А что у тебя, Вече?

Сталин пустил струю дыма в сторону Молотова. Предсовнаркома разгладил пальцем короткий ус.

– Сегодня Шуленбург опять просил меня – а в моём лице советское правительство – сообщить ему дату наступления Красной Армии. Сослался на запрос Берлина.

Сталин хмыкнул.

– Так ведь позавчера уже просил – и о том же самом?

Молотов покривил щекой – и развёл руками.

– Теперь не отстанут. Будут «душить», пока мы «не сознаемся».

Сталин и Ворошилов рассмеялись. Шапошников, занятый поправками вождя, участия в общем веселье не принимал.

– Ну, и что ты ему ответил?

– Сказал, что время ещё не пришло.

– Он, конечно, «обрадовался»?

– Ещё, как! – хмыкнул Молотов. – Но с меня – что возьмёшь? Я ведь – «Господин Нет»!

Ещё немного посмеялись. Совсем немного: вождь не дал «развернуться».

– Кстати – насчёт «обрадовался».

Сталин вернулся к столу, и быстро нашёл нужную бумагу.

– Тут мне сегодня докладывал начальник Разведуправления.

Никто, в том числе и военные, не стал делать удивлённых лиц: начальник Разведуправления Генштаба докладывал Сталину напрямую, минуя все инстанции. Ну, вот «так получилось». Разумеется, никого этого не удивляло и не возмущало.

– Так, вот: его данные вполне согласуются с тем, что сказал ты, Вече.

Сталин протянул бумагу Молотову.

– Прочти вслух.

Вячеслав Михайлович поправил пенсне.

– «Наши энергичные усилия направлены на то, чтобы побудить русских к соучастию. Мы и сами управимся, но это для того, чтобы заставить Англию и Францию объявить войну России». Подполковник фон Форман.»

– Стратегическая информация – от подполковника?! – хмыкнул Ворошилов, но был тут же «определён на место» тяжеленным ироничным взглядом Сталина.

– К сведению товарища Ворошилова, подполковник фон Форман является представителем ОКВ при ставке Гитлера. А ОКВ – это Оберкоммандовермахт. То есть, Главное командование Вооружёнными силами. И слова этого Формана – это… не слова Формана, а запись слов Гитлера, а также концентрированное мнение военно-политической верхушки рейха. Со слов начальника Разведуправления, информация получена из кругов, близких к ОКВ. Так, что настойчивость Шуленбурга вполне согласуется с точкой зрения Берлина.

Придавив Ворошилова увесистым взглядом, Сталин вернулся глазами на лицо Молотова.

– Немцы подтягивают нас к соучастию – это ясно. Они не отказались от мысли окончательно изолировать нас в Европе. Они понимают: чем глубже мы продвинемся за «линию Керзона» – тем больше оснований будет у Запада обвинить нас в совместной агрессии. Но мы не поддадимся ни на уговоры, ни на провокации новоявленных «друзей». Так что – ещё несколько дней, Вече. Несколько дней, которые окончательно прояснят картину.

– Будет сделано, товарищ Сталин, – кивнул головой Молотов…