Катынь: СС+НКВД – шляхта

– Как видите, господин маршал, польская армия обречена на то, чтобы быть рассечённой на изолированные группы западнее Вислы и Нарева, что позволит наступающим германским войскам окружить их и уничтожить поодиночке.

Ворошилов с трудом удержался от того, чтобы не нахмуриться: вспомнил прогноз Шапошникова. Военный атташе посольства Германии почти слово в слово повторил доклад Начальника Генерального Штаба Красной Армии.

– И что: все очаги польского сопротивления уже подавлены?

Кёстринг желчно усмехнулся.

– Очаги находятся уже в глубоком тылу наших войск, господин министр. На общее положение дел и на судьбу Польши они уже не влияют. Это – не слова: можете сами убедиться.

Палец Кёстринга уткнулся в точку на побережье Балтийского моря.

– Полуостров Вестерплятте. Обороняет его часть общей численностью до батальона пехоты. Ну, может – чуть больше. В любом случае – несерьёзная численность. Хотя позиция для обороны удобная. Но на этот случай у нас имеется линкор «Шлезвиг-Гольштейн» и его орудия главного калибра. Не пройдёт и двух дней, как эти люди не только выбросят белый флаг, но и подпишут акт о полной и безоговорочной капитуляции. Это – не немцы и не русские, господин министр, которые будут сражаться до последнего патрона. Эти вояки «наделают в штаны» сразу же, как познакомятся с гостинцами с линкора.

Кёстринг посерьёзнел лицом.

– Конечно, поляки стараются… отступать… нет, правильнее: бежать – более-менее организованно. Их цель очевидна: создать на подступах к Варшаве кольцо обороны. Только задача эта – невыполнимая: поляки бегут… как это по-русски: «не чуя под собой ног». О какой обороне тут может идти речь?!

– Но, всё же, есть, кому бежать? – усмехнулся Ворошилов.

Кёстринг рассмеялся: советский нарком в очередной раз выказал наличие у него чувства юмора, неплохого даже для западного человека.

– Ну, по данным нашей разведки, у поляков всего имеется… теперь уже имелось… до сорока пяти пехотных дивизий, одна кавалерийская дивизия и двенадцать отдельных кавалерийских бригад.

Информация гостя удивляла – и неприятно. Ведь по данным Разведуправления Генштаба, поляки могли выставить против Германии только двадцать четыре пехотные дивизии и двенадцать кабригад. Откуда взялись ещё двадцать одна пехотная и одна кавалерийская дивизии?! Немцы преувеличивают, желая показать мощь вермахта, которому и сорок пять пехотных дивизий – «семечки»? Или наша разведка «не досчиталась»?

А, может, эти «недостающие» дивизии» в количестве двадцати одной – «по душу» Красной Армии?! Резерв для «достойной встречи» на востоке?

– Ещё у поляков – около тысячи самолётов и примерно шестьсот танков… если этот хлам можно считать самолётами и танками.

Высокомерие Кёстринга имело под собой изрядные основания: больше половины «боевой авиации» польских ВВС составляли бипланы «года издания до Рождества Христова». Танки и танкетки были немногим «моложе». Исключение являли собой, разве, что французские лёгкие танки R-35, в небольшом количестве начавшие поступать в июле этого года. А, вот, немцы имели уже в войсках новейшие истребители «Хейнкель-100» и «Мессершмитт-109», пикирующий бомбардировщик «Юнкерс-87», разведчики «Фокке-Вульф-187» и «Хеншель». Кроме одномоторных самолётов, имелись у них и двухмоторные: бомбардировщики «Юнкерс-88» и «Дорнье-215», а также истребитель «Мессершмитт-110». Грозную силу представлял и новейший средний танк «Т-IV», который уже становился основной ударной силой вермахта. На его фоне R-35 французского производства выглядел классическим мальчиком для битья. Что уже было говорить об остальных польских «танках»?!

Информация Кёстринга о техническом оснащении польской армии, если и расходилась с данными Разведуправления, то несущественно. Близким по духу оказалось и «заключение» атташе о «боевой мощи» этой техники.

– Могу я узнать, располагаете ли вы сведениями о резервах Польши?

Ворошилов понимал, что любопытство его выходит «несколько» за рамки допустимого протоколом – но «раз пошла такая пьянка…». Только Кёстринг и не думал прятаться за ширмой дипломатии.

– Конечно, можете, уважаемый маршал. Не думаю, что наши цифры будут сильно расходиться с польскими…. и вашими – относительно польских.

В этот момент Типпельскирх оторвался от чашки с кофе – чтобы хохотнуть. Хорошее настроение понемногу возвращалось к полковнику.

– Итак, господин министр, по нашим сведениям, резервов боевой техники у поляков нет. То есть, они выставили всё, что имеют. Правда, кое-что они держат на востоке – несколько десятков аппаратов, не больше. Перебрасывать их на запад они не станут. Как это по-русски: «овчинка не стоит выделки». Потому что… «рубль перевоз».

Ворошилов рассмеялся: свободно говоривший по-русски – как-никак, уроженец Тульской губернии – Кёстринг сыпал русскими поговорками не хуже Сталина – большого любителя и знатока этого дела.

– Как Вам известно, господин маршал, у Польши нет мощностей для самостоятельного производства техники. Нет и мозгов для того, чтобы её производить.

Узкое сухое лицо Кёстринга прибавило в желчи.

– Что же – до людских резервов, то в запасе у них состоит около трёх миллионов человек. Но только половина из них прошла обучение после двадцатого года. Словом: классическое пушечное мясо. Мобилизовать их всех – не на бумаге, разумеется – Польша не успевает. Да, если бы ей и дали время, она всё равно провалила бы мобилизацию. Ну, вот – такая страна. Хотя, имея таких бездарных руководителей, как Бек, трудно рассчитывать на иной результат.

Для дипломата Кёстринг был сейчас недопустимо прямолинеен – но он знал, каким «уважением» пользуется в советском руководстве этот законченный русофоб и антисоветчик, на каждом шагу «вытирающий ноги» «об этот скот». Помимо этого факта, Кёстринга «дополнительно извиняло» то обстоятельство, что дипломатом он был в куда меньшей степени, чем разведчиком – и Сталин был прекрасно осведомлён о таком «совместительстве». Знание Кёстрингом России не пропало втуне. В тридцать четвёртом его, недавно всего лишь командира кавалерийского полка, неожиданно произвели в генерал-майоры, и через год направили в Москву – в подкрепление Шуленбургу, прибывшему в советскую столицу несколькими месяцами ранее. Новый военный атташе германского посольства с места в карьер принялся «раскапывать» советские военные секреты, что оценили теперь уже в Москве – и заслуженно поставили шпиона-дипломата на учёт в ГУГБ НКВД…

Словно отграничивая сказанное от того, что предстоит сказать именно сейчас, генерал выпрямился, как в строю.

– Господин министр, я имею поручение германского посла графа фон Шуленбурга официально заявить Вам, что германская сторона намерена твёрдо и неукоснительно соблюдать все положения Договора от двадцать четвёртого августа. Разумеется, это касается и обязательств по дополнительному протоколу. В связи с этим германскому правительству желательно было бы знать, в какие сроки оно может рассчитывать на аналогичную позицию советской стороны.

Может, атташе и не старался «драпироваться» – только его слова прозвучали витиевато даже для профессионального дипломата. Но Ворошилов – давно уже политик в мундире – понял и «без перевода». Намёк на «параллельное» выступление Красной Армии оказался для него вполне прозрачным. И, «заслушав» генерала, нарком приятно улыбнулся: это он умел делать мастерски.

– Я немедленно доведу пожелания германского правительства

до сведения высшего руководства СССР. В этом контексте…

Ворошилов сделал многозначительную паузу – и Кёстринг

с Типпельскирхом обменялись растерянными взглядами: советский нарком оказался дипломатом не хуже них.

– … желательно было бы знать, как долго, по Вашему мнению, продлится военная кампания в Польше.

Кёстринг наморщил лоб: дипломатичность весьма оригинально сочеталась в Ворошилове с настойчивостью.

– «Как долго продлится»… Хм… Ну, планом «Вайс» на разгром Польши отводится ровно один месяц. Но события развиваются настолько благоприятно для Германии, что, я думаю, мы управимся там значительно раньше.

Кёстринг выразительно посмотрел на Ворошилова – и даже задержался взглядом на лице наркома.

– Я Вас понял, уважаемый генерал, – усмехнулся маршал. – Хотите ещё чаю?

– Нет, благодарю Вас, господин министр.

Кёстринг не по летам живо поднялся на ноги.

– Сами понимаете: служба.

– Не смею задерживать.

Ворошилов «на дорожку» сподобился добавить сахару в улыбку, и без того уже приторную. Он лично проводил гостей до дверей, где и «раскланялся» с ними посредством рукопожатий и лучезарных улыбок.

Едва за немцами закрылась дверь, улыбка стёрлась с лица наркома. Быстрым шагом он подошёл к батарее телефонных аппаратов, и поднял одну из трубок.

– Товарищ Сталин: генерал-лейтенант Кёстринг и полковник Типпельскирх только что отбыли к себе.

– Отбыли, говоришь? – спокойно отозвалась трубка. Вопросительный знак в голосе Сталина, как обычно, присутствовал сугубо формально. – Тогда ты немедленно отбываешь ко мне.

– Уже иду.

Ворошилов положил трубку, поправил ремни, взглянул на часы – и решительным шагом направился к двери…

Глава шестая