Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга вторая

Он усмехнулся.

– В общем, «таможня даёт добро».

В прошлом году Леонид Ильич одним из первых увидел только что вышедший на экраны фильм Мотыля «Белое солнце пустыни». Картина настолько задела его за живое, что он расчувствовался и даже всплакнул. Несколько фраз из фильма моментально прилипли к мозгам и к языку. И так было не только с Брежневым: фильм получился народным…

Андропов с сомнением покачал головой.

– Мы – и профессионалы… Особенно сейчас, после фиаско в Праге… Стоит ли?

Вопрос навалился на Брежнева – и тот устало откинулся в кресле.

– Я и сам был в раздумьях. Тем более что канадцы грозятся «разбить нас в пух и прах». Как мне доложили, там у них даже принимают ставки на то, смогут ли русские забросить хотя бы одну шайбу. Понимаешь: не на то, выиграют ли русские хотя бы один матч, а на то, забросят ли они хотя бы одну шайбу!

Он усмехнулся, и покачал головой.

– Говорят, на нас ставят так низко, что в случае успеха счастливчик получит целое состояние.

– Ну, вот, – траурной миной на лице «обрадовался поддержке» Андропов. – Я и говорю: стоит ли?

– А с другой стороны…

Брежнев словно не расслышал «оптимизма» Юрия Владимировича.

– … сейчас нам предоставляется уникальный шанс разбить эту легенду о непобедимости профессионалов. Да и что мы теряем, Юра?

Его глаза вдруг озорно блеснули в Андропова.

– Даже, если побьют нас, ничего страшного не случится. После того позора, что мы заполучили от чехов, проиграть канадцам из НХЛ не стыдно! Даже почётно! Большего позора, чем от чехов, мы вряд ли претерпим!

– А вдруг канадцы разделают нас «под орех»? – заранее сдавшись канадцам, не сдавался Брежневу Андропов. – Это ж позора не оберёшься: чехам-то мы проиграли достойно, всего одну шайбу: два – три! А в первом круге и вовсе сыграли вничью!

– Канадцы – не чехи! – отмахнулся Брежнев – и рукой, и словом. – Тут совсем другие мерки. Другой уровень. Поэтому, даже если мы проиграем с неприличным счётом – ничего страшного. Зато сравним, как говорят учёные, потенциалы, и посмотрим, чего мы стоим в таком соперничестве. Потом уже можно будет делать выводы.

Он вдруг привлёк Андропова за плечи к себе.

– А, знаешь, Юра, мне почему-то кажется, что мы не опозоримся с канадцами. Я тебе даже больше скажу: мы их побьём!

– Да, ну, Леонид Ильич…

Растерянная улыбка по-хозяйски обосновалась на лице Андропова: Леонид Ильич «шутят». Такого шапкозакидательства настоящий болельщик не может себе позволить. Это – удел безграмотных политиканов, не знающих, с какого конца за клюшку браться.

– А вот увидишь!

В отличие от Андропова, Леонид Ильич не улыбался.

– Я не говорю, что мы выиграем всю серию: это вряд ли. Всё-таки, канадцы играют в другой хоккей, неизвестный нам. Надо ещё к ним попривыкнуть. Но пару матчей мы у них выиграем – голову даю на отсечение! И шайбы будем забрасывать в каждой игре!

Андропов недоверчиво хмыкнул.

– Вашими бы устами, Леонид Ильич…

– Юра, да что же мы так своих-то принижаем?!

Брежнев с добродушной укоризной смотрел на Андропова.

– Или мы до сих пор в танкистских шлемах играем? Или не выигрываем уже третью Олимпиаду подряд? Видели мы этих профессионалов!

Слова Леонида Ильича шли не в контексте с «белыми тапками» и «последней упаковкой»: видели в прямом смысле. Глазами. В шестьдесят седьмом на чемпионате мира в Вене в составе канадской сборной выступал защитник «Торонто Мейпл Лифс» Карл Бревер. Игрок он был незаурядный: недаром же его неоднократно включали в первый и второй состав «Олл старз» НХЛ. Но наши с ним справились!

– Я думаю, стоит рискнуть, Юра! Даже не рискнуть: попробовать! Тем более что мы уже связаны контрактом – а Советский Союз договоры привык соблюдать.

– Как он умудрился его подписать?

Капитулируя в главном, Андропов «пошёл по следу».

– Как? А вот сейчас мы узнаем об этом.

Леонид Ильич тут же потянулся к телефонной трубке. Он не стал звонить Андрианову, а попросил дежурившего сегодня Захарова – Брежнев всё больше времени проводил не на Старой площади, а в Кремле – разыскать Старовойтова. Тот являлся членом Исполкома ЛИХГ: Лиг Интернасьональ де хоккей сюр гляс. В переводе с французского: Международная Федерация хоккея на льду.

Вскоре Олег Алексеевич доложил Генсеку:

– Леонид Ильич: Старовойтов.

– Здорово, хоккеист! – запросто, как старого доброго приятеля, Леонид Ильич «похлопал по плечу» хоккейного чиновника. – Ну, что: готовишься к матчам с канадцами?.. Да, уже знаю. Посоветоваться? А чего теперь советоваться? Теперь играть надо! Кстати…

Он заговорщически подмигнул Андропову.

– … как случилось, что ты подписал контракт с профессионалами? Хочешь объяснить лично? Не возражаю. Давай прямо сейчас. И захвати с собой Тарасова с Чернышёвым… Ах, вот так даже…

Брежнев нахмурился.

– Тогда приезжай сам. Ждём тебя.

Положив трубку, он поработал бровями не для портрета.

– Они, видишь ли – люди принципиальные…

– Что: не хотят работать в сборной? – догадался Юрий Владимирович. Хотя тут и гадать не требовалось: намерения Чернышёва и Тарасова ни для кого не являлись секретом. Оба уже неоднократно заявляли, что сезон «семьдесят один-семьдесят два» будет для них последним. Сезон закончился – и они «держат слово». Выдохлись мужички. Исчерпали себя. Старый «багаж» истратился, а новым не обзавелись.

Но кое-кто уже начал выставлять провалившихся тренеров «жертвами чиновничьего произвола»: «месть за Саппоро». Надо было на Олимпиаде «позволить взять медальку» не американцам, а чехам: «большая политика!». Постфактум тренеры – «ни сном, ни духом!» – стали «борцами с тоталитаризмом»…

Председатель федерации прибыл менее чем через полчаса.

– Он здесь, – доложил Захаров: Леонид Ильич попросил сразу же известить его о прибытии хоккейного чиновника в независимости от того, кто у него будет в данный момент на приёме.

А принимать Леониду Ильичу, словно врачу-терапевту в поликлинике, приходилось иногда человек до тридцати в день. Правда, такое случалось нечасто: только в дни пленумов, когда к нему «косяками» шли со своими проблемами секретари обкомов, крайкомов, республиканских парторганизаций – и «просто» члены и кандидаты в члены ЦК.

Генсек не отказывал никому. Только заранее распоряжался о том, чтобы секретари в первую очередь пропускали к нему членов и кандидатов в члены Политбюро. Но и в данном случае он мог отступить от заведённого порядка, и в виде исключения принять члена ЦК, у которого на руках билет на поезд или самолёт: при всём желании Леонид Ильич не мог – да и вряд ли захотел бы – нарушить график работы транспорта. В этом также проявлялась его, столь редкая среди политиков, человечность.