По следам адъютанта Его Превосходительства. Книга первая

– Я не настолько богат, чтобы заниматься благотворительностью! Деньги мне и самому нужны!

Улыбка медленно сползла с лица Барона: и в этот раз ему не удалось «достать» Ковалевского.

– В таком случае, не смею Вас более задерживать!

К руке, молниеносно вскинутой к мохнатой папахе, Барон добавил желчи и яда «по вкусу».

Кобылевский повернулся к Барону спиной, словно по забывчивости не козырнув новому командующему. Судя по кирпичному оттенку лица Барона, это пренебрежение уставом не прошло для него бесследно. Наверняка, остаток желчи обслужил внутренние органы и кожные покровы самого хозяина.

Направляясь в приёмную, этого Кобылевский уже не видел.

– Михаил Николаевич: два слова! – обратился он к штабс-капитану, складывающему какие-то бумаги в роскошный портфель крокодиловой кожи: подарок «Нумизмата». Штабс-капитан и не удивился тому, что Кобылевский зовёт его для беседы не в кабинет, а в коридор.

Едва за Михаилом Николаевичем закрылись двери приёмной, Кобылевский без лишних церемоний приступил к разговору.

– Итак, Мишель: «финита ля комедиа».

– Свершилось, Ваше превосходительство?

Кобылевский лаконично смежил веки.

– И куда Вы теперь?

– В отставку, естественно! – почему-то совсем не расстроился Вадим Зиновьич. – Ну, а ещё – в Париж… Ты как смотришь на это?

– Одобряю.

– Меня?

– Не понял? – вопросительно двинул бровью Микки.

– Да всё ты понял!

После такого «разъяснения» штабс-капитан не стал изумляться больше, чем требовалось ситуацией.

– Вы хотите сказать…

– Да: я предлагаю тебе не просто составить мне компанию, а перебраться на жительство в город Париж!

– В качестве…

– … доверенного лица «моего превосходительства»!

Вопрос о том, как ему реагировать на подобное предложение, буде оно сделано Кобылевским, уже ставился Михаилом Николаевичем перед киевским шефом. И принципиальное «добро» того на «передислокацию» имелось. Посему штабс-капитан не стал раздумывать над ответом дольше, чем это требовалось приличиями и ситуацией.

– Ну, что ж: я согласен.

– Молодец! – энергично хлопнул его по плечу Кобылевский.

– Правильно: чего ломаться! Тогда собирайся живо: отправляемся немедленно!

Михаил Николаевич улыбнулся.

– Так ведь: omnia mea mecum porto! Всё моё ношу с собой!

Он выразительно покосился на портфель.

– Правда, есть ещё дома вещи – но всего один чемодан, и тот уже уложен.

– Заедем по дороге!

Уже двигаясь на выход, Кобылевский вдруг остановился – и обвёл погрустневшим взглядом знакомые коридоры.

– Ну, что ж: как говорится, спасибо этому дому – пошли к другому…

«Шутка», использовавшаяся обычно в несколько ином контексте, в этот раз оказалась вполне уместной…

Глава девятая

Убывая «в отставку в Париж», Чуркин и не подумал отдавать личную агентуру генералу Клеймовичу, своему преемнику на посту начальника контрразведки. Слишком, уж, сильна была взаимная антипатия этих «рыцарей плаща и кинжала». Списки агентуры Николай Гаврилыч уничтожил лично, не рискнув посвящать в это дело даже своего помощника капитана Усикова.

Фамилия Макара Кусачего также фигурировала в этих списках. В последний день своего пребывания в должности Николай Гаврилыч вызвал к себе Макара.

– Вот что, Кусачий: я даю тебе вольную. Пока…

– «Консервы»? – за раз и воспарил, и упал духом Кусачий.

Полковник довольно усмехнулся: агент мыслил в правильном направлении. Более того: он сам же и «легендировал» свою отставку. Ведь Чуркин уже не собирался больше воевать: в Париж он стремился не для этого. Поэтому сначала он хотел просто даровать Кусачему волю. Но «легендирование» – более умный ход. Обосновать ликвидацию агентуры было не только желательно, но и целесообразно. Ведь наверняка «этот негодяй» Клеймович заинтересуется её исчезновением. А так – всё чин-чинарём: «консервы» – и никаких гвоздей! И не просто «консервы»: длительного хранения!

– Ступай на все четыре стороны, и забудь обо всём, что ты здесь видел и слышал. Это – в твоих же интересах. Денег ты получил от нас предостаточно – так что голодать тебе не придётся! Залегай «на дно» – и сиди тихо. Придёт срок – мы тебя сами «расконсервируем»!

Подумав, Макар не стал возражать: даже увольнение с оговорками – лучше службы. Пусть и отложенная – а всё отставка! Да и заплатили ему сполна – даже «выходное пособие» не «зажилили». И, поблагодарив Чуркина за проявленное великодушие, Макар покинул штаб. Спустя несколько часов он покинул и город, являвшийся очередным, но явно не последним прибежищем энергично отступавших «белых».

Теперь ему надо было думать, куда бежать и к кому приткнуться. Ни к «белым», ни к «зелёным», ни к «жовтоблакитным» Макар возвращаться больше не хотел: навоевался – во, как! Ещё меньше он жаждал встречи с «красными». Эта встреча обещала лишь скорую точку в биографии.

Отступать с «белыми» дальше на юг было неразумно: уж, слишком бесцеремонно обращались те с попутчиками. Да и «красные» «висели» буквально «на хвосте». Надо было уходить в сторону, в тень, выждать время, посмотреть, как будут развиваться события – а потом вынырнуть где-нибудь в безопасном месте.

Но прежде Макар решил наведаться в Киев. Нет, не потому, что «не мог устоять, а ноги сами несли его в Киев». Точнее, ноги действительно «имели место»: сами несли. Только Одарка было тут ни при чём. Даже не сама Одарка, а прежнее чувство к ней, давно порванное и растоптанное самой же Одаркой. Причина возвращения Мирона в город, где его на каждом шагу могла подстерегать опасность, была иной.

На одном из возов, под пачкой спрессованных в блин юбок, платьев и жакеток «для ненаглядной Одарки», им был припрятан невзрачный деревянный ларчик кустарной работы. Ларчик – явно не шедевр изобразительного искусства, польститься на который мог только человек с неразвитым художественным вкусом. Макар и подбирал его с тем расчётом, чтобы само изделие не привлекало к себе повышенного внимания. В ларчике, запиравшемся на убогий «потайной» запор, хранилось несколько десятков николаевских золотых червонцев. Но это – так, для отвода глаз. В полых стенках ларца были устроены тайники, в которых он припрятал действительно стоящие вещи: драгоценные камни без оправы. Стоимость этого, почти невесомого, клада в тысячи раз превосходила стоимость золотых «червонцев», которые открыто заявляли о своём присутствии.

Надо было рисковать. И, опоясав себя по голому телу широким поясом, туго набитым золотом «из разных источников», Макар двинул в Киев…

…Кусачий напрасно рассчитывал на то, что Чека за массой дел потеряла его из виду, или хотя бы утратила интерес к его скромной персоне. Увы: не забыла и не утратила. Перед самым отъездом в эмиграцию Михаил Николаевич сообщил в Киев о произведённом контрразведкой «полном расчёте» с Кусачим. И напрасно Макар полагался на то, что чекисты не проявят должного внимания к ларцу «ввиду непредставительного вида» того: проявили! И как раз – должное: камушки были извлечены все, до единого! По одной только причине: сообразительных людей в Чека было гораздо больше, чем дураков, которые тоже имелись, но в оперативной работе не участвовали.

Сопоставив полученную от Михаила Николаевича информацию с результатами выемки, Председатель ВУЧека пришёл к неизбежному заключению: Макара следует ожидать на Мандрыковке буквально со дня на день. Потому как, не такой человек Кусачий, чтобы не прийти за своим добром – хоть бы в пасть самому дьяволу!

В результате начальственных размышлений Сазанов получил «увольнительную» на несколько дней, и со всем жаром молодого тела предался утехам со своей зазнобой, время от времени не забывая настороженно прислушиваться и поглядывать в окно…