Глаза предприимчивого еврея радостно заблестели. Не могли не заблестеть: в противном случае, он не потянул бы даже на просто еврея. В качестве аванса Кацнельсон затребовал пять золотых «червонцев», каковые тут же и получил.
Вскоре телега «неразвившегося бизнесмена» уже скрипела колёсами в направлении городских окраин. Через три часа пути, на перекрестье степных дорог, Хаим сказал «Тпру!», что в переводе с извозчичье-лошадиного означало: «Здесь!»
И действительно, Кацнельсон бросил поводья на один из кустов, своим наличием частично подтверждающим его рассказ. На убедительно подрагивающих ногах он подошёл к двум скромным бугоркам, «украшенным» колышками с табличками, которые извещали прохожих о том, что здесь аж с августа девятнадцатого года покоятся Исаак и Софья Биберзон.
Кацнельсон рухнул на один из бугорков, по надписи на табличке принадлежащий незабвенному Изе, и, обливаясь слезами, ударился в воспоминания о последнем дне земного существования друга и единоверца. Так как воспоминания эти в точности до запятой дублировали уже слышанный Федуловым рассказ, а вопли Кацнельсона не давали Лесь Богданычу сосредоточиться, то он вежливо попросил голосящего Хаима заткнуться, и приступил к осмотру захоронения.
На первый взгляд, всё было исполнено надлежащим образом. Но на второй Лесь Богданыч обнаружил некоторые странности и несоответствия. Так, фанерные дощечки с надписями – явно от ящиков для фруктов – были аккуратно очищены не только от бумажных наклеек и потенциальных заноз, но и не менее аккуратно обрезаны по краям. Явно – пилой. Неужели всё это делалось в степи, в условиях лимита времени и в минуты скорби? А зачистка поверхности? Хвалёная еврейская аккуратность?
Федулов внимательно пригляделся к надписям. На дощечках он без труда различил прямые линии, исполненные химическим карандашом: фанерка была разлинована на манер ученической тетради. Да и само начертание букв – аккуратно, с обводом – явно свидетельствовало о том, что текст – не полевого, а неспешного домашнего исполнения.
– Так с тех пор ты здесь ни разу и не был? – как можно участливее спросил Лесь Богданыч.
Кацнельсон моментально оторвался от бугорка, и выпучил на спутника чёрные, как агат, глаза.
– Да Бог с Вами, Лесь Богданыч! Я и сейчас-то ехать не хотел – разве что…
– За «червонцы», – «догадался» Федулов, по-прежнему внимательно разглядывая надпись. – Значит, ни разу не был?
Хаим недоумённо пожал плечами.
– Богом клянусь!
Он явно не понимал, к чему это клонит его кредитор.
Ювелир оторвался от надписи и перевёл взгляд на землю. Ковырнул её носком ботинка. Структура почвы даже на первый взгляд зримо отличалась от той, что окружала могилы. Лесь Богданыч сделал несколько шагов в сторону кустов. Теперь уже Кацнельсон сопровождал его напряжённым взглядом. Кажется, до него начал доходить смысл бессмысленных, на первый взгляд, вопросов кредитора и его телодвижений.
Федулов нырнул в кусты. Под одним из них он без труда обнаружил яму. Лесопатологическая экспертиза – носком ботинка – не оставляла уже сомнений в идентичности почвы из этой ямы и той, что формировала «травой заросший бугорок».
Лесь Богданыч нахмурился, сунул руку в карман, и вышел из кустов. Моментально вспотевший Кацнельсон напряжённо следил за каждым его движением.
– А где у тебя лопата? Я ведь просил тебя захватить с собой лопату – ну, чтобы поправить могилку?
В голосе ювелира звучала не совсем скорбь – а совсем даже наоборот: ирония. Кацнельсон вздрогнул.
– А я захватил – там, на телеге, под соломой…
– Надо бы поправить могилку!
Федулов укоризненно покачал головой.
– А то ты лежал на ней, а я – так вообще стоял! Нехорошо!
На дрожащих полусогнутых Хаим метнулся к телеге. Покопавшись на дне, он извлёк обёрнутую мешковиной крупповскую лопату, в своё время выменянную им на шмат сала у драпавших немцев. Вернувшись с лопатой, он вопросительно похлопал глазами.
– Начинай, начинай! – великодушно «разрешил» Лесь Богданыч.
Кацнельсон нерешительно начал охлопывать бугорок со всех сторон.
– Да ты подсыпь землицы-то: не видишь, что ли, как края осыпались?
Дрожа всем телом, Кацнельсон попытался зачерпнуть лопатой кусок целины. Но сделать это было не так-то просто: земля была «природного формата», к тому же, основательно уезжена и утоптана.
Федулов усмехнулся.
– Как же это ты умудрился выкопать здесь не одну могилу, а целых две? Да и земля эта совсем не похожа на ту, которая «работает» холмиком! Зато вот та, за кустом – как две капли воды! Как же это так получилось?
Лоб Кацнельсона мгновенно покрылся потом.
– И таблички с надписями – явно домашнего изготовления: что таблички, что надписи… Что, заранее приготовились к смертоубийству? На всякий, так сказать, случай?
Хаим дрожащей рукой попытался отставить в сторону лопату.
– Да нет, ты работай, работай! – неожиданно развеселился Федулов. – Как говорится, бери больше – кидай дальше! Давай, давай, раскидывай этот артефакт!
– Не п-п-понял…
У Кацнельсона от страха уже зуб не попадал на зуб.
– Ну, расчищай площадку – а там, глядишь, и обстановка прояснится!
С побелевшими от ужаса глазами – и вряд ли вследствие совершаемого им «святотатства» – дебитор оперативно исполнил «просьбу» кредитора. Под «могильным холмиком» оказался нетронутый девственный целик, густо поросший многолетней жёсткой травой.
– Что ж ты это, Хаим?
В голосе Федулова ирония смешивалась с укоризной.
– Поленился хотя бы дёрн снять! Думал, и так сойдёт?
Неожиданно Кацнельсон обхватил лопатку обеими руками на манер винтовки с примкнутым штыком – и с угрожающим видом – во всяком случае, ему хотелось думать, что это именно так – двинулся на ювелира. Правда, решимости у него хватило ненадолго – ровно до того момента, пока он не увидел в руке Лесь Богданыча блеснувший воронёной сталью револьвер.
– Ай, как нехорошо, Хаим Соломоныч! – мягко упрекнул Федулов враз обмякшего дебитора. – Так-то ты решил отплатить своему благодетелю? Нехорошо, брат – и недальновидно!
Кацнельсон отбросил лопату в сторону – и рухнул на колени.
– Нет, зачем же?
Голос ювелира был донельзя «приветлив» и даже «участлив».
Не понимая, Кацнельсон старательно пучил глаза. И запрос его не остался без ответа.
– Лопаточку-то подбери – и копай!
Хаим вздрогнул.
– Что к-копать?
Лесь Богданыч с деланным удивлением выгнул брови.