Поломка

Дом, где мама ловила порою

Каждый шорох ночной и шаги,

Да молила: «Счастливой дорогою

Возвратиться сынку помоги».

Ты, учитель, наставник, директор

Депутат, агитатор и лектор, и…

Конечно, душа человек.

Пусть крылечко с крутыми ступеньками

Будет круче с годами, длинней.

Не грусти, ветеран, что на пенсии,

Выше голову, спину прямей.

Ты гордился, что вместе с эпохою

Тоже в общем протопал строю,

И, как мог – хорошо ли то, плохо ли

Выпил полную чашу свою.

И. Игнатьев

Возрождение

Знакомясь с директором хозяйства «Мокинское» Любовью Владимировной Негановой, этой миловидной женщиной с мальчишеской прической и лучезарными глазами, удивляешься ее силе духа, настойчивости, целеустремленности, требовательности и человеколюбию. Именно ей удалось поставить на ноги совхоз, имевший не так давно многомиллионные долги.

Когда в 1997 году рабочие совхоза на собрании обратились к Любови Негановой с просьбой возглавить хозяйство, она долго думала. Восстанавливать разрушенное всегда тяжелее, чем создавать новое. Руки не лежали к разоренной земле. Но сердце говорило, что если не она, то кто же еще?

И уже через год ООО «Мокинское» получило статус племенного хозяйства и стало продавать породистых хрюшек по всему Прикамью. На вырученные деньги соорудили новую котельную, построили водонапорную башню, отремонтировали свинарники, расширили посевы зерновых. С каждым новым днем замыслы Любовь Владимировны воплощались в жизнь. Начали производить комбикорма, развивать молочное животноводство, расширять инфраструктуру – все это позволило некогда умирающее хозяйство вывести в число передовых, оно стало получать высокие награды на областных выставках. Но главной наградой для самой Негановой стали доверие и вера в своего директора, простых тружеников.

Любовь Владимировна уверенна, что не достигло бы хозяйство таких успехов без поддержки людей, среди них и заведующая свинофермой Вера Вишнякова, и управляющий отделением Алексей Одинцов, и механизаторы Виктор Безматерных, Андрей Черемных, и доярка Екатерина Первухина.

Село ожило. Жизнь стала налаживаться. При клубе заработали кружки. Возобновилась самодеятельность. Если молодежь и старушки запели – значит, возрождается село. А самое главное – молодежь стала возвращаться в деревню.

Значит, возрождается и Поломка. Но до былой славы совхоза еще очень далеко. Легко разрушать, а построить новое или вдохнуть жизнь в старое гораздо труднее.

Иван Игнатьев

Матушка Пермь – это не только Поломка, но и Сива, Сюзьва, Нытва. Эта земля, ее люди, леса, косогоры воспеты в стихах Ивана Игнатьева.

Дружбе Ивана Игнатьева и Анатолия Черемных более пяти-десяти лет. Началась она, когда Иван прибыл директорствовать в неполную среднюю школу на станцию Чайковскую, и с тех пор крепнет год от года. Сейчас, когда оба на пенсии, им есть, о чем поговорить, они вспоминают фронтовые дни и годы работы в школе.

Иван худощав, ростом выше среднего, светловолос, хотя это больше от седины. Его серые с искоркой глаза всегда внимательно рассматривают собеседника. Сжатые губы и крепкий подбородок говорят о нем, как о человеке сильной воли. Высокий лоб напоминает о незаурядном уме. В разговоре эмоционален. Хотя и старик, но подвижен и, как говорят, быстр на подъем.

Братья Сергей и Иван родились в деревне Козловка. Когда Ивану было восемь, а Сереже одиннадцать, они остались сиротами. Благо нашлись добрые люди в соседних деревнях. Ивана забрала семья Игнатьевых из деревни Харино. Небольшая деревушка Харино стала его вторым домом.

Новые родители отнеслись к нему как к родному, дали свою фамилию и новое отчество. В восемь лет, как и его сверстники, он побежал за шесть километров в начальную школу в деревню Жернаково. В первом классе пол-зимы проболел, на другой год пошел снова в первый класс. По отношению к первоклассникам был уже переростком. Добился, чтобы его перевели во второй класс. Он старался быстрее наверстать упущенное и обошел в знаниях многих сверстников. До окончания начальной школы ходил в отличниках.

После Жернаковской школы пошел доучиваться в неполную среднюю школу поселка Кизьва, расположенного на реке Обва. От Харино до Кизьвы расстояние пятнадцать километров. В котомке за спиной груз набирался до пуда: пара караваев хлеба, ведро картошки в рогожке, несколько кусочков мяса. И это надо было тащить подростку, боясь, что за каждым пеньком подкарауливает волк, по заваленной снегом дороге в сорокаградусный мороз, от которого лопались деревья, коченели пальцы рук и ног, нос превращался в льдинку. Чтобы не опоздать в школу, приходилось выходить из дома в полночь или мыкаться по квартирам.

Иван успешно закончил семь классов. В восьмой надо было идти в среднюю школу районного центра, в село Сива. Не успел определиться, куда идти учиться, как над страной нависла опасность. Фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Страна стала единым военным лагерем. Ивана повесткой направили в школу фабрично-заводского обучения (ФЗО) города Кизел для освоения шахтерской профессии. Полуголодное питание, закопченный город, полутемные подземные выработки угнетали Ивана. Ему вспоминались старенькие приемные родители, двор полный живности, просторы полей, красота реки Обвы, вечеринки в школе. С фронта приходили тревожные вести – враг рвался к Сталинграду. По вечерам в общежитии разговоры шли только о положении дел на фронте.

Каждый рассказывал, как воюет его отец, брат, дядя. Иван Игнатьев уговорил ребят, которые были из соседних деревень сбежать из шахтерского городка на фронт. Решили добраться до дома, сменить ФЗО-шную форму, набрать дома еды на дорогу и отправиться под Сталинград.

Только переночевал ночку дома, как утром пришел милиционер с председателем колхоза. Из Кизела в район пришла телеграмма, что ФЗО-шники покинули училище. Председатель долго уговаривал милиционера, чтобы не забирали Ивана, он доказывал, что в деревне не осталось мужиков – некому косу отбить, серпы насечь, лошадь подковать, на жнейку посадить. Позвонил в сельсовет, оттуда в район. Разрешили оставить в колхозе до особого распоряжения. В деревне работы непочатый край: днем в поле, вечером на току. Проработал лето и зиму.

Весной 1943 года пришла повестка из райвоенкомата. Отправили в пехотное командное училище, где он проучился четыре месяца. Строжайшая дисциплина военного времени. Недоедание, недосыпание. Тяжелейшие нагрузки учебы и тренировок. Никак не мог научиться наматывать на голень длинные ленты обмоток. После нескольких шагов они сползали и распускались. От неумения сладить с ними Иван вечерами, дрожа от холода, втихую плакал под одеялом. Спали в бараках, отапливаемых печкой-буржуйкой, сделанной из железной бочки. Командование видело, что у парня нет командирских навыков. Решили, что пусть будет хорошо подготовленный солдат, чем неумелый командир. Перед отправкой на фронт присвоили звание сержанта. Это значит, что отделение ему доверить можно, но взвод еще рано, потому, что мало соплей на локоть намотал. Ехал на фронт и радовался. Кругом благоухало лето. Из раскрытых дверей теплушки виднелись бескрайние просторы полей.

По прибытии в часть с первого же дня попал в круговорот событий. После прорыва немецкой обороны в районе Орла наши войска понесли большие потери. Дивизия, в которой проходил службу Иван, была выведена из боя на переформирование. Всего три дня ушло на пополнение живой силой и техникой. Войска быстро продвигались на Запад. В прорыв надо было вводить новые части.

В первый же день сержанту Игнатьеву поручили командовать стрелковым отделением. Когда увидел перед собой строй из десяти человек, у него потемнело в глазах. Перед ним стояли и убеленные сединой усачи, те самые солдаты, которые шли из-под Сталинграда, и четверо совсем молоденьких солдатиков. Иван подумал, куда ему с этими пионерами, наверное, с тремя-четырьмя классами образования, которым война не дала возможности доучиться, неужели, и он такой же недотепа. В отделении оказалось также двое пожилых солдат-друзей, воевавших вместе еще с начала войны.

Август 1943 года был жарким. Пот заливал глаза, автомат был по спине. Сапоги оказались малы – натирали ноги, примеряя, из-за бахвальства, взял на размер меньше. На привале снял их, поставил у края кювета и пошагал по дороге в толстых шерстяных, маминой вязки, носках. Увидел старшина роты и пригрозил Ивану кулаком. Где-то раздобыл старые стоптанные сапоги с дырками на сгибах. Иван обрадовался. В них было по-домашнему уютно и просторно, а через дырки они хорошо проветривались. К вечеру дошли до передовой, заняли жиденькие окопы, рывшиеся на скорую руку и с думкой побыстрее их оставить. Для пополнения боезапаса им выдали по два автоматных диска и гранате. Предупредили – утром наступление. Иван уселся в заброшенный окоп, укрылся плащ-палаткой.

Попробовал закурить, не пропадать же выданной пачке махорки, но после двух-трех затяжек раскашлялся. Подошел один из двух старых вояк Иван Моторин и проговорил: «Товарищ сержант, не получается и не надо этим зельем баловаться, я вот с детства смолю, сколько раз хотел бросить, да не получается. Жена злилась, когда накурюсь – отправляла спать в сени. Из-за этого табака очень много я не долюбил. Если не жаль, подари табачок нам с другом. Мы знаем, как с ним разделаться». Иван с радостью протянул пачку махорки. Служивый посоветовал: «Вы, товарищ сержант, в бою еще не были. Особо не волнуйтесь, командир роты у нас опытный, со Сталинграда в боях с ним мыкаемся. Вы только не суетитесь, мы молоденьких солдат берем на свое попеченье, а те, что постарше, так они еще в германскую на брюхе достаточно поползали. Вы не стесняйтесь пулям кланяться, к земле-матушке почаще припадайте, долго не залеживайтесь, кошкой вспрыгиваете из окопа и от своих не отставайте». Подошел командир взвода – молоденький младший лейтенант, видимо, тоже из скороиспеченных, но уже воевавший третью неделю на Курской дуге, сначала в обороне, а после в наступлении. Его рыжеватые волосы, слипшись от пота, торчали хвостиком из-под пилотки, курносый нос облупился на солнце, серые глаза смотрели приветливо. Лейтенант, как мог, рассказал о завтрашнем бое. Предупредил: «Наша задача после короткой артподготовки захватить лощину рядом с высотой «231», выбить с нее немцев и дать возможность другим подразделениям продвинуться вперед. Высота сильно укреплена, и в лоб ее не взять. После сигнала красной ракетой наблюдать за мной, не отставать и слушать мои команды».

В Иване нарастало напряжение. Он думал, что завтра даст немцам по первое число, отомстит за дядю Никифора, соседа Егора и учителя Николая Семеновича. Долго не мог уснуть, а потом как в омут провалился. Ему приснилось, что какой-то верзила бьет его по щекам, приговаривая: «Вперед, вперед, смотри!» Когда проснулся, то увидел, как в утреннем тумане из окопа выскакивали солдаты его отделения и что-то кричали. Моторин тащил его наверх за руку. Иван испугался: как же так, его отделение впереди, а он дрыхнет в окопе? Схватил автомат и запасные диски, оставив вещмешок, плащ-палатку и гранаты. Помчался, обгоняя солдат своего отделения. Догнал командира взвода. Начался подъем, бежать стало тяжело. Туман рассеивался. Справа и слева стали взрываться мины. Иван наблюдал, как командир взвода то припадал к земле, то вспрыгивал и мчался вперед. Друзья, два старых солдата, бежали, падали, лежали несколько секунд, как будто что-то вычисляли, вскакивали, отпрыгивали в сторону и снова – на брюхо. Оба двигались вплотную друг к другу. Кто-то вскрикнул. Иван кинулся назад, но командир взвода прикрикнул: «Сержант, вперед! Там сзади санитары подберут, а твое дело вперед и вперед. Когда подбежали к лощине, взрывы мин остались где-то позади, но впереди, как частые крупные капли дождя, летели пули, поднимались фонтанчики земли. Солдаты залегли. Подполз, задыхаясь, Иван Моторин и сказал: «Товарищ сержант, послушайте меня, у нас с другом нет сил бежать. Вы с молодыми прорывайтесь броском через огонь к окопам, а мы вас прикроем. Я хорошо сориентировался и кумекаю откуда фашисты поливают огнем. Прихватите пару гранат и забросайте ими окопы, автоматным огнем немцев с этого расстояния не возьмешь. А в окопе, в ближнем бою из автомата их». Иван ответил: «Добро, но у меня нет гранат – в окопе оставил». – «Возьмите наши». Командир взвода заматерился и закричал: «За Родину! За Сталина!» Поднялся и рванулся вперед, за ним побежали солдаты взвода. Пули свистели у ушей, били по голенищам сапог. Иван бежал и короткими очередями постреливал из автомата. Заметил, как упал командир взвода. Он подбежал и увидел: из обеих ног выше колен били фонтаны крови. Взводный прохрипел: «Командуй Игнатьев: вперед! Забрасывай немцев гранатами!» Иван вспомнил наказ старого солдата и одну за другой бросил гранаты впереди себя, с ходу заскочил в окоп, стреляя из автомата вправо и влево. Десятки гранат полетели в немецкие окопы и послышалось громкое, какое-то дикое и душераздирающее: «А-а-а-а!» Игнатьев легко выскочил из окопа, вскинул для стрельбы автомат, но очереди не последовало. В бою расстрелял оба диска. Расстроился. В голове билась одна мысль: «Командуй, сержант!» Иван схватил брошенный немецкий автомат и побежал вперед. «Увидел, как какие-то незнакомые солдаты опережали его. Догнал командир роты и потребовал: «Сержант, останови своих солдат, мы свою задачу выполнили, лощина в наших руках».

Иван стал звать пофамильно солдат своего отделения, солдат других отделений он не знал и лица их плохо помнил: вместе были всего неделю. Солдаты стали собираться вокруг ротного. Ротный, высокий мужик, видимо, кадровый военный, подтянутый, с впалыми щеками, слезящимися от недосыпания глазами, обратился к Ивану: «Ну что, Игнатьев, поздравляю с новой должностью командира взвода». Иван ответил: «Категорически отказываюсь, разрешите пару недель остаться командиром отделения согласно званию – сержант. Более на эту должность подходит солдат Моторин Иван Кириллович».

– Вижу, вы за короткое время успели изучить своих людей.

– Опыта и смекалки у него поболее, чем у меня.

– Согласен с вами. Моторин, принимайте взвод!

Батальон, в который входило отделение Ивана Игнатьева, выполнил поставленную задачу: очистил от немцев лощину – а другие батальоны, которые наносили отвлекающий удар по высоте, были переброшены и втягивались в лощину, обходя высоту с тыла. Огонь с высоты прекратился, немцы поняли безысходность своего положения и отходили на новые рубежи.

Новый командир взвода быстро сориентировался в обстановке, построил взвод, поблагодарил оставшихся в живых солдат за смелость и смекалку, хотя для большинства солдат это был первый бой. Игнатьев недосчитался трех человек и трое было ранено, перебинтованные, они, держась друг за друга, стояли перед ним. Двоих отправили на перевязочный пункт, а друг Ивана Моторина, узколобый татарин, с глазами на выкате, с вислыми усами, с перевязанным лицом до глаз, размахивал руками и категорически отказывался идти в медсанбат. Пуля выбила ему передние зубы, рассекла язык и вышла через щеку. Иван Моторин все-таки уговорил друга пойти на перевязочный пункт. Командир батальона обещал, после того, как тот немного поправится, его заберут из лазарета.

Дни шли за днями, как ни отчитывал Ивана командир, что в атаке надо кланяться пулям, смотреть в оба, определять, откуда бьет противник, куда падают снаряды и мины, сержант Игнатьев соглашался, но как только подавалась команда «В атаку, за мной!» Иван, как угорелый, выскакивал из окопа и мчался вперед. И удивительно – месяц боев – и ни одного серьезного ранения, хотя мелких осколков нахватал, как бездомная собака репейника. Осколки вытаскивали в полковой санчасти, раны смазывали йодом, накладывали пластыри и снова – в свою родную роту. Иногда отлеживался два-три дня в санчасти, раны заживали скоротечно. За месяц боев люди в отделении менялись ежедневно: кого-то убивало или ранило, некоторых забирали в другие отделения, как наиболее опытных солдат при пополнении батальона. Игнатьев не успевал запомнить их фамилии и лица, это угнетало его.

В конце сентября при продвижении на Брянском направлении дивизия выскочила вперед, пока другими частями прикрывали фланги, немцы организовали контрнаступление. Дивизия растянулась не несколько километров – тылы защищала. Поступил приказ отступить назад и закрепиться на высотах, растянувшихся вдоль речушки. Взвод Моторина занял оборону на берегу речки в стыке двух небольших высоток, находясь в передовом охранении. Батальон занял оборону позади на высотах.

Немцы рано утром без артподготовки начала контрнаступление, рассчитывая на внезапность. Наши батальоны еще не успели влезть в землю. Хорошо, что берега речушки были заболочены – тяжелые немецкие танки увязли в трясине. Если бы не эта болотина, то они бы смяли взвод Моторина и между высотками прорвались в тыл дивизии. Тяжелые немецкие танки с близкого расстояния стали вести интенсивный огонь по всей линии обороны батальона и по тылам. Через несколько минут прилетели немецкие бомбардировщики. Приданные дивизии противовоздушные подразделения были на подходе, но пока вражеские самолеты беспрепятственно сбрасывали смертоносный груз на высотки, не обращая внимания на бойцов в окопах приречной полосы.

От группы отошел один Ю-88 и прошелся вдоль окопов забрасывая 250 килограммовые бомбы и расстреливая солдат из пулеметов. Одна из бомб с визгом плюхнулась недалеко от отделения Игнатьева. Ивана приподняло из окопа и шмякнуло на берег реки. Игнатьев то терял сознание, то приходил в себя и видел, как кругом взлетали фонтаны грязи от снарядов. К вечеру немецкие атаки были отбиты, подошли новые части.

Ивана Игнатьева тащили на палатке. Он стонал и кричал: контуженный, кости переломаны, тело иссечено осколками. Долго сшивали и сращивали Ивана, переводя из одного госпиталя в другой.