Сказки Белой Горы. Часть II

– Успокойся, насчёт поварского искусства – они слабаки, зато великие миниатюристы-живописцы. Вся их живопись – говорящая, достаточно ознакомиться с «Великолепным часословом герцога Беррийского». Жалко мало прожили. Это племянники известного Жана Малуэля. Вот бы они сумели изобразить «Ежедневные перипетии достопочтенного Лехи Тормоза» … Извиняюсь, чем дело закончилось?

– Временным утоплением Кирилла – усмехнулся Женя.

– Как муму? – восторженно спросил Борис.

– Нет, бедную псинку утопил крепостной Герасим навсегда, после чего сбёг, а коллективный двенадцатимордый курофил и птицелюб Псевдогерасим никуда сбегать не собирался. Кирюша был притоплен в большом купальном чане, вниз головой, всего на десять секунд… Лёха Тормоз также вышел из воды сухим, в смысле и его миновала членовредительская участь. Когда Бледный Боб размахнулся бревном для удара, то снёс на землю двоих соратников, а Тухлому Упырю расквасил нос. Пока Тухлый бегал к чану замывать нос, макать в воду Тормоза раздумали…

В последнюю октябрьскую пятницу, отрядник переусердствовал и стряс Костю Фрица с верхнего яруса. Фриц очнулся на полу с хорошей семисантиметровой трещиной. Вечером понедельника он вышел из больницы с изящными блестящими скобами, украшающими правую часть черепной коробки. В отношении туалета отряда изменений нет целых два года. Сто двадцать человек довольствуются двумя писсуарами и двумя унитазами, точнее сказать двумя армейскими «очками». Туалетные странствия по чужим баракам приобрели широкий размах, тем более что в нашем умывальнике редко течёт вода изо всех трёх кранов, чаще она сочится из одного. Крепка система. Администрация делает вид, что всё в полном порядке… Из здания пожарки на скорую руку соорудили госпиталёк для COVID, а случись пожар… ах да, пожары в таком случае признаются нежелательными, а то и вовсе запрещёнными.

Доблестные бдители основ ходят растерянными героями – накрыли злостную банду при ПТУ из двух человек. Один занимался, кроме преподавания, профессиональной литературой, второй – распечатывал тексты. Состава преступления обнаружить не удалось, как и связи между собой пресловутой пары. Один перепечатывал лучшие образцы русской литературы для себя и товарищей, другой, пятый десяток лет творил эту литературу…

Новости последних дней сводятся к двум всемирно-истерическим событиям – битва за президентский пост в США с нагнетанием необыкновенного накала страстей и припадочной паранойе с коронавирусом (но даже робкого писка нет о положении с болезнью в Китае).

Президент примчался в Питер, чтобы лично присутствовать при вводе в строй дизель-электрического ледокола. Это подаётся как событие мирового масштаба. Во время передачи выяснилось, что число круизных (!) кают втрое превышает численность экипажа. Ничего себе прогресс – круизные ледоколы появились, то-то попрёт турист в нашу Арктику! Могучее судно носит имя «Виктор Черномырдин». Сильно мёрзший президент (было заметно зрителям), славил и расточал льстивую патоку в честь нелепого бывшего премьер-министра, с успехом угробящего экономику за пять лет руления хозяйством. Он, по словам главы государства, и выдающимся деятелем был, и прозорливым, и, чуть ли не великим стратегом, а уж златоустом… Кто? Косноязычный ворюга, с жуликоватыми повадками колхозного завсклада… По президентским словам, он всему научился у выдающегося предшественника. Тогда понятно, почему дела в экономике столь плачевны…

На утренней проверке Кучак злорадствовал:

– Ну что, вытурили тебя из ПТУ? Я предупреждал, – ты же политический элемент – смутьян Смутьянович Гусь-Нахальный. Кто станет терпеть такого преподавателя?

Я поддакивал улыбаясь. Ничего, кроме практических знаний по сборке схем управления различных станков и оборудования, я студентам не предоставлял.

Критиковал Александр Васильевич недолго. Стоило мне обозвать Поклоном Поклоновичем Полупансионовым своего приятеля, как он моментально успокоился и выкинул белый флаг в виде тульского пряника. Пришлось и мне подсуетиться – выставить ведёрко черничного варенья. Необъяснимое внутреннее чутьё, не подводящее никогда, подсказывало, что надо торопиться. Я выбрал кусок хлеба потоньше (так варенье, точнее бутерброд гораздо вкуснее), и принялся усиленно уминать его, в прихлёбку с кофе. Когда Кучак вальяжно и лениво начал намазывать на хлеб свою долю, с моей порцией было покончено, а загораживая свет из окна, появилась и замерла физиономия Бори. Он с полминуты играл на уровне маститого артиста сельской сцены отсутствующий вид.

Резким движением пришлось засунуть пряник под подушку (до ларька ещё долго). Александр Васильевич, как водится в критической ситуации, растерялся, повернул бутерброд на ребро и стал, как ему казалось, незаметно запихивать его в правый, дальний от подсмотрщика карман, нещадно пачкая постель черникой. Для полноты счастья, сзади Бориса выглянул только что подошедший Николай:

– Ага, запасы ховаете (прячете) по углам?

Он ляпнул шутки ради, ничего не подозревая о процессе прятания.

Кучак покраснел и тяжело задышал. В итоге виновным был объявлен, как ни странно, я …

Пришлось увести обоих визитёров на свою половину, где Борис умудрился ввинтить очередную полуохотничью повестуху:

– Пока дед-Толстолобик (оригинально!) слизывает сладости с простыни, я вам расскажу о морковном случае. Пошёл ваш покорный слуга на охоту…

– За морковью, – вставил Коля, – тырить её на чужом участке.

– Нет, зачем воровать? На обычную охоту. Не оскудела дичью Россия. К северу от Оки леса хоть не те, что прежде, но разгуляться есть где… На сей раз попытка оказалась бесплодной. Весь день прошастал по березняку, ельнику, да орешнику – хотя бы мышь попалась. Поплёлся назад… С горя домой не попал, а попёрся к холостому другу. Он дома, как обычно поддатый, и, полностью захламлённая квартира. На полу, как сейчас помню, восемь телефонов, причём разбросаны равномерно… Спустился в магазин и с литром водки скоренько вернулся. Предлагаю Генке ещё махнуть стаканчик и заняться уборкой, а то неприлично – элитный дом и жильцы, если не слишком культурные, но весьма приличные…

Николай деликатно кашлянул, подмигнул мне и приостановил небылицу учителя-расстриги:

– Где этот элитный дом находится? Я так подумал, ты в бомжатник пришёл. В какое время года происходит действие? И вообще, чем ты занимался кроме браконьерства и педагогики?

Борис ни секунды не задумываясь ответил:

– Сказки писал для детей в «Пионерскую правду». Бывало, что печатали.

– Тогда понятно откуда взялись из бывших пионеров негодяи и монстры. Твоя значит работа – сбивать с панталыку подрастающее поколение.

– Коля, я ещё не на все вопросы ответил. Дом, о котором ты спрашиваешь, известная «сталинка» на Ленинской. В нём одна семейка, точнее сожитель и сожительница подрабатывают уборкой квартир, называя себя супервайзерами. По мне хоть мегамусорщиками пусть называются, лишь бы работу качественно выполняли… Генка после очередного стакана слёг, а я с помощью порядочной, то есть занимающийся наведением порядка семьи, перенёс его костлявое тело на кровать в соседнюю комнату. С моего разрешения мужик подобрал телефоны с пола и был таков. Бабёнка, с шустростью горничной привела комнату в божеский вид. Грех не налить. Я её намёком спрашиваю, а она, даже не дослушав, благосклонно кивнула: «наливай». Одну, вторую дрябнули. Повеселела дамочка, приглядывается ко мне.

– А ты? – Колю раззадорил бес любопытства.

– Что я? Женщина, гляжу – приличная, в соку. Халатик коротенький, бирюзового цвета с вензелями, ноги – ох как хороши, особенно когда за закуской на другой конец стола тянется. Сама родом из Костромы, зовут Валентина. А эти Костромухи, им палец в рот не клади. Она, как бы между прочим, с лукавством заглядывая в глаза, полупросительно заявляет: «Выпили – это хорошо, а вот бы морковку на закуску» … Далась ей эта морковь. Где её искать? Валя, видя мою растерянность расхохоталась: «Не о той морковке речь» … Раскостромились мы с ней, а в дверь тихонько мужик ейный заглядывает. Она не заметила, а я-то взгляд скосил. Мужик – слов нет – джентльмен, дверь осторожно прикрыл и был таков. Явился через полчасика, даже вида не подал. Сует мне сторублёвку, я, признаться растерялся. Валентина его на кухню потащила и шипит:»Ты зачем деньги дал?» В ответ мужик тихим голосом: «Я хотел тысячу дать, за телефоны, разумеетсяя, но зашёл в интересную минуту и понял, что хватит сотни». Баба его голос повысила: «Ты меня в девятьсот рублей оценил?» Вот баба! Одно слово – костромиха. Джентльмен ей отвечает: а что? Приличная сумма». Интеллигентная пара культурно удалилась.

Борис торопливо откланялся, потеряв к нам интерес после изложения очередного рассказа. Коля сидел на кровати сильно озадаченный:

– Вот человек, неделю надоедал «морковной историей», интриговал, заинтересовывал, а никакой морковью даже отдалённо не пахнет. Жалко убежал, а то у меня вопрос: долго ли его били за кучу отданных телефонов?

Утром отправились с Кукчаком на завтрак. Западный ветер гнал стада облаков, которые то и дело загораживали узкий месяц, мрачно светящий сквозь просветы между ними. За нами приборматывая себе под нос, торопился Бегемот. За столом он умудрился удивить даже нас, набрав кроме тройной порции перловой каши, пять кружек чая. Он удивительно напоминает обличием моего земляка и сослуживца Шуру Первакова – нелепое дитя социализма, который давно уж помер, так и не сумев вжиться в капитализм. О Шуре можно написать целую повесть, которую он, без сомнения заслуживает, но это потом, в отдалённом будущем, а пока, для наглядности, несколько примеров.

Здоровенного нескладного недотёпу я впервые увидел первого сентября 1974 года на торжественной линейке. Этот выпускник 12 школы города Егорьевска, знаниями не обладал, зато отличался образцовым аппетитом. Я его запомнил постоянно жующим хлеб после обеда, он был единственным, способным слопать девять (!) порций первого и второго блюд и ходить как ни в чём не бывало. Но не только прожорливость его была на виду, многих восхищали и приводили в восторг его уверенно-глупые рассуждения. Он утверждал, что Абакан и Биробиджан находятся в Закавказье, чем насмешил пятнадцать из двадцати слушателей. Речи же о классификации женщин, их повадках и сравнительных характеристиках, вообще непередаваемы, из-за обилия ненормативной лексики и диких с точки зрения обыкновенного человека, суждений. Стоило лишь гадать, где он набрался такого опыта, если ему до двадцати лет оставалось ещё жить да жить, а по наблюдению окружающих его ребят, ни одна девчонка близко этого философствующего недотёпу к себе не подпускала.

Помню, когда ташкентский 186-ой поезд миновал станцию Аральское море, Шура Перваков, такой же призывник, как и все остальные бритоголовые бывшие шалопаи, вдруг запаниковал и принялся страстно убеждать нас, что везут точно в Ташкент, а там, дескать, славян ужас как ненавидят. Много позднее, неоднократно бывая в узбекской столице, никакой русофобии, к счастью, я не заметил, даже более того – город оказался полуевропейским по этническому составу и русскоговорящим…

А тогда нас встретила ночная станция Тюра-Там – ж/д вокзал прославленного космодрома Байконур и плакат на стене зала ожидания «ШЕКПЕНИЗДЕР!», что в переводе на русский означает «не курить». Потом был карантин с оглушающе-нечеловеческими порциями дисциплины и физической нагрузки для большинства. Мне-то повезло, я на момент призыва являлся действующим спортсменом, попал на ракетный полигон случайно (мои однокомандники в армии только числились, продолжая спортивную карьеру, а я не дал заветные 25 рублей майору и загремел к чёрту на кулички), поэтому рассматривал изнуряющие большинство физические упражнения, как обычную разминку (мои спортивные результаты во время службы прилично снизились).

Моему приятелю на первых порах пришлось тяжковато, особенно за неумение бегать, крутиться на турнике, вовремя и мгновенно просыпаться. Со временем он окреп физически и морально, обрёл уверенность в себе, но глупости не растерял. С ним регулярно случались разные истории, но не хотелось бы уделять слишком много места для эпизодического героя третьего плана. Достаточно трёх маленьких, но оригинальных случаев, для того чтобы понять, что за личность он собой представлял.

В сентябре, день выхода приказа об увольнении из Вооруженных сил солдат и сержантов, отслуживших свой срок, более чем центнер весом Шура, решил продемонстрировать силушку и удаль. Рядом случилось проходить мне. Около трёх десятков зрителей собрались поразевать рот на показную ловкость глупого молодца. Я был приглашен на роль ассистента при мастере. Он подозвал дневального, причём сделал это со снисходительностью палача и поставил перед собой по стойке «смирно». Мне было предложено обхватить куражещегося «сенсея» со стороны спины и удерживать из всех сил, что я и выполнил с настороженным старанием. Шура резко выбросил обе ноги вперёд, целясь ударить бедолагу дневального в солнечное сплетение. Ещё в начальный момент, за долю секунды до удара, поняв, чем мне это грозит, я разомкнул сцепленные в замок руки. Увесистая туша стремительно полетела на пол и с грохотом лёгкого взрыва приземлилась на задницу. Дневальный отлетел на пару метров и мгновенно вскочил на ноги, отряхиваясь и с изумлением глядя на сидящего в полном упоре «деда». Шура сидел неподвижно секунд тридцать, а может, чуть больше. На хохот набежало ещё под сотню человек и лишь тогда он поднялся, держась за поясницу, но ещё толком не осознавая, что произошло.

На следующий день, дабы избежать насмешек, Шура обвинил меня в жульничестве, дескать я нарушил правила, чем испортил чистоту эксперимента. Мне ничего не оставалось, как предложить повторить «подвиг». Я едва не давился от смеха и увесистый приятель мой, понимая, чем закончится для него очередной дубль, вяло поругиваясь, отказался…

Дней через десять разыгралась другая история. Ещё до приказа, недальновидный лопух отправил домой письмо с просьбой-требованием выслать ему пятьсот рублей для подготовки к дембелю. Для понимания ситуации, необходимо сделать некоторые пояснения. Такую сумму средний человек зарабатывал за четыре-пять месяцев. Около половины населения страны в руках столько денег не держало.

Шурина мать – крупная недалёкая женщина, трудилась на известном текстильном комбинате «Вождь пролетариата». В Егорьевске вам каждый старожил объяснит, что стоит подойти к памятнику Ленина на Советской площади (бывшей Соборной), как вождь с помощью вытянутой руки укажет дорогу на бывшее гигантское предприятие, в те годы – градообразующее. Сейчас-то его уже не существует (осиновый кол в могилы Ельцина и Гайдара), а в те времена оно одевало флот и не только, предоставляя работу двадцати тысячам человек.

Отец Шуры умер молодым, не дотянув до сорока лет, осенью 1974 года. Сам Перваков-младший дожил до сорока пяти, что является некоторым прогрессом в сравнении с предыдущим поколением. Семья проживала в стандартной пятиэтажной хрущёвке первого микрорайона в одном из четырёх домов под номером 13. Интересно, какой озорник, или антиклерикал умудрился дать четвёрке рядом стоящих зданий один номер? Но это так – мелкое отвлечение.

Заботливая, скорее даже излишне заботливая мать требуемую сумму нашла и выслала. Как ликовал неблагодарный сын, передать трудно. В глубине души он не надеялся получить больше сотни рублей, потому и пропил на радостях неведомо какой ценой доставшиеся деньги. Сослуживцы выражали искренний восторг от нечаянных пьянок и фальшивое уважение к Шуре.

За две недели деньги кончились, а бессовестный нахал отправил по почте очередную просьбу о присылке дополнительно трёхсот рублей, иначе ему до дома не добраться…

Многократно его мамаша, обращаясь ко мне спрашивала: «Куда же окаянный дел такие деньжищи?» Приходилось изображать вид незнающего человека – обоих жалко, а ничего помимо скандала из правдивых ответов не вышло бы наверняка. На восемьсот рублей были приобретены лишь недорогие часы…

14 ноября, в половине десятого утра, нас, дембелей построили в длинном коридоре, спиной к дверям штаба, лицом к дежурке. Все отслужившие были налыщены, увешаны армейскими значками, а уж выглядели – бравее некуда. И в самый неожиданный момент гроза нависла над Шурой Перваковым. Его рота была самой необычной в нашей части. Кого там только не было. Гостиницу космонавтов и весь «нулевой квартал» обслуживали солдаты этой роты. Там же были кинооператоры, корреспонденты и прочая челядь, но главной обязанностью военнослужащих было устранение многочисленных аварий на инженерных сетях космодрома. В семидесятые годы двадцатого века не существовало МЧС и рота блестяще справлялась со своими делами, под командованием оккультного немца Николая (Клауса) Дизендорфа.

В «генеральском» случился прорыв водовода – здоровенной трубы холодного водоснабжения и жильё руководящих обитателей полигона мигом стало затапливать. На беду, затопило и глубокий колодец с задвижкой. Температура опустилась под утро до минус трёх градусов. Что делать? Откачивать бесполезно – вода прибывала гораздо быстрее, чем откачивалт две работающие помпы.

То ли сам капитан Дизендорф, то ли его заместитель старший лейтенант Ероховец (низкорослая, невзрачная личность). Придумали поставить ультиматум Шуре. Понять их легко – вдруг солдат подхватит воспаление лёгких, а то и хуже – сердце остановится от ледяной воды, а тут подарок с неба – увольняющийся в запас раздолбай, которого они и во время службы не жалели.

Когда Дизендорф, в солдатском просторечии «Дизель», появился перед шеренгой демобилизующихся щёголей, необъяснимое волнение и лёгкая дрожь обуяли почти гражданских людей:

– Срочно требуется доброволец! Нужно нырнуть в люк и на глубине четыре метра закрутить задвижку. Есть желающие?

В ответ молчание и растерянные лица, у некоторых глуповато улыбающиеся. Непосредственных подчинённых злобного капитана оказалось только трое, но и остальные двадцать человек внутренне сжались. Мало ли что взбредёт в голову папам-командирам? Советская армия отличалась не только разгильдяйством, но и дисциплиной…

– Тогда поручается Первакову.